Эскадрон особого назначения

Глава 9

На комполка страшно смотреть. Али Кули Мирза бледнеет, краснеет. Собрание шумит взволнованно и все еще недоверчиво.

– Сергей Петрович… В такой результат, согласитесь, поверить нелегко… Рассказы штабс-ротмистра больше напоминают похвальбу барона Мюнхгаузена…

Ванновский повышает голос, чтобы его слышали все собравшиеся.

– Господа, не участвуй я сам в допросе, я бы, вероятно, как и вы, не поверил бы. Но факт остается фактом.

– А не может быть ошибки перевода? – хватается за последнюю соломинку Дараган.

– Нет. Мы несколько раз задавали этот вопрос пленному японцу, через нескольких переводчиков. Все ответы и переводы совпали. Мало того, из документов, бывших при пленном японце, следует, что из-за действий охотников Гордеева противник вынужден отложить на неопределенный срок свое наступление.

– Это просто чудо какое-то, – разводит руками опешивший НикНик.

– Это не чудо, господа. Это подвиг! – Али Кули Мирза поворачивается ко мне. – Николай Михалыч, приношу вам свои искренние извинения.

– Извинения приняты, господин полковник, – я рад, что персидский принц переменил свое мнение обо мне, все-таки изначально у нас с ним выстраивались неплохие отношения, и я отношусь к нему с искренним уважением. – Но подвиг это не только мой, а и всех моих боевых товарищей. И все они до последнего казака и солдата заслуживают награды.

Полковник обнимает меня. Шамхалов искренне улыбается и с чувством трясет мою руку.

– Полагаю, господин штабс-ротмистр полностью свободен от всяческих обвинений? – Ванновский обводит собрание внимательным взглядом.

– Разумеется, – спешит заверить его Дараган.

Хотя чувствуется, что уж НикНик с удовольствием вынес бы мне обвинительный вердикт. А ему-то чем я перешел дорогу и где?

– Господа, предлагаю по возвращении барона Маннергейма в полк заслушать его и штабс-ротмистра Гордеева рассказы об их героическом рейде, – высказывается Шамхалов.

– Да, да! С обязательным разбором тактических схем их действий! – добавляет НикНик и поворачивается ко мне. – Вы же не откажетесь, господин штабс-ротмистр, поделиться своими наработками и с остальными офицерами полка?

Чувствую какую-то подковырку в предложении Мирбаха. Но да Бог ему судья!

– С неизменным удовольствием, господа. Поделюсь всем, чем смогу.

Офицеры расходятся с ободрительным в целом, ропотом. Тем не менее отмечаю, что кучка недовольных благополучным для меня исходом офицеров группируется вокруг НикНика и все вместе покидают собрание.

В принципе, ожидаемо. Те, кто меня прежде считал выскочкой и белой вороной, только утвердились в своем мнении.

И все равно немного грустно – как ни крути, это мои боевые товарищи…

Меня окликают.

– Николай Михалыч, на пару слов тет-а-тет.

Чувствую, что Ванновский что-то припас в рукаве.

– Разумеется.

Он поворачивается к комполка:

– Мы сможем воспользоваться вашим кабинетом?

– Отчего нет? Буду польщен.

Следуем в штаб. Комэск с нами, старается держаться рядом со мной. Но в кабинет командира полка не идет, его не приглашали. Шамхалов остается ждать в приемной, благо ординарец полковника предлагает ему стакан крепкого чая и какие-то бутерброды.

Невольно сглатываю слюну – после суда тоже сильно проголодался.

– Господин полковник, у вас найдется чем промочить горло? – Ванновский с ходу берет быка за рога.

Али Кули Мирза кивает, роется в походном погребце, достает из него бутылку «шустовского». Разливает по рюмкам.

– За победу русского оружия, – чокаемся и выпиваем.

Ах!.. Хорошо… Прямо огонь по жилам, горячий ком падает в желудок и раскрывается там мягким хмельным толчком, мозг словно укутывается ласковым невесомым пуховым одеялом… от всех бед и треволнений этого мира.

