Эскадрон особого назначения

Глава 22

Хренеть есть с чего. В портфеле аккуратно уложены желтоватые шашки, брусочек к брусочку.

Пироксилин? Динамит? Тротил?

Аккуратно скребу одну из шашек пальцем, облизываю. И тут же сплевываю. Мерзкая химическая горечь – шимоза, известная так же, как мелинит. Японская взрывчатка. Очень чувствительная к ударам, к тому же при взрыве выделяющая нехило так ядовитых удушающих – газов…

А вот и взрыватель: внутри стеклянной посудинки, заполненной прозрачной жидкостью, туго натянута проволочка, удерживающая подпружиненный ударник. Зуб даю – в посудинке какая-нибудь кислота, постепенно разъедающая проволоку. Разъест – ударник сработает и ба-бах! Вот только где этот ба-бах должен был сработать?

Слава богу, тут и сейчас пока еще не додумались делать неизвлекаемые детонаторы, инициирующие срабатывание адской машинки при малейшей попытке их извлечь.

– Что здесь происходит?

Поднимаю голову – передо мной поручик с парой вооруженных солдат.

– Вы кто?

– Штабс-ротмистр Гордеев. Пытались задержать японского агента с «адской машинкой», – киваю на останки портфеля «Рассохина», набитые шимозой, – Проводите меня в контрразведку к подполковнику Николову.

– Конечно, господин штабс-ротмистр… – Поручик с тревогой смотрит на портфель-бомбу.

– Не бойтесь, поручик, взрыватель у меня в руках, – демонстрирую офицеру стеклянную посудинку с проволочкой. – Портфель безопасен. Но ронять его все-таки не рекомендую. Шимоза очень чувствительна к ударам.

Солдатам своим поручик не стал доверяться, с величайшим бережением потащил портфель со взрывчаткой собственноручно.

– Умеете вы отличиться, Николай Михалыч, – хмыкает Николов, оглядывая мой некогда парадный мундир, а теперь грязные и рваные лохмотья.

– Приключения сами меня ищут, Сергей Красенович, – развожу руками. – А что делать?

– Продолжать в том же духе, – улыбается он.

Открывается дверь кабинета Николова, солдат вносит поднос с тремя стаканами чая в подстаканниках, сахарницей, тарелкой с бутербродами, ставит на стол, рядом с расхристанным портфелем лжекапитана со взрывчаткой.

– Угощайтесь, – Николов делает приглашающий жест, – и вы, мадемуазель Серебрякова.

– Благодарю, господин подполковник, – Соня благодарно кивает, – а то господин штабс-ротмистр только обещал бедной девушке угостить ее обедом в ресторане.

Вроде и упрек, а в глазах так и пляшут лукавые бесенята.

– Я распоряжусь доставить еду из ближайшего приличного заведения, – обещает Ни-колов.

Смотрит на меня с печалью.

– А вот что делать с вашим мундиром, штабс-ротмистр, даже не представляю… В таком виде показаться командующему и наместнику Дальнего Востока… Просто невозможно.

– Командующему? Наместнику?

– А вы не знали причину вашего вызова в штаб?

– Нет. Сказали только – быть в парадном мундире.

Николов хмыкает.

– И вы просто выполнили приказ, не поинтересовались, в честь чего нужно явиться при параде?

– Н-ну… – бросаю взгляд на Соню, деликатно отщипывающую крошки от бутерброда, словно птичка клюет, – я человек военный. Есть приказ – выполняю, не спрашивая.

– Не кокетничайте, штабс-ротмистр, – усмехается контрразведчик, – когда вам было надо для дела, вы приказов не ждали или задвигали их в дальний уголок. Ведь победителей не судят, так?

Покаянно развожу руками:

– Все-то вы, Сергей Красенович, прозреваете насквозь, словно рентген.

– Рентген? – удивлению Сони нет предела. – Вы имеете в виду нобелевского лауреата девятьсот первого года по физике доктора Рентгена и его Х-лучи?

