Эскадрон особого назначения

Интерлюдия 2

Паровоз коротко свистнул, тормозя. Вагоны последний раз дернулись и остановились. Затренькал станционный колокол.

Из пассажирского вагона первого класса высыпали на перрон пассажиры, в основном офицеры. Среди них – два господина в иностранной военной форме: основательно сбитый с короткими усиками британский майор и долговязый сухощавый капитан-американец.

Оба, выйдя из вагона на перрон, закурили. Британец сигарету, американец сигариллу.

– Ну-с, с прибытием, мистер Мэттью.

– С прибытием, сэр Уильям.

Вокруг них скучковалась троица гражданских в удобной, но щеголеватой дорожной одежде.

Самый старший из этой группы штатских – мужчина лет сорока пяти, крупный, высокий, с роскошными холеными усами, в охотничьем костюме и шапочке-двухкозырке охотника на оленей, второй – помоложе, начинающий толстеть джентльмен лет около тридцати в высоких кожаных крагах и френче защитного цвета без погон и знаков различия. Его рыжеватую, начинающую редеть шевелюру венчала широкополая шляпа.

Третий же, тоже тридцатилетний крепкий мужчина с сигаретой в зубах, в кепке с острым козырьком и внимательным взглядом прищуренных серых глаз, пиджачной паре с брюками, заправленными в видавшие виды сапоги, поправлял на плече внушительных размеров футляр фотоаппарата.

– Сэр Уинст… простите, сэр Джон, конечно же, – поспешил поправиться самый старший, – и вы, мистер Лондон, не желаете пропустить по рюмочке бренди?

Рыжеватый бросил на старшего товарища не слишком довольный оговоркой взгляд, но предложение поддержал.

– Хороший бренди еще никогда не мешал в таком путешествии, как наше.

– Поддержу вас, коллеги, – ответил третий в кепке.

Старший выудил из внутреннего кармана костюма плоскую фляжку и три серебряных стаканчика на крохотный дринк, булькнул в стаканчики и протянул остальным.

– Cheers[17].

Троица опрокинула в себя малую толику алкоголя.

Погода стояла прекрасная, и настроение у господ иностранных журналистов было под стать. Тем более порция бренди, выпитая на перроне, была отнюдь не первой в это во всех отношениях замечательное утро.

Рыжеватый журналист меж тем внимательно осматривал камеру своего американского коллеги.

– Японцы вернули вам фотоаппарат, Джек?

– Если бы, Джон! Мой аппарат так и остался в Моджи, где эти идиоты меня арестовали как шпиона.

– Вас же оправдали…

– Оправдали, но технику так и не вернули. Не помогло даже вмешательство нашего посла в Токио. Пришлось покупать новый.

Тем временем американский капитан и британский майор недовольно оглядывались по сторонам.

– Однако где же наши встречающие?

– Джентльмены, если вы майор Хорн и капитан Джадсон, то я за вами.

Иностранные офицеры оглянулись на голос, прозвучавший на безупречном английском.

– Вольноопределяющийся 52-го Нижегородского драгунского полка рядовой Кирилл Канкрин, прибыл встретить вас и проводить в расположение отдельного эскадрона специального назначения штабс-ротмистра Гордеева, согласно полученному приказу, – подтянутый молодой человек в аккуратной гимнастерке откозырял майору и капитану.

За его плечом возвышался одноглазый великан, явно из какой-то славянской нечистой силы, облаченный также в форму рядового драгуна императорской армии.

– У вас блестящий английский, – не удержался от комплимента майор Хорн.

– Благодарю, сэр, – учтиво склонил голову Канкрин. – Моим педагогам из Александровского лицея было бы приятно это услышать.

Он обратился к остальным:

– Джентльмены, вы готовы выехать, или требуется покрепиться с дороги? До места не очень близко. А мой спутник пока занялся бы вашим багажом.

Военные наблюдатели переглянулись, посмотрели на троицу журналистов.

