Эскадрон особого назначения

Странная дремота навалилась на иностранцев. Веки словно налились свинцом, а на глазные яблоки будто насыпали песка. Неудержимо тянуло закрыть глаза, чтобы хоть как-то облегчить свое состояние.

Не тянуло в сон только одноглазого великана, ехавшего на телеге с багажом иностранцев, вольноопределяющегося Канкрина да китайцев-возничих.

Поля заволокло туманом. Белесые слои ползли со всех сторон, укутывая дорогу в плотную вату, в которой тонул свет, тонули звуки.

«Как в молоке едем», – подумал граф-рядовой и оглянулся на своего товарища.

Лихо перехватил взгляд боевого товарища и подмигнул своим единственным глазом.

Канкрин взглянул на карманные часы. Они ехали уже час, и при обычных раскладах должны были подъезжать к расположению.

Неожиданно переднее колесо второй повозки, перевозившей журналистов, издало хруст и отвалилось от оси. Повозка опасно накренилась.

Джек Лондон еле успел соскочить на землю, чтобы не упасть, и подхватил накренившуюся повозку, не давая ей опрокинуться.

Конан Дойл и Черчилль сбросили с себя тенета сна и тоже поспешили покинуть ставшее опасным средство своего передвижения.

Передней повозке с Хорном, Джадсоном и Канкриным и телеге с пожитками путешественников, где ехал Горощеня, тоже пришлось остановиться.

Китайские возницы сгрудились вокруг пострадавшего колеса, что-то стрекотали на своем, бурно жестикулируя.

– О чем они толкуют, граф? – обратился по-английски майор Хорн к Канкрину.

Вольноопределяющийся пожал плечами.

– Я не знаю китайского, сэр. Полагаю, обсуждают перспективы ремонта.

– А можно все-таки как-то их расспросить? Для нас это важно…

– Попытаюсь что-то сделать.

Канкрин подошел к трем китайцам и вступил с ними в бурную дискуссию, состоявшую в основном из красноречивых жестов и повторений по нескольку раз одних и тех же русских фраз, воздеваний рук к хмурому небу, отрицательных качаний раскосыми лицами и цоканьем языками.

С неба начал накрапывать мелкий дождик, будто не август на дворе, а, прости господи, конец сентября.

Военные наблюдатели и журналисты ежились, кутаясь в одежду от слишком уж свежего ветерка. Один только Джек Лондон, похоже, получал от происходящего какое-то удовольствие – крутился вокруг китайцев, то и дело делая фотографические снимки.

– Говорят, треснула ось – нужно менять. А колесо слетело – вывалилась чека, – пояснил Канкрин, вернувшись к путешественникам.

– Сколько займет ремонт?

– Вставить чеку недолго. А вот заменить ось… Нужна подходящая жердина.

– Можно укрепить ось веревками. Передайте им, мы готовы заплатить за скорейший ремонт, – Хорн достал несколько серебряных гонконгских долларов и протянул пару монет графу.

– Воля ваша, джентльмены.

Канкрин вернулся к китайцам, снова пошла разноязыкая дискуссия с бурной жестикуляцией. Наконец, китайцы закивали мелко, сгрудились вокруг повозки, завозились.

На ремонт ушло около четверти часа. Наконец все три повозки со своими пассажирами и возницами вновь тронулись в путь.

Дождь уже не просто накрапывал, а вовсю моросил. Дорога покрылась лужами. А густой туман и не думал рассеиваться. К тому же поднялся порывистый ветер, кидая целыми горстями капли дождя в лица путешественников. А они все ехали и ехали.

Туман немного поредел. Неожиданно оказалось, что дорога углубилась в странный лес. Кривые, словно больные деревья, все в лохматых бородах почти черного мха.

Сгустки тумана клубились, извивались, скручиваясь в подобия призрачных фигур. Дождь превратился в мокрый снег.

Джадсон удивленно смотрел на мохнатые снежинки, унизавшие рукав его мундира.

– Что это, господа? Снег в августе?!

– Куда нас занесло, – возмущенно обратился Хорн к Канкрину. – Мы едем уже третий час. Что это за место?

– Джентльмены, сбавьте обороты, – граф выглядел растерянным и недоумевающим. – Я сам понимаю происходящее не более вашего.

– Мы не могли свернуть не туда? Может, заплутали наши возницы? – подал голос Конан Дойл.

– Я старался следить за дорогой, – вступился за китайцев Джек Лондон. – Мы никуда не сворачивали.

– А вы можете объяснить вот это все? – Черчилль ткнул рукой в странный лес, тянущийся сразу за обочинами дороги. – По карте никакого леса быть не должно. Одни поля.

Джек Лондон помотал головой.

– Карты могут врать…

В лесу что-то утробно завыло. Кривые ветви уродливых деревьев смыкались над дорогой непроницаемым сводом. Джентльмены обнажили револьверы. И только Лондон оставался спокойным, время от времени делая снимки своим фотоаппаратом.

