Паритет интересов

– Да, я все забрала, – отозвалась Журбина, положив руку на стопку бумаг на столе. – Уголовные дела в сейфе.

– Тебя предупредили, чтобы из города не уезжал? – Первый зам вновь переключился на меня.

– Предупредили, – подтвердил я, взглянув на часы. – Я могу уже идти?

– Иди, конечно. Ты же здесь больше не служишь. – Издевательский тон, на лице злорадство.

– Ты даже не представляешь, как я этому рад! – не смог удержаться от того, чтобы не оставить за собой последнее слова. Дурость, конечно, и ребячество, но реально достал.

Оказавшись на улице, я вдохнул дурманящий запах свободы. Холодный воздух ворвался в носоглотку.

«А не рвануть ли мне на юг?» – задумался я, приподнимая шарф.

Добравшись до дома, я первым делом залез на антресоли за чемоданом. Выгреб из него фотографии написанных по-немецки записок и разложил их на столе.

– Давно уже надо было перевести, – выговаривал я себе вслух за нерасторопность, переписывая незнакомые слова в блокнот.

Завтра займусь поиском преподавателя немецкого языка. Больше нельзя тянуть с этим делом. Нужно наконец узнать, кто отец Альберта. Чем больше способов покинуть Союз у меня будет, тем лучше.

Убедившись, что все буквы и знаки перерисованы точно, я завалился спать.

Следующий день я провел согласно намеченному вчера плану. За учителем немецкого языка я отправился на другой конец города, чтобы ненароком не столкнуться с ним потом где-нибудь на улице. Выйдя из автобуса, я направился в общеобразовательную школу.

Учителем оказалась строгая дама в очках, которые в сочетании с громоздкой прической добавляли ей лишние лет десять.

– Роза Михайловна, – обратился я к ней, предварительно выяснив ее имя у школьников.

– Вы чей-то отец? – Щурясь, она наблюдала за мной поверх очков.

Я прошел через класс к ее столу.

– Нет, и даже не брат, – сказал я и располагающе улыбнулся. – Я к вам как к лучшему специалисту немецкого языка в нашем районе. – Отметив заинтересованность, продолжил: – Вы не могли бы перевести мне некоторые записи? – При этих словах я достал из внутреннего кармана блокнот.

– А вы кто? – нахмурилась она. В ее голосе явственно послышалось подозрение.

«С удостоверением вышло бы проще», – посетовал про себя я, а вслух сказал, что являюсь практикантом-журналистом, пытающимся написать статью и удивить редактора газеты.

– И из какой вы газеты? – От удивления ее брови поползли вверх.

– Пока еще не из какой. Но мечтаю работать в «Комсомольской правде», – признался я, приняв мечтательный вид. – Вы мне поможете? – спросил я с надрывом.

– Да, конечно, – растерялась она от моего напора, вновь усаживаясь на свое место.

Окрыленный, я пристроился на стоящую рядом парту и протянул ей блокнот.

– Это любовные письма, – через какое-то время сообщила мне она. – Писал мужчина.

– И что в них? – подобрался я.

– Сейчас напишу. – Она подвинула к себе листок бумаги и застрочила, а я напряженно за ней наблюдал.

– Это письма военнопленного? – отвлеклась от перевода Роза Михайловна, она смотрела на меня вопросительно.

– Не знаю, мне как раз и нужно это выяснить, – разведя руками, объяснился я.

– Он ее очень любил, – вздохнула она, о чем-то задумалась и вновь углубилась в чтение. – Точно военнопленный, – заключила она. – Он пишет, что его семья живет в Мюнхене и что там будут рады как ей, так и детям. Он умоляет ее не отчаиваться, ждать его. «Твой Альберт» – с придыханием зачитала она вслух. – Это так романтично. – Ее затуманенный взгляд устремился вдаль.

– Да, пожалуй, хорошая статья получится, – покивал я.