– Николай Михалыч, а взялись бы вы на основе вашего опыта командования отрядом охотников и проведенных в тылу врага операций написать нечто вроде… руководства по…

– Разведывательно-диверсионному делу?

– Ди-вер-си-онному… – Ванновский катает слово на языке, словно добрый глоток «шустовского». – Петр Великий еще в семьсот первом году создал под новый армейский артикул – корволант – летучий отряд из конницы, пехоты, следующей на лошадях, и легкой артиллерии, действующий в тылу противника без обозов, выполняя стратегические задачи.

– Мне с первым российским императором не равняться, но что смогу, то сделаю.

– Отлично. Надеюсь, недели вам хватит.

Скрепляем договор крепким рукопожатием.

В расположение возвращаюсь чуть навеселе после рюмки коньяка и на позитиве. Пытаюсь формулировать в голове будущее руководство. Мысли теснятся, забегая друг за друга, не хотят выстраиваться в нужный ранжир.

Расположение встретило меня настороженной, внимательной, даже тревожной тишиной. Бойцы замерли с невысказанным вопросом на лицах.

– Все нормально, братцы. Мы все признаны героями.

– Ура!!! – несется над палатками.

– Качать господина штабс-ротмистра! – Это из Буденного прет энтузиазм.

Несколько минут борюсь с собственным вестибулярным аппаратом, взлетая вверх и вниз на руках своих бойцов.

– Да отпустите же, черти! Укачаете! – кричу им на очередном взлете вверх.

Бережно ставят на землю и оправляют сбившуюся форму. Кузьма обтряхивает от пыли и подает слетевшую фуражку.

– Вашбродь, – Бубнов расправляет согнутым пальцем усы. – Не побрезгуйте выпить с нами. От чистого сердца, от всего обчества.

Старший унтер протягивает мне стопку водки. В руках у остальных весело булькают фляги и кружки.

Эх… пошла неуставщина и панибратство. Тут главное, если не можешь помешать безобразию, возглавь его и направь в пристойное русло. Без ущерба для интересов службы и дисциплины.

Утреннее пробуждение приходит вместе с жутким похмельем.

В глаза словно песок насыпали, во рту одновременно пустыни Каракум и Кызылкум, голову стягивают тугие обручи пульсирующей боли. Ох, до чего же хреново… Как же я умудрился вчера так нахреначиться дешевой китайской водкой маотай[4] в компании своих друзей и подчиненных?

Пытаюсь пошевелить языком, но даже разлепить пересохшие губы почти невозможное усилие. Изо рта вырывается не то стон, не то хрип.

– Гх-р-з-узьм-м-м-а-а-а!..

Глаза не разлепить, но по звуку шагов понимаю, что Скоробут склонился надо мной и пытается понять, что нашему благородию надо.

– Вашбродь, вам бы еще полежать… Я сейчас тряпочку холодную на лобик…

– Гхр-з-п-и-и-ть… води-и-и-цы…

– Вашбродь, не надо водицы вам… Я сейчас… мигом.

– С-с-с-тоять!!!

Нечеловеческих усилий стоит принять полувертикальное положение и сесть на постели, привалившись к стене. Я сейчас, словно Вий: «Поднимите мне веки!..»

Еще одно нечеловеческое усилие и открываю глаза.

Мамочка! Лучше бы я этого не делал. Такое ощущение, что перед лицом рванула световая граната.

На второй раз прошло с менее катастрофичными результатами. Светлые и темные пятна плавают передо мной, складываясь в фигуру моего дорогого денщика.

Скоробут мочит тряпку в плошке с водой, выжимает ее, но я оказываюсь быстрее – выхватываю плошку у него из-под рук и опрокидываю в жаждущую глотку.

– А-а-а!!! – Какое блаженство…

Вода орошает иссохшие горло и пищевод, прокатывается в желудок. Мать моя женщина! Что такое – новая волна опьянения накатывает на мозг и отключает меня.