– Не думаю, что наши револьверы помогут против обитателей этого леса, – заметил он.

– Почему?

– Они помогут от людей или зверей, но этот лес не пахнет ни человеком, ни зверем… Он пахнет мокрым тленом и депрессией.

– Демоны? – Хорна передернуло.

Он повернулся к Канкрину:

– Граф, мы можем ехать быстрее?

– Вряд ли. Потеряем повозку с треснувшей осью. Хотите продолжить путь пешком?

– Ну уж нет…

Темнело. Мокрый снег сменился снежной крупой, которая сухо стучала по промокшей одежде путников. Снова навалилась густая и вязкая депрессивная дрема.

Глаза Черчилля закрылись.

Скрип колес повозки вдруг превратился в стук вагонных колес на железнодорожных стыках.

Тряско покачивался на изгибах железнодорожного пути вагон блиндированного поезда, на котором корреспондент «Морнинг пост» Уинстон Леонард Спенсер Черчилль отправился на рекогносцировку с отрядом своего знакомца еще по Малаканду капитана Холдейна.

Гулко забухали бурские пушки. Разрывы снарядов ложились все ближе к железнодорожным путям.

Поезд резко со скрежетом тормозов затормозил, так что Черчилля весьма болезненно приложило плечом о какую-то торчащую внутри вагона железяку. Поезд дернулся назад и дал задний ход. Но набрать его толком так и не успел. Дикий грохот, скрежет железа, треск досок и поезд остановился.

– Что там, черт вас дери! – рявкнул Холланд. – Немедленно доложите! Хотите, чтобы буры превратили нас в гоголь-моголь?

Кто-то из солдат рванул вдоль состава выяснять, в чем проблема. Вражеские пули свистели вокруг смельчака, высекали сноп искр и камни из придорожных валунов. Петляя, словно заяц, англичанин добрался до паровоза в конце остановившегося состава. И тут же рванул обратно. Буры – стрелки меткие. Но фортуна была на стороне англичанина.

– Сэр! Проклятые буры завалили путь булыжниками. Паровозу не пройти.

– Это все неприятности?

– Нет, сэр! Ремонтная платформа и два броневагона сошли с рельсов.

Холланд грязно выругался.

– Мы можем вести артиллерийский огонь? – поинтересовался Черчилль, хладнокровно раскуривая сигару, пока пули бурских дальнобоек стучали о камни и железные листы, которыми были обшиты вагоны и платформы импровизированного бронепоезда.

– Черта с два, Уинни. Наше единственное орудие разбито прямым попаданием бурского снаряда. Мы в ловушке!

– Чарли, дай мне людей, мы расчистим завал.

– Давай, дружище. Мы вас прикроем.

Со стороны сэр Уинстон являл собой пример беспримерно британской отваги. Он, почти не сгибаясь под огнем противника (пулям и осколкам снарядов не кланялся), таскал с выделенными в его распоряжение солдатами валуны, расчищая путь. Орал похабные куплеты студентов Хэрроу.

На самом деле им овладело тупое равнодушие от тяжелой физической работы. Песней он просто заглушал страх смерти. И единственным его желанием было, чтобы все быстрее кончилось.

Британцам не повезло. Едва укоротившийся после потерь от вражеского огня состав попытался тронуться, как осколком вражеского снаряда перебило сцепку единственного уцелевшего вагона. А на паровоз все участники рекогносцировки бы просто не влезли.

– Чарли, грузи на паровоз раненых и уходите.

– А ты? А остальные?

– Попробуем пробиться. Возможно, поодиночке удастся ускользнуть от бурских разъездов.

Холдейн отправил раненых на паровозе, а сам остался с полусотней своих людей и Черчиллем. Они отстреливались, пока оставались патроны. Время от времени буры громкими криками предлагали британцам сдаться. Патроны у англичан кончились, буры пошли в атаку.

Сэр Уинстон нырнул в канаву вдоль железнодорожного пути, заросшую густой травой, и пополз. Полз он довольно долго и наконец решился приподнять голову.

Прямо в его лицо смотрела винтовка. Четко был виден потертый, потерявший воронение дульный срез, мушка и глаза человека в темной свободной одежде и широкополой фетровой шляпе. Перед Черчиллем стояла его смерть, смерть мрачная и угрюмая.

Медленно сэр Уинстон поднял руки.

– Сдаюсь! – выдавил из себя он, стараясь смотреть смерти прямо в глаза.

И этих глаз он не сможет забыть уже никогда…

– Сэр, сэр! Проснитесь! Мы прибыли.

Черчилль с трудом разлепил веки. Прямо на него смотрели те самые глаза из его воспоминаний.

– Штабс-ротмистр Гордеев, – сухо козырнул русский офицер с лицом из африканских воспоминаний Черчилля.