Доброе дело

Глава 11. Дела прошлые и планы на будущее

Эх, хотел я весь день накануне визита Леонида с Татьянкой уделить работе, ан не вышло. С утра позвонил Шаболдин, извинился и сообщил, что пришли бумаги из Минска относительно Ангелины Павловны. Что там может быть написано, я, в общем-то и так представлял, но ознакомиться тоже хотелось. Борис Григорьевич, добрая душа, пошёл мне навстречу, сказав, что велит сделать списки и пришлёт их мне с нарочным. Уже через полтора часа я сделал в работе перерыв, чтобы сначала поднести чарку губному стражнику, что принёс бумаги, а потом те бумаги читать.

Да, не пришлось мне жалеть о потраченном на чтение времени, не пришлось. Всё оказалось даже интереснее, чем я предполагал и даже чем говорила нам сама вдова. Четырнадцати лет от роду Ангелина Бруздяк поступила в услужение к купцу третьей тысячи Мошейкову, каковой Мошейков всячески склонял её к сожительству, а когда она в очередной раз ему отказала, взял её силою. Наслаждался юным телом Мошейков недолго — дождавшись, пока насильник уснёт, девица Бруздяк зарезала его взятым с кухни ножом. Поскольку речь шла о преднамеренном убийстве, дело передали в суд, где присяжные единогласным решением Ангелину Бруздяк оправдали, а судья ещё и взыскал с наследников Мошейкова двести рублей в пользу пострадавшей девицы.

Пятнадцати лет Ангелина Бруздяк устроилась служительницей в городской театр, а уже семнадцати впервые вышла на сцену. По справке из Минской городской губной управы выходило, что в актрисы девица попала, будучи взятой на содержание заводчиком Фалалеевым, тогда же она стала именоваться Ангелиной Красавиной. Особо долго, однако, карьера Красавиной как содержанки и провинциальной актрисы не продолжалась, и унаследовав от умерших один за другим родителей какие-то деньги, она уже через год перебралась в Москву.

Что ж, участи содержанки Ангелине Павловне избежать не удалось, однако моего к ней уважения это не отменило. Уж так театр устроен, и, надо полагать, иного способа попасть на сцену у неё не было. По крайней мере, то что в дальнейшем Ангелина Красавина вела себя куда как осмотрительнее, говорило в её пользу. А как она расправилась с насильником! Да, опыт убийства у Ангелины Павловны, как оказалось, имелся, однако это всё же не отравление, да и обстоятельства, в которых она схватилась за нож, простыми не назовёшь.

Но пришлось отложить эти интереснейшие бумаги в сторону, потому как предложение для царя само себя уж точно не написало бы. В итоге я всё-таки успел к концу дня, так что заснул довольным и спокойным — Леонида я завтра загружу, а когда он устроит мне встречу со своим царственным братом, у меня к ней всё будет готово.

…Их высочества царевич Леонид Васильевич и царевна Татьяна Филипповна прибыли в оговорённое время. Стол я организовал уж всяко не хуже, чем был у них при нашем посещении, даже на венские конфеты потратился по такому случаю. Как и в прошлый раз, посидев за общим столом, мы разделились по половому, так сказать, признаку — Татьянку Варенька утащила в свои покои, мы с Леонидом спрятались у меня в кабинете. Тут я и вывалил на ничего не подозревавшего царевича, каким именно образом хочу получить с него долг.

— Алексей, ты что?! — от удивления Леонид уронил обратно на блюдо кусочек сыра, который, по моему примеру, собирался закрутить в ломтик ветчины, создав таким образом импровизированный рулет. — Ты же столько во всё это вложил, и теперь готов просто отдать?

— Ну, готов, не готов, а выхода иного у меня нет, — я развёл руками.

— Но почему?! — не понимал Леонид.

— Я же тебе только что объяснил, — пришлось мне напомнить.

— Да это я понял, но отдавать-то зачем? Подождал бы, пока наладишь выделку артефактов и заведёшь эти свои стандарты! — царевич не унимался.

— Я-то, может, и подождал бы, — глазами я показал на бокалы, царевич сообразил, что от него требуется, и наполнил их вином. Дожил, понимаешь, царевичем командую…

В моём кабинете мы с Леонидом обходились без слуг — не для чужих ушей предназначались наши беседы. Обычно, если пили вино, разливал я на правах радушного хозяина, но тут решил загрузить приятеля делом, чтобы ему проще было справиться с удивлением. Помогло — царевич успокоился и сразу же сообразил, что моя незаконченная фраза подразумевает продолжение.

— Но? — подтолкнул он меня к этому самому продолжению.

— Ты же наши винтовки, карабины и револьверы видел, — напомнил я. Царевич кивнул. — Так вот, чтобы и дальше опережать остальной мир, надо такое не только придумывать. Все эти новшества надо выделывать, и выделывать много, быстро и качественно. И вот скажи мне, кто это должен делать? Придумать-то найдётся кому…

Леонид призадумался. Я его не торопил, пусть проникнется важностью задачи, как следует проникнется.

— Ты, значит, хочешь, чтобы я тебе с братом встречу устроил? — задачу свою Леонид Васильевич понял совершенно правильно.