– Господа! Наши любезные хозяева предлагают перекусить перед дорогой, – обратился Хорн к спутникам. – Мистер Дойл?

– За время поездки меня основательно рас-трясло, но от хорошего завтрака я еще никогда не отказывался, – ответил старший из журналистов.

– Тогда прошу за мной, господа, – вольноопределяющийся гостеприимно указал на одну из дверей в здании вокзала с вывеской «Буфетъ». – Смею рекомендовать «Игнатьевскую столовую».

Канкрин обернулся к одноглазому великану и обратился к нему по-русски:

– Лявон, погрузи багаж и присоединяйся к нам за столом.

– Да ну, ваша милость, я лепше[18] сухпая пожую.

– Какой сухпай? Даже не думай.

Канкрин повел англичан и американцев в вокзал. А Горощеня занялся погрузкой их багажа на телегу.

Войдя в буфет, иностранцы невольно поморщились.

Посреди достаточно грязного зала возвышалась стойка с водкой и закусками, возле которой толпились офицеры всех рангов и примкнувшие к ним гражданские чиновники.

В нос шибануло дешевым спиртом, суточными щами, запахом крепкого табака. А еще были слышны голоса не слишком трезвых посетителей, которые о чем-то спорили и пытались друг другу что-то доказать, едва не хватаясь за грудки.

– Oh, damn![19] – не сдержался рыжеватый.

– Я будто снова попал на Аляску времен «золотой лихорадки», – усмехнулся Джек Лондон и расчехлил свой фотоаппарат, чтобы сделать пару-тройку колоритных снимков.

– Нам сюда, джентльмены, – Канкрин указал на неприметную дверь в глубине буфета без всяких вывесок. – Неужели вы решили, что я заставлю вас столоваться в таком вертепе?

За неприметной дверью все выглядело на разительном контрасте с только что оставленным буфетом.

Чисто выскобленные полы, деревянные столы, накрытые белоснежными скатертями, свежий воздух. За перегородкой гудела чугунная плита, возле которой колдовали двое: молодой парень в белом переднике поверх солдатской формы и обаятельный мужественный шатен с усиками и аккуратным пробором в волосах, также в белом переднике поверх офицерского мундира с погонами штабс-ротмистра.

Хорн с Джадсоном узнали офицера-повара. И крайне удивились.

– Господин граф, вы ли это? У плиты и сами… э-э… kashevarite? – Хорн вскинул бровь вверх.

– А что тут такого? Россия удивительная страна: медведи с балалайкой разгуливают по улицам, один граф готовит в офицерской столовой, другой служит вам проводником, – штабс-ротмистр, которого назвали графом, кивнул в сторону Канкрина.

– Этот рядовой – граф, господин Игнатьев? – снова поразился Хорн.

– Да, и я прекрасно знаком с его отцом. Его прадед был не только боевым генералом в войне двенадцатого года, но и министром финансов при Николае Первом.

– Вау, – только и смог выдавить из себя американец, тогда, как его английский коллега остался стоять с открытым ртом.

– Что ж вы замерли, джентльмены? – удивился Игнатьев[20]. – Как у нас говорят: solovjya basnjyami ne kormjyat. Располагайтесь.

Игнатьев повернулся к Канкрину и окликнул его:

– Господин вольноопределяющийся, помогите накрыть на стол.

Канкрин подошел к Игнатьеву, как к старому знакомому, пожал руку. Оба тут же перешли на родной русский.

– Рад вас видеть, Алексей Алексеевич.

– Взаимно, друг мой. Станете писать отцу, передавайте от меня привет.

– Обязательно! Он будет рад.

Оба графа споро накрывали на стол: тарелки, приборы, судки со специями, но при этом успевали поддерживать вполне светскую беседу.

– А все же, Алексей Алексеич, поделитесь, это такая специальная форма работы с иностранными военными наблюдателями – кормить их на убой?