Из школы я вышел задумчивым. Если папаша Альберта так любил Марту, то почему не забрал с собой? Вернувшись в Германию, чувства поостыли, он встретил другую, а о русской семье предпочел забыть? Или погиб?

Предстояло выяснить, что произошло с Альбертом Взидрицем. Но, как это сделать, я пока не представлял. Не мог же я в посольство ФРГ завалиться, меня еще на подступах сотрудники КГБ примут. Надо думать, наводить справки, где такую информацию можно получить, не подставляясь. Отступление

От первого секретаря областного комитета КПСС Мохов вернулся в расстроенных чувствах. Туда его притащил начальник городского УВД. Именно поэтому основной удар при разборе полетов пришелся по начальнику РОВД. Вменили ему ни много ни мало плохую организацию работы отдела милиции.

– Не осуществлял надлежащий надзор за лицами, освобожденными из мест лишения свободы, и плохо организовал работу по учету находящихся в розыске лиц. Допустил совершение на вверенной ему территории особо тяжкого преступления. Не обеспечил розыск и задержание преступников по горячим следам и дал им скрыться с места преступления. – Обличительные слова начальника областного УВД все еще звенели у него в ушах.

На момент совещания уже были установлены личности двоих из трех совершивших разбойное нападение. Некто Дьяков, которого подстрелил их следователь, как выяснилось, находился в общесоюзном розыске. В их город он по версии следствия приехал к проживающему здесь Чемезову, с которым они вместе отбывали срок. Видимо, хотел у него отсидеться. Чемезов освободился из мест не столь отдаленных всего несколько месяцев назад и, как назло, осел именно в Индустриальном районе города. Кто был третьим, выяснить пока не удалось. Дьяков скончался на операционном столе, а Чемезов подался в бега.

Закурив, Мохов посмотрел на сидящего справа от него за столом Лусенко. Тот выглядел не лучшим образом, задумавшись, мял пальцами сигарету, на стол сыпался табак. По нему тоже лихо прошлись, но уже в управлении. Ведь именно он возглавлял в отделе уголовный розыск.

В дверь постучали, и в кабинет вошел Головачев.

– Вызывали, товарищ полковник? – застыл тот на пороге, пытаясь совместить несовместимое – изображая нерешительность вкупе со служебным рвением.

– Заходи, – оторвавшись от своих нерадостных мыслей, хмуро откликнулся Мохов. – Кури, если хочешь. – Он подвинул к начальнику следствия пепельницу.

Головачев, заняв свое обычное место, не преминул воспользоваться предложением.

– Дьяков скончался. – От услышанного табачным дымом подполковник не подавился. Сказалось и ожидание им такой развязки, и хорошая выдержка. – Дело полностью, включая эпизод с разбоем, забрала себе прокуратура, – продолжил вводить в курс дела подчиненного начальник милиции. – Все экспертизы следователем назначены. Осталось дождаться их результата.

– Плохо, что скончался, – посмурнел лицом Головачев.

– Для тебя как раз хорошо, а вот для меня плохо, – огрызнулся молчавший до этого начальник УГРО. – Этот паскуда Дьяков во всесоюзном розыске, оказывается, был, и получается, что уголовный розыск его прошляпил.

– О как. – Головачев задумался, обрабатывая в мыслях новые данные.

– Лучше бы Скворцов его пристрелил, – посетовал Лусенко.

– Лучше бы его просто задержали! – вспылил Мохов – А сейчас еще и за труп отписывайся. – Он потянулся за пачкой сигарет.

– От меня что требуется? – подобрался Головачев.

Мохов отмахнулся, прикуривая:

– Теперь работает уголовный розыск и прокуратура. – Затянувшись, он подозрительно посмотрел на Головачева. – Илья, а ты мне ничего про Чапыру рассказать не хочешь?

Взятый начальником милиции тон насторожил подполковника.

– Что конкретно? – осторожно уточнил он.

– У него есть какие-то связи в обкоме?

– В обкоме? – удивился Головачев, ведь Свиридов перешел в горком, а не в обком.

