Доброе дело

Глава 19. Все и всё против одной

— Всего в Москве отыскалось сорок семь Ладниковых мужского пола, — в голосе Шаболдина чувствовалась вполне оправданная гордость за проделанную работу, — но вашим, Алексей Филиппович, условиям отвечает из них только один. Харитон Еремеев Ладников, сорока трёх лет от роду, православного вероисповедания, мещанин, четырнадцать лет назад унаследовал от отца кондитерскую лавку в Карманицком переулке, нумер третий. Как раз напротив дома отставного подполковника Кирилла Сергеевича Павельева, дочь коего Ольга вышла замуж за Фёдора Захаровича Гурова.

— Опять, значит, Ольга Кирилловна, — вырвалось у меня.

— Опять она, — подтвердил пристав.

М-да, мысль о том, что в деле слишком много стало Ольги Гуровой, в мою голову уже приходила, и в очередной раз пришлось убедиться, что не зря. Но что-то ничего Борис Григорьевич не сказал о поисках продавцов и покупателей зелий и снадобий… Что ж, я и сам могу спросить, от меня не убудет.

— Тут пока что ничего, — помрачнел Шаболдин. — Впрочем, не всех ещё удалось отыскать и допросить. Быть на виду людишки эти, как вы понимаете, не любят.

Не любят, да, тут пристав опять прав. Если и мне оно понятно, то он-то эту публику куда лучше знает. Впрочем, лучше знает он и как их искать, так что, думаю, со временем разыщет и допросит. Хотя дадут нам те допросы что-то новое или нет, это по-всякому выйти может.

— Ваше благородие! — в кабинет вошёл губной стражник в чине приказного. — К вам Ангелина Павловна Гурова!

Мы удивлённо переглянулись. Чего-чего, а визита вдовы после прояснения с нею всех вопросов ни Шаболдин, ни я не ждали.

— Проси немедля! — первым опомнился пристав. Приказный вышел, но уже через несколько мгновений дверь кабинета вновь открылась, пропуская бывшую актрису. Лёгким шевелением пальцами Шаболдин дал знак маячившему за её спиной стражнику и тот закрыл дверь, оставив нас в кабинете втроём.

— Приветствую, Ангелина Павловна! — удивление своё пристав, похоже, решил скрыть за показным радушием. — Позвольте полюбопытствовать, что привело вас к нам?

— И я рада приветствовать вас, господин старший губной пристав, и вас, Алексей Филиппович, — вдова порадовала нас изящными полупоклонами. — Вот зашла уведомить о перемене адреса проживания.

— В дом Нифонтова на Ирининской перебрались? — деловито осведомился Шаболдин.

— Да, — подтвердила вдова. — И ещё…

— Вы, Ангелина Павловна, присаживайтесь, — заинтересовался пристав. Не он, впрочем, один, мне тоже стало жутко интересно, что последует за этим «ещё». — Так что, говорите, ещё у вас?

— Я вас просила не говорить родным Захарушки про облигации, — извиняющимся голосом напомнила она. — И Алексей Филиппович мне передал, что вы, господин старший губной пристав, любезно пошли моей просьбе навстречу…

Ангелина Павловна замолкла, состроив недовольное, скорее, даже обиженное лицо. Ох уж, эти мне театральные приёмы! Вот что, хотелось бы знать, за этакой драматической паузой последует?

— Однако же вчера у меня случился неприятнейший разговор с Ольгой Кирилловной, — при упоминании снохи покойного мы с Шаболдиным опять переглянулись. Во взгляде пристава читалось нечто не очень хорошее, подозреваю, что и он у меня увидел примерно то же самое. — И она о тех облигациях знает! — выпалила вдова.

— Вот как? — насторожился Шаболдин.

— Да! — Ангелина Павловна аж голос повысила. — Она мне безобразный скандал устроила, даже не возьмусь её слова повторять!

— А вы, Ангелина Павловна, всё же повторите, — обманчиво-увещевательным тоном попросил пристав. — И как можно более точно повторите, лучше бы даже слово в слово.