Игнатьев рассмеялся:

– Просто надоели постоянно кислые физиономии от обслуживания в станционном буфете и проблемы с несварением заграничных желудков. Вот и решил взять дело в свои руки. Подобрал у вокзала брошенную чугунную плиту, собрал на паях компанию из нескольких генштабистов и сам встал к плите после окончания рабочего дня.

– Справляетесь? Не очень графское дело…

– Отчего же? Кухонному мастерству я обучался, почитай, с детских лет.

– Ах да… ваш домашний повар – это же была живая легенда Петербурга.

– Александр Иваныч был учеником знаменитого в свое время на весь Петербург повара-китайца Чоу Вань Мэя. Он мне не раз говорил, что у меня с рождения кулинарный дар. Я частенько забегал ребенком к нему на кухню, вот и выучился.

– Как же вы все успеваете? – Канкрина просто распирало любопытство.

– Так я ж не один. Мне помогает Антошка, – Игнатьев кивнул на суетящегося у плиты рядового в переднике. – Представляете, наш бывший домашний поваренок оказался здесь рядовым в 35-й дивизии. Я добился его откомандирования в мое распоряжение, и дела пошли в гору.

– Вы, Алексей Алексеич, прямо как мой комэск.

– Гордеев? Доводилось слышать про его подвиги. Необычный человек.

– Это вы верно подметили.

– Вы же иностранцев к нему сопровождаете? – Игнатьев понизил голос.

Канкрин утвердительно кивнул.

– Учтите, гости непростые.

– Господа Хорн и Джадсон?

– Эти само собой, но их спутники журналисты гораздо интереснее.

Канкрин глянул на оживленно беседующую по-английски штатскую троицу.

– Журналисты как журналисты.

– Не скажите, граф. Тот, что постарше – сэр Артур Конан Дойл. Представляет здесь «The Times».

Глаза Канкрина загорелись:

– Как? Тот самый автор Шерлока Холмса?

Игнатьев кивнул:

– Рыжеватый только значится по документам как Джон Джером. На само деле это Уинстон Черчилль, восьмой герцог Мальборо, член Палаты общин, писатель, журналист и герой недавней войны с бурами.

– А почему не под своим именем?

– Джером – фамилия его матери, американки. Сэр Уинстон, видимо, не хочет привлекать к себе большого внимания. Он представляет здесь «The Morning Post».

– Интересная парочка, – покачал головой Канкрин.

– Третий – не хуже. Американский писатель Джек Лондон. Его ангажировал газетный трест Херста.

Канкрин с трудом сдержался, чтобы не присвистнуть. Ну и компанию ему предстоит доставить в их отдельный эскадрон специального назначения. Командир как в воду глядел, когда ставил ему и Горощене задачу.

Трое британцев и двое американцев застучали ложками в тарелках.

В «игнатьевскую столовку» зашел Горощеня. Присел рядом с Канкриным, который уже наворачивал куриный супчик.

Хозяин столовой глянул на него, хмыкнул и поставил перед великаном тарелку с двойной порцией. А затем наклонился и прошептал почти в ухо:

– Ты, братец, только до смерти их не заводи, а то мне за них отвечать еще. Да и люди они не самые распоследние.

– Нешто я не понимаю, вашбродь, – тихо прогудел в ответ лихо, – да и от командира приказа не было.

После обильного, а главное – вкусного завтрака, сытые и довольные иностранные наблюдатели и журналисты рассаживались по повозкам.

Ярко светило августовское солнышко. Вокруг кипела жизнь прифронтового Ляояна.

Небольшой караван из трех повозок тронулся в свою «одиссею».

Город остался позади.

Мистер Джером, он же сэр Уинстон Черчилль, развернул на коленях карту и ткнул карандашом в Ляоян, прочертив небольшой отрезок до вычерченной разноцветными карандашами линии фронта.

– Судя по карте, тащиться нам с полтора десятка миль. Полтора-два часа – и мы на месте.

Дорога тянулась, извивалась меж полей. На солнце начали накатывать тучки. Потянуло холодком.