Эскадрон особого назначения

– Да в самом что ни на есть прямом: вы что – не видите, скольким людям нужна медицинская помощь?!

В горле начинает першить.

Я-то прекрасно понимаю, отчего перед медпунктом собралась такая очередь. Слух про симпатичную фельдшерицу взбудоражил всех, и потому к ней началось всеобщее паломничество. Длиться оно будет дня три, не меньше, пока не устаканится.

И это только первые ласточки.

Еще не подтянулись мои офицеры и другие вольноопределяющиеся. Готов поспорить на месячное жалованье – сейчас каждый обнаружит у себя букет разного рода болячек.

– Виноват, Софья Александровна! Мое упущение, – смиренно опускаю глаза я. Спорить и что-то доказывать – бесполезно.

Она меняет гнев на милость.

– У вас тоже какие-то проблемы по медицинской части?

Уши у Миколы начинают напоминать локаторы.

– Спасибо за заботу, но у меня как раз все в порядке.

– Вы уверены?

– Разумеется. Я пришел, чтобы проверить, как вы устроились, но вижу – у вас все в порядке…

– Да, большое спасибо вашему унтер-офицеру. Трофимчик – большая умница! – хвалит она.

– Кто?!

– Трофимчик… То есть унтер-офицер Старча, – спохватывается Софья.

Вот блин. Если не остановить это стихийное бедствие, скоро у меня по эскадрону забегают сплошь Трофимчики и Тимофейчики… Но читку нотаций отложим на потом.

– Рад слышать, что у вас все хорошо. Если будут еще какие-то пожелания…

– Разумеется, будут. Вот, я написала, что нужно привезти из города, – она достает из глубин подвесного шкафчика испещренный мелким почерком лист и протягивает мне. – Вас ведь на завтра в штаб бригады вызвали? Вот заодно и достанете все недостающее…

Так… Я вроде никому не рассказывал о своих планах, но уже весь эскадрон в курсе, что еду в Ляоян.

Как?! Бумагу из штаба никто, кроме меня и ординарца, в глаза не видел…

– Вы прочтите – может, что-то непонятно – так я разъясню, – выжидающе смотрит она на меня.

– Да-да, так и сделаю.

– Если что – спрашивайте…

Углубляюсь в чтение.

Мама дорогая! Чего тут только нет! Вернее, я точно знаю, что как минимум трех четвертей позиций из списка точно нет в Ляояне, да что там в Ляояне – сдается мне, что и в столице с этим напряги.

Трындец!

В горле снова першит.

– Вы заболели? Простудились? – встревоженно говорит санинструкторша.

Ее большая грудь так волнительно подымается и опускается, что у меня самого при каждом ее движении что-то взлетает и ухает внутри. Вот что значит, давно не было женщины.

Путано поясняю:

– Никак нет. Со мной все хорошо… Только…

– Знаю-знаю, на складах пусто… Сколько раз я уже слышала это! – фыркает берегиня.

– Вы все правильно заметили – на складах многого из вашего списка нет, и я не уверен, что будет в ближайшее время, – рано радуюсь я.

– Господин штабс-ротмистр! – голос Софьи Александровны становится твердым как алмаз. – Если вам дороги ваши солдаты, потрудитесь, пожалуйста, привезти мне все, что здесь написано.

Я ухмыляюсь.

– Разрешите выполнять?

– Выполняйте!

Разворачиваюсь на каблуках в направлении дверей.

– Хотя нет, постойте…

– Слушаюсь! – возвращаюсь в исходное положение.

– Вот тут пузырек, в нем таблетки от простуды. Принимайте три раза в день после еды. Теперь можете идти!

Забираю пилюли и с облегчением покидаю медпункт. Оказавшись на улице, тут же перехожу на быстрый шаг – не хватало, чтобы догнали и вручили еще пару таких списков.

Судя по всему, за Софьей Александровной не заржавеет.

Наступает время отбоя, а до моего уха доносится бренчание гитары. Так… дело дошло до серенад.

Одеваюсь, выхожу из теплого прогретого помещения на холод.

Трубецкой в лихо заломленной фуражке и расстегнутом кителе бренчит на гитаре, сидя перед костром. Вид у него возвышенно-романтический.

Завидев меня, вскакивает, застегивается и опускает гитару, приставив к ноге как винтовку.

Отсюда до медпункта рукой подать. Софья Александровна хоть и не вышла на улицу, наверняка все слышит.

– Что исполняете, корнет?

– Романс, господин штабс-ротмистр.

– У цыган в ресторане подслушали?

– Никак нет. Это из репертуара госпожи Вяльцевой. Она пела их у нас в доме. Я запомнил…

Фамилия артистки ничего мне не говорит, но раз Трубецкой произносит ее чуть ли не с благоговением – видать, звезда не из последних.

Показываю на гитару.

– Позволите?

– Конечно, господин штабс-ротмистр.

Упс, на гитаре семь струн вместо привычных шести… Засада.

Но пальцы сами начинают бегать по грифу и брать нужный аккорд. Кое-что могём! Ну то есть – могем.

Исполняю вольную интерпретацию детского хита «Спят усталые игрушки», потом возвращаю инструмент Трубецкому.

– Ложитесь отдыхать, корнет. Кто знает, что ждет нас в завтрашний день!

Снова иду к себе, ложусь на кровать и закрываю глаза.

В той жизни, кроме мамы, у меня не было той женщины, которую я бы действительно любил. Может, хоть в этом мире повезет больше?