— Она назвала меня прохиндейкой и лживой тварью! — с негодованием, на мой взгляд, несколько наигранным, выдала вдова. — И всё пыталась дознаться, сколько денег я через это у Захарушки вытянула!

— Что же, Ангелина Павловна, я благодарен вам за своевременное уведомление, — разгореться у себя в кабинете пламени страстей пристав не дал. — Я обязательно выясню, откуда Ольга Кирилловна узнала то, чего ей знать не следовало. Помешать вам распорядиться даром покойного супруга она всё равно никак не может, жить вы теперь будете отдельно от них всех, так что, полагаю, вчерашний скандал останется для вас единственной здесь неприятностью. На том не смею вас более задерживать.

— Что скажете, Алексей Филиппович? — озабоченно спросил он, когда бывшая актриса нас покинула.

— Ольга Гурова знает о самих облигациях, но не знает, сколько за них уплатил Захар Модестович, — пересказал я своими словами сообщение вдовы. Пристав понимающе кивнул. — И я говорил Ангелине Павловне, что вы пошли навстречу её просьбе не сообщать о тех облигациях прочим Гуровым, но цену их не называл, потому как она её и сама знает, — продолжил я.

— Думаете, Ольга Гурова подслушивала? — вывод, сделанный приставом из моих слов, был бы абсолютно верным, если бы не одно неизвестное ему обстоятельство…

— Нет, — покачал я головой. — Исключено. Дашу Ангелина Павловна с моим приходом отослала, но велела ей к себе не уходить, а ждать за дверью.

— Значит, подслушать Ольга Кирилловна не могла, — вместе с разочарованием в голосе Шаболдина проступило недоумение.

— Не могла, — подтвердил я. — Вот разве только…

Память услужливо вытолкнула на поверхность примечательный случай из детства. Детства Алёши Левского ещё до моего появления. Я (или Алёша, но будем считать, что я) тогда как-то услышал вдруг у себя в комнате странные голоса, исходившие прямо из стены. Что они там говорили, я точно уже не помню, но тогда я сообразил, что слышу перепалку кухарки с кем-то из горничных, причём перепалка та происходила, судя по всему, на кухне. Сначала было интересно, особенно когда я узнал немало новых для себя слов, но через несколько дней голоса из стены мне надоели и я пожаловался отцу. Пахом Загладин, наш домашний умелец, почти седмицу потом с озабоченным видом перемещался по дому, однако голоса после этих его перемещений исчезли. Отец мне потом объяснил, что давно ещё, когда огненные камни стоили очень больших денег, печи в доме топили дровами и углём, а потому требовалась разветвлённая система вентиляции, чтобы дом не наполнялся дымом и угаром. Вот в толще стен вентиляционные ходы обычно и делались. С удешевлением огненных камней и переводом отопления на них надобность в такой системе отпала, часть тех ходов замуровали, а тут, должно быть, где-то замуровка нарушилась, вот и проходили ко мне звуки с кухни…

Рассказав Шаболдину эту историю, я добавил и свои соображения относительно возраста дома Гуровых, который, как мне представлялось, вполне мог пережить такую же смену топлива.

— Очень может быть, Алексей Филиппович, — пристав задумчиво постучал пальцами по столешнице, — очень и очень может быть. Вот что, — встрепенулся он. — Я, пожалуй, прямо сейчас возьму с собой губного артефактора, пару молодцов потолковее, да к Гуровым и отправлюсь. Уж простите, Алексей Филиппович, великодушно, но соображение ваше требует немедленной проверки, и, боюсь, это надолго. Вечером, если позволите, загляну к вам, поделюсь новостями.