Вот ведь, опять чуть не спалился. Хорошо, что Ре́нтген или Рентге́н уже сделал свое открытие.

– Да, Софья Александровна, именно его. Они же все просвечивают насквозь, как проницательный глаз господина подполковника.

– Так вот, Софья Александровна, – ваш командир штабс-ротмистр Гордеев вызван в штаб армии для вручения ему ордена Святого Владимира четвертой степени с бантом и мечами за проявленный в боях героизм.

Соня непроизвольно охает. А Николов, выдержав некоторую паузу, словно корифей подмостков Московского художественного театра, продолжает:

– И для торжественного вручения новых погон следующего воинского чина – ротмистра.

Офигеть… растем, однако. В моих новых погонах при одном просвете звездочек уже не предусмотрено.

– Вот скажите мне ради всех святых, любезная Софья Александровна, возможно ли представить перед светлы очи генерал-адъютанта Куропаткина и наместника государя на Дальнем Востоке адмирала Алексеева такого оборванца, пусть и героя до мозга костей?

Соня строго мотает головой, а в глазах так и пляшут смешинки.

– Никак невозможно, господин подполковник.

– И что прикажете делать? У нас до назначенного времени полтора часа. Отстирать и починить?.. Или построить вашему командиру новый парадный мундир?

Соня окидывает меня критическим взглядом.

– Нас спасет только чудо… Или кто-то из офицеров схожего телосложения и роста, кто согласился бы одолжить Николаю Михалычу на непродолжительное время свой мундир.

– Видите, штабс-капитан, сколь ценное у вас пополнение? Мадемуазель санинструктор не только хороша, но практично умна и находчива.

Николов тянется к звонку, чтобы вызвать адъютанта и отдать соответствующее распоряжение…

– Стойте! – меня осеняет неожиданная мысль, – Мундир не уйдет. У нас другая проблема – кого хотел взорвать лжекапитан Рассохин своим портфелем с шимозой?

– Неужели вы думаете, что… – кажется, Николова посетила та же мысль, что и меня.

Подполковник бледнеет.

– Конечно. Одним портфелем двух зайцев угробить: и Куропаткина, и Алексеева, обезглавить армию.

Николов хватает колокольчик со стола и ожесточенно трясет им. В распахнувшуюся дверь влетает адъютант.

– Немедленно проверить, не записан ли сегодня на прием к командующему и наместнику капитан Рассохин из…

– Из сибирских стрелков, – подсказывает Соня.

– Выполняйте.

Адъютант щелкает каблуками, наклоняет в легком поклоне голову с аккуратным пробором и испаряется из кабинета. Его сменяет пара солдат с исходящими паром судками.

Есть не хочется, ковыряюсь в еде, в отличие от Николова с Соней, проявляющих завидный аппетит.

– Господин подполковник, простите, что отвлекаю от еды… Если бы вы планировали ликвидацию вражеского командования, к чему бы вы это приурочили?

Вилка Николова с куском мяса замирает на полпути ко рту. Подполковник бледнеет.

– Думаете, японцы готовят удар?

В моем мире японцы ударили 24 августа, когда прекратились двухнедельные дожди, грязь и хляби просохли и стало возможно нормально наступать без боязни увязнуть в грязи. Здесь дожди уже выпали, 24 августа было три дня назад, но тогда японцы не ударили, видимо, сказался наш рейд по японским тылам, выбивший у врага пару полков и изрядное количество запасенных боеприпасов. Но они могли подтянуть недостающее к фронту за эти дни.

– Уверен, господин подполковник.

Николову непросто принять решение. Прокукарекаешь тревогу, а японского удара не случится.

– Сергей Красенович, я понимаю, не ваша зона ответственности. Не ваш уровень принятия решений. Хотите, я все возьму на себя и лично сообщу об этих предположениях Куропаткину с Алексеевым? – предлагаю я.

В кабинет врывается запыхавшийся адъютант.