– После совещания Шемякин подошел ко мне и начал подробно выспрашивать о Чапыре, – сообщил Мохов.

– Марк Артурович? – еще больше удивился Головачев.

– Ни хрена себе, – отреагировал на новость начальник УГРО.

– Вот я и спрашиваю: что может связывать твоего следователя с помощником первого секретаря? – Мохов в ожидании ответа уставился на подполковника.

– Не знаю, – вынужден был признать тот.

– Что значит – не знаешь? – возмутился полковник. – Чапыра твой подчиненный, и ты должен знать о нем абсолютно все!

– Виноват. – Головачеву только и оставалось, что расписаться в своей недоработке.

К себе в кабинет начальник следствия вернулся озадаченным. Попросил Капитолину сделать ему кофе и пригласить заместителей.

– Какой кошмар! Бедный Альберт, – вздохнула Журбина, когда подполковник поведал, что раненый преступник скончался.

– Выкрутится твой подчиненный, не переживай, – высказался Курбанов, когда Головачев сообщил, что убитый Чапырой преступник находился в розыске.

– И зачем надо было у Альберта удостоверение забирать? – осмыслив слова первого зама, взъелась Журбина.

– Не понял. – Головачев вопросительно посмотрел на Людмилу.

– Я думала, это ваше распоряжение, поэтому и промолчала, – обескураженно пробормотала Журбина и обожгла взглядом Курбанова.

– Руслан, ты чего творишь? – взъелся Головачев. – Я тебя просил ознакомить Чапыру с приказом, и всё!

– Удостоверение я изъял в воспитательных целях! – Курбанов тоже повысил голос. – Чапыра неуправляем, и эту проблему надо решать!

– И ты решил его сломать?! – завелась Журбина. – Альберт и так сам не свой от того, что в человека стрелял. А сейчас еще узнает, что убил! Ты как старший товарищ должен был его поддержать, а ты…

– Не сломать, а вправить ему мозги! – перебил ее майор. – Он должен осознавать последствия своих поступков! А то захотел – применил залог, захотел – оружие. Дисциплину в него нужно вдалбливать! А раз ты не справляешься, мне приходится за тобой подтирать!

– Это я не справляюсь?! – Журбина покраснела от гнева.

– Да, ты напортачила! – усугубил первый зам.

– А ты превысил свои полномочия! – вернула ему любезность второй зам.

– Руслан, ты зачем у него удостоверение забрал? – очень тихо, едва ли не шепотом спросил Головачев, и в кабинете установилась гробовая тишина. – Ты понимаешь, что эти твои, как ты выразился, воспитательные методы могут привести к плачевным последствиям? А если он, твою мать, сейчас напьется и какую-нибудь дикость сотворит?! Потом ведь не отпишемся! – в конце начальник сорвался на крик.

Курбанов нарочито засмеялся.

– Да этому Чапыре плевать и на удостоверение, и на нашу службу. Да он вовсе этого не скрывает. В открытую говорит, даже бравирует этим!

– Сам его вывел из себя, а сейчас пытаешься его в плохом свете выставить! В запале можно все что угодно сказать! – парировала Журбина. – Илья Юрьевич, а ведь Альберт действительно может что-нибудь с собой сделать. – Людмила смотрела на начальника широко раскрытыми глазами.

– С собой? Ты сейчас о суициде? – удивился Головачев. Под «дикостью» он имел в виду несколько иное, например, пьяную драку или что-то подобное.

– Он был очень подавлен после дежурства, тяжело воспринял, что вы посчитали его виновным, – продолжила свою мысль Журбина.

– Что за бред? – возмутился обвинению начальник следствия. – С этими гражданскими одни проблемы. Прикрикнуть на них нельзя, сразу страдать начинают! – Подполковник от раздражения расплющил недокуренную сигарету в пепельнице. – Руслан, сегодня же вернешь Чапыре удостоверение! И раз уж возомнил себя воспитателем, проследи там, чтобы он ничего не натворил!