Я, разумеется, позволил и отбыл домой. По пути подумалось, насколько же всё-таки удачно сложилось, что мы с приставом занимаемся этим делом вместе — в чисто розыскных вопросах он разбирается, ясное дело, лучше меня, но вот особенности жизни в богатых домах лучше знаю я. Сам-то Борис Григорьевич из низов выслужился, и его детские годы прошли, как я понимаю, либо в маленьком частном доме с одной-единственной печью, либо в большом доходном доме, где отоплением занимаются отдельные работники, а не сами жильцы, а многие такие дома так до сих пор углём и отапливают, вот он о вентиляционных ходах и не подумал. Ну и Ангелине Павловне спасибо за более-менее точную передачу разговора с Ольгой Гуровой, из которого я и понял, что про облигации та знала именно и только то, что я говорил вдове. А теперь… Уж не знаю, насколько толковыми окажутся стражники, коих возьмёт с собой Шаболдин, но участие артефактора — дело совсем другое, так что, думаю, пристав разберётся, что там к чему. Да уж, вряд ли Ольга Кирилловна сейчас подозревает, на пороге каких сложностей в своей жизни она стоит…

Получается, кстати, что не только много Ольги Гуровой стало в нашем деле. В её жизни значение наших с Борисом Григорьевичем усилий тоже, знаете ли, увеличилось. Вот в самом же деле, улики и свидетельства против неё, пусть пока только косвенные, идут просто-таки сплошной чередой — сегодня, например, ещё обеденное время не наступило, а две гирьки на обвинительную чашу весов правосудия уже упали, а проведёт Шаболдин в доме Гуровых обыск, так и третья упадёт, да куда более увесистая. А там и те две, что сегодня уже прибавились, тоже далеко не единственные… В общем, не завидую я Ольге Кирилловне, ох и не завидую. Фёдору Захаровичу, впрочем, тоже.

Дома я до прихода Шаболдина успел пообедать и в последний раз проверить и перепроверить свои предложения для встречи с царём — обещанный Леонидом срок потихоньку подходил к концу. Ещё мы с Варенькой обсудили планы на святки с учётом ожидаемого прибытия в Москву её сестры с мужем, Варя успела распорядиться насчёт ужина, а Шаболдина всё не было и не было. Я уж начал было волноваться, вдруг что-то пошло не так, как явился губной стражник и передал мне записку от пристава, в которой тот извинялся и сообщал, что сегодня прийти не сможет, а завтра с утра позвонит по телефону. Стало быть, он всё ещё у Гуровых, а пользоваться хозяйским телефоном по каким-то причинам не желает. Догадку мою стражник подтвердил — Шаболдин застрял там, да и сам посыльный имел приказ после передачи записки немедленно туда же вернуться.

Любопытство распирало меня настолько сильно, что дожидаться утром звонка от пристава я не стал и прямо к началу присутственных часов поджидал его у входа в губную управу. Борис Григорьевичу такому повороту и удивился, и обрадовался, мы прошли в кабинет, он сразу же велел подать чаю и в ожидании оного принялся рассказывать.

— Там, Алексей Филиппович, всё даже ещё более занимательно обернулось, чем вы предполагали! — начал он, едва мы с ним устроились в кабинете. — Я в доме Гуровых до позднего вечера проторчал, но не зря, честное слово, не зря!

Почему-то мне пришла в голову мысль явиться как-нибудь к Шаболдину в обществе Оленьки. Вот сейчас бы ей пристава нарисовать — получилось бы просто замечательно, этакий прямо горящий служебным рвением государев человек, коему служба не в тягость, а в радость, хе-хе… Нет, точно надо как-нибудь.

— В будуаре Ольги Гуровой можно слышать, что говорят в будуаре и спальне Ангелины Павловны, — продолжал Шаболдин. — Причём осмотр вентиляционного хода показал, что он был заложен, но потом его вновь расчистили и поставили у Ольги Гуровой заглушку, которую и снять легко, и обратно вставить, да ещё и картину на том месте повесили, оставив его свободным от обоев[24]. Я опросил под запись всех слуг, но никто из них не признал своего участия в таковой расчистке. Однако же удалось мне установить, что обои в той части дома меняли прошлым летом, и делали это мастера, нанятые со стороны, а надзирала за их работой Ольга Кирилловна. Вот полагаю, тогда же ход и прочистили, и заглушкой снабдили.