— Не просто встречу, — раз уж он понимает, надо это его понимание расширить и углубить. — Это тебе я могу в двух словах сказать. А царю надо доложить всё обстоятельно, с цифирью и бумагами. То есть времени на такое мне больше понадобится. Куда как больше.

— Я тебя понял, — кивнул Леонид. — Давай, что ли, выпьем за такое дело.

Никаких возражений против столь своевременного предложения я не увидел, и мы выпили.

— За брата обещать, сам понимаешь, не могу, — Леонид, похоже, сразу решил показать мне, что задачу ему я поставил не из лёгких, — но сделаю всё, что сумею, чтобы он тебя принял. Я же тебе за сына Матвея Николаевича обязан.

— Кстати, о Матвее Николаевиче, — раз уж царевич заговорил о нём сам, к месту было и спросить. — Сложилось у меня впечатление, что Погореловы несколько, хм, стеснены в деньгах. Не прояснишь? Имей в виду, Шаболдин это всё равно раскопает, мы всё-таки убийство расследуем, тут неясностей оставаться не должно…

Мой зять скривился, будто ему пришлось есть лимон, как яблоко — откусывая и пережёвывая.

— Матвей Николаевич вложил деньги в долговые обязательства Чухнина, — с явным неудовольствием выдал он. — Но, сам понимаешь, громко о таком говорить не хотелось бы…

М-да, вот это, что называется, поворот. Варфоломей Чухнин, купец второй тысячи, прославился у нас тем, что додумался создать первую, если я ничего не путаю, в истории Царства Русского финансовую пирамиду. Он выпустил от своего имени долговые обязательства, и продавал их всем желающим, выкупая потом по намного более высокой цене. Бешеная доходность его обязательств привлекла множество желающих заработать на пустом месте, но через полгода с небольшим как-то вдруг выяснилось, что не особо те обязательства оказались и обязательными. В итоге закончилось всё большим скандалом, самого Чухнина, скрывшегося неведомо где, разыскивала сейчас Палата государева надзора, привлекая к розыску и губных, и даже, как поговаривают, Палату тайных дел, но ни хитрого купчину, ни его денег так пока что и не нашли. Стало быть, Матвей Николаевич Погорелов у нас обманутый вкладчик. Да, теперь понятно… Интересно, как быстро раскопает это Шаболдин?

Леониду я, понятно, обещал, что кроме Шаболдина никому и ни за что, на том тему и прикрыли. Странно, конечно, что старший Погорелов на такое купился — как военный инженер и архитектор с математикой он знаком не понаслышке и должен был бы просчитать, что так не бывает. Хотя, чему я удивляюсь? Мало, что ли, в прошлой моей жизни, было таких людей, вроде и образованных, и с жизненным опытом, которые несли деньги в МММ и тому подобные конторы? Да что на других валить, я и сам те же «акции» МММ покупал, было дело. Правда, остановился вовремя, потому и обошёлся без потерь. Но всё же месяц, пока там всё не накрылось известно чем, маялся сомнениями — правильно ли поступил, что забрал деньги, или лоханулся не по делу… Нет, говорите что угодно, но стремление к лёгким деньгам штука столь сильная, что способна подмять многие умы, в своём деле далеко не последние.

Привычка рассматривать замешанных в розыскных делах людей с точки зрения наличия или отсутствия у них мотивов преступления заставила взглянуть на Погореловых именно так — как ни крути, а большая часть семейства на месте преступления отметилась. Впрочем, невиновность Николая Погорелова мы с Шаболдиным установили, а подозревать его мать или сестру было, на мой взгляд, вообще бессмысленно. Ну какая Погореловым выгода от смерти Гурова? Правильно, никакой. Даже если Гуров что и завещал сестре или племянникам, то уж точно не настолько много, чтобы это сильно выручило семью в её затруднениях. Хотя, сдаётся мне, теперь мы этого так никогда и не узнаем — завещания-то нет, и никаких надежд на его находку у меня уже не оставалось.

— Кстати, Алексей, — Леонид напомнил, что в кабинете я не один, — ты когда выделку артефактов откроешь, паи продавать будешь или обойдёшься своими и семейными деньгами?

Хороший вопрос. Очень хороший вопрос! Я, конечно, подумаю, но…

— Для тебя, Леонид, в любом случае паи найдутся, — широко улыбнулся я. И было с чего — явное желание царевича войти в дело показывало, что он верит в успех. А раз верит царевич, то и те, кто занимаются его деньгами, задачу получат соответствующую. Дураков там не держат, и если Леонид проявит интерес к покупке действительно серьёзного количества паёв, то такое будет свидетельством веры в успех моего дела уже не только царевича, но и людей сведущих и ответственных. А уж мне-то никакие деньги в новом деле лишними не станут, потому как начинать надо сразу с больших объёмов, даже если это поначалу особых прибылей и не принесёт.

Выпив по такому случаю, мы с царевичем вернулись за общий стол, за которым уже появились, но ещё не успели без нас соскучиться Варенька с Татьянкой. Закончив с деловой частью, я