– Господин подполковник, капитан Рассохин есть в сегодняшних списках представлений командующего и наместника.

– Кто внес капитана в список?

– Полковник Кривицкий. Именно он составлял все списки представлений.

– На какой час ему назначено?

– На четверть пятого пополудни.

Не сговариваясь, смотрим на часы. Стрелки приближаются к трем часам дня. Николов поворачивается ко мне.

– А у вас на который час назначено?

– На половину четвертого.

– Поручик! Встаньте рядом с господином штабс-ротмистром.

Недоумевающий адъютант Николова встает рядом со мной. Контрразведчик придирчиво рассматривает нас.

– Как полагаете, Софья Александровна, у поручика с вашим командиром есть сходство в фигурах?

Соня встает, обходит нас кругом. Думает.

– Рост у них почти одинаков, в плечах и талии различия невелики…

– Софья Александровна, оставьте нас ненадолго. Можете скоротать время в приемной.

Вот что значит хорошее воспитание. Соня беспрекословно выходит.

– Поручик, раздевайтесь! Это приказ, – командует контрразведчик.

Адъютант Николова густо краснеет, хочет что-то возразить, но подполковник поясняет:

– У штабс-ротмистра безнадежно испорчен парадный мундир. Вы же не откажете боевому товарищу? Одолжите Николаю Михайловичу свой на пару часов.

Адъютант мямлит что-то, но в принципе не возражает.

– А мне что же, в исподнем остаться? – наконец, выдавливает из себя он.

– Пошлите за полевым мундиром, и всех делов.

– Я иду в штаб с вами! – Соня решительно поднимается с дивана, на котором она только что листала столичные газеты недельной давности, стоило нам с Николовым появиться в приемной.

– Софья Александровна, не может быть и речи.

– Вольноопределяющаяся Серебрякова, у вас были какие-то дела в госпитале?

– Господин ротмистр… Ну, Николя… – закусила нижнюю губку и смотрит оленьими глазами, этакий олененок Бэмби… И тут же добавляет решительности в голос: – Я вас одного не отпущу. А если там будут раненые? Мой долг оказать им первую помощь.

Вы когда-нибудь пробовали спорить с женщинами? Даже начинать не стоит. Все равно останетесь виноватыми.

– Хорошо, Софья Александровна, но вот вам мой приказ: самой никуда не соваться. Скажу «лежать» – исполнять немедля. Ясно?

– Так точно, господин ротмистр.

Вот лиса. Ладно хоть Николов не возражает.

– Не будем медлить. Время дорого! – слова подполковника звучат как приказ.

В штаб армии успеваем прибыть за пять минут до назначенного мне для представления времени.

По-быстрому осматриваюсь. Вдруг лжекапитан явился пораньше?

Но его, слава богу, нет. Приемная Куропаткина полна таких же, как и я, офицеров, вызванных для награждения и торжественного производства в новый чин. Где-то среди них – люди Николова.

То и дело ловлю взгляды, бросаемые господами офицерами на мадемуазель Серебрякову. Очень и очень заинтересованные взгляды. Чувствую, как начинают гореть щеки. Я что, ревную?

Из кабинета выходит очередной новопроизведенный капитан. Он улыбается и сияет, как начищенный самовар.

Штабной офицер сверяется со списком:

– Штабс-ротмистр Гордеев!

Пора!

Оправляю чужой мундир, вхожу в двери начальственного кабинета. Подполковник Николов входит следом.

– Ваши высокоблагородия, штабс-ротмистр Гордеев по вашему приказанию прибыл.

На меня оба высокоблагородия смотрят с любопытством, а вот друг на друга с неприязнью и какой-то ревностью. И это не просто традиционное армейское противостояние флотских и сухопутных. Тут все круче закручено.

Куропаткин эту кампанию начал командующим Маньчжурской армии, Алексеев, бывший на начало войны наместником Дальнего Востока, стал главкомом сухопутными и морскими силами на всем Тихом океане.