Эскадрон особого назначения

– Вы очень тактичны…

– Тогда с удовольствием подарю вам еще одну фразу. Такт – это способность послать кого-то к черту так, чтобы он с нетерпением ждал этой поездки…

– Это намек? Вы спешите от нас избавиться?

– Позвольте говорить с вами начистоту.

– Как джентльмен с джентльменом?

– Ну хоть так, хотя я бы предпочел немного искренности…

Он усмехается, хотя мои слова и задевают его. Я задел самое главное качество британских лордов – веру в их исключительность и рыцарские качества. Хотя кому, как ни ему, знать, что эти пресловутые качества у англичан не распространяются на людей других национальностей. Потом эту заразу подхватят и американцы.

– Продолжайте, господин штабс-ротмистр. Я весь внимание.

– Сэр Уинстон, я не знаю, с какой целью вы тут находитесь. Быть может, вами движет любопытство, а может, вы шпион…

– Хотите, чтобы я вызвал вас на дуэль?

– Мы же договаривались быть искренними, – замечаю я.

– Тогда прощаю вам это оскорбление, но прошу впредь не злоупотреблять нашими договоренностями.

– Договорились. В общем, дорогой сэр Уинстон, я почему-то не сомневаюсь, что у вас большое политическое будущее…

– Да? И какое же?

– Знаете, я не удивлюсь, если увижу вас в кресле премьер-министра… И когда вы все же займете это кресло, пожалуйста, запомните мои слова: если вам понадобится надежный друг или союзник – лучше России для этой роли вам не найти. Но если вы однажды станете нашим врагом – именно Россия тогда вас и погубит. Так что вывод будет простой: с нами лучше дружить, а не ссориться.

– А иначе?..

– А иначе мы придем и забьем стрелку часов Биг-Бена в задницу вашим министрам. Нет, кому-то из них это может даже понравиться, но только не вам, сэр Уинстон.

– Я вас понял, господин штабс-ротмистр. Есть только одна вещь хуже, чем сражаться с союзниками, и это сражаться без них.

– Приятно иметь дело со столь понимающим собеседником. С вашего позволения я поухаживаю и за другими гостями.

Моими стараниями ужин перерастает в очередную попойку. Запас тостов приходит к концу, и пьем уже просто так.

Заканчивается это тем, что приходят солдаты и растаскивают нетрезвых гостей по койкам, а я иду к себе и, прежде чем упасть в постель, немного сижу с отрешенным видом.

День оказался изматывающим.

Утро встречаю со стаканом свежего капустного рассола. С огромным удовольствием выпиваю его и чувствую, как в тело возвращается жизнь.

Поднимаю взгляд, утыкаюсь в прячущего улыбку ординарца.

– Кузьма, как гости?

– Я пять минут назад осведомлялся. Спят еще.

– Хорошо, – киваю я.

Поднимаюсь на ноги и чувствую, как подо мной качается земля, словно палуба корабля в шторм.

– Готовь завтрак. А я пока пойду будить гостей.

Через четверть часа вся компания снова собирается у меня. Видок у иноземцев еще тот, все явно страдают с похмелья, но хлебнуть рассольчику соглашается только Джадсон. По-моему, ему вообще все равно, что пить, лишь бы жидкость.

– Сейчас бы кофе, – мечтательно закатывает глаза Конан Дойль.

– Такое чувство, будто я уже сдох, – вздыхает Джек Лондон. – Что мы пили?

Я показываю на склад пустых бутылок, которые еще не успел выбросить Кузьма. Их целая гора. М-да, покутили изрядно!

Джек Лондон хватается за голову.

– Никогда! Никогда больше не сяду пить с русскими!

– И воевать…

– Простите, что?

– И воевать с нами тоже не стоит. Поверьте, последствия будут на-а-много хуже, – зловеще улыбаюсь я.

– Америка находится на совсем другом материке. Нам нет дела до ваших внутренних европейских или азиатских разборок.

– Правильно. Вот и продолжайте в том же духе, – улыбаюсь я.

Мне радостно от того, что все закончилось, что чужеземцы уедут от нас, так ничего и не вынюхав. И неважно, что я очень уважительно отношусь к некоторым из них, например, к обоим знаменитым писателям.

Хочу надеяться, что когда-нибудь они сподобятся написать книгу о нашей стране и это не будет лютейшая «клюква».

Вместо кофе у нас сегодня заваренный по особому рецепту чай, и бодрит он не хуже. Однако еда в рот гостям не лезет, и я велю Кузьме собрать гостям завтрак в дорогу.

На память делаем еще одну общую фотографию, и я договариваюсь с Джеком Лондоном, что он специально для меня сделает один отпечаток и оставит его в фотоателье в Ляояне.

– Рад нашему знакомству, – говорю я с улыбкой и с удовольствием пожимаю иностранцам руки. – Если соскучитесь – приезжайте! Встретим как родных!

Как по заказу появляется Скоробут с охапкой пустых бутылок, гостей при его виде аж передергивает. Эту поездку они запомнят надолго.

Интересно, по результатам – не прилетит ли мне потом от начальства? Скорее всего – прилетит, но это нормально, в порядке вещей.

Выходит наш оркестр ложечников и балалаечников, усаживается напротив трех экипажей, в которых повезут гостей назад, в город.

Дирижер – вольноопределяющийся Хрипунов, вздымает вверх руки и… И начинает играть «Дорожная» от группировки «Ленинград», под звуки которой повозки с англичанами и американцами трогаются и катят подальше от нас.

На выезде чуть не происходит небольшая авария: навстречу им выскакивает фургон, до боли напоминающий дилижансы из фильмов про Дикий Запад и ковбоев.

Каким-то чудом кучера успевают в последний миг разъехаться.

Фургон, дребезжа и подпрыгивая, подъезжает ко мне, останавливается. Сидевший на козлах солдат – немолодой, в очках, помогает из него спуститься вольноопределяющемуся, у которого на рукаве красуется белая повязка с красным крестом.

До меня не сразу доходит, что это – женщина, причем в форме. На войне явление весьма и весьма нечастое, я бы даже сказал редкое, гроза – зимой.

Я смотрю на нее как замороченный, когда она вполне четко, по-уставному подходит ко мне, вскидывает руку к козырьку фуражки.

– Вольноопределяющаяся Серебрякова. Прибыла в вашу часть в качестве санитарного инструктора…

Внезапно ее голубые глаза широко раскрываются.

– Николя, это вы?