Густая липкая пьяная пелена медленно смывается из моей головы. Отступает боль и жажда. Стремительно трезвею. Уже без всяких нежелательных спецэффектов открываю глаза.

Лукашин-старший, нашептывая что-то, совершает пассы своими пальцами вокруг моей многострадальной головы. Я раздет до чистого исподнего и лежу на койке, укрытый одеялом, на голове прохладный компресс, характерник приводит меня в норму после попойки и последовавшего за ней похмельного отходняка.

Минут через пять я смог ясно мыслить. Минут через десять – в состоянии встать без бунта вестибулярного аппарата – головокружения и подступающих позывов освободить желудок.

– Вы, господин штабс-ротмистр, впредь аккуратнее с местной рыгаловкой. Коварная, зараза. Стоит добавить простой водички на старые дрожжи, тут же по башке шибает как обухом.

– Спасибо, Тимофей. Давай-ка для закрепления эффекта…

Следующий час мы с братьями Лукашиными исходим семью потами на полосе препятствий и в рукопашном спарринге: с шашками, с шашками и кинжалами, с одними кинжалами, с винтовками со штыками и просто с голыми руками.

К концу тренировки одежду можно хоть выжимать, в мышцах приятная усталость и в организме никакого остатка недавнего похмельного состояния.

До обеда успеваю зайти с Буденным к местным мастерам: кузнецу и плотнику с очередным заказом – восстановить сожженные в окружении тачанки. Обещаю заплатить по окончании работ, выдаю аванс – пока из своих (набежало денежное довольствие во время нашего рейда), но неплохо бы возместить из казенных, я же не олигарх какой – спонсировать министерство обороны местной Российской империи.

Оставляю Буденного втолковывать мастерам детали заказа, но перед этим отзываю в сторону на пару слов.

– Семен, ты как насчет перед господами офицерами выступить с разъяснениями тактики действия тачанками, как в качестве средства мобильной огневой поддержки пехоты, так и самостоятельного мобильного пулеметного подразделения.

Вижу недоуменный взгляд Буденного и поясняю проще:

– Короче, надо расписать, как и при каких случаях необходимо использовать тачанки, в чем их преимущество!

Семен Михалыч задумчиво крутит усы.

– Боязно, вашбродь…

– Лучше тебя с Жалдыриным их возможностей все равно пока никто не знает. Плох тот казак, который не мечтает стать атаманом.

Хлопаю ободрительно будущего маршала по плечу.

– Ты набросай на бумаге мысли в связанном порядке, покажи мне – вместе покумекаем.

– Так ведь не силен я в грамоте, Николай Михалыч… – Буденный скребет пальцами в затылке.

Вот ведь… и как я мог забыть. Российская империя тут, хоть и с домовыми, и мавками, но похоже, с теми же проблемами, что и в моем мире. Грамотность здесь на уровне двадцати процентов. Среди женщин неграмотных больше, чем среди мужчин. Среди бедноты неграмотность – норма жизни.

– Ты неграмотный?

– Грамотный. Выучился у приказчика. Батя денег задолжал много одному купцу. Выбор был: либо коня продать, либо меня к купцу в кабалу, в смысле в услужение, отдать. А в казачьем хозяйстве как без коня? Я и вызвался к купцу идти в счет долга. Днем работал в лавке, а по ночам грамоту осваивал.

– А спать?

– Водой обливался холодной или коленками на угли становился. Сон как рукой снимало.

Меня аж передернуло, как себе представил.

– Так, а что же тогда?..

– Дык робею перед образованными. Вы вот в училищах обучались, языки иностранные превозмогли.

– Хочешь, займемся с тобой английским? Только он у меня больше в американском варианте.

– Хочу, вашбродь.

– Вот и договорились. Придешь с первыми наметками по тачанкам и займемся.

Так, теперь придется еще и Бубнова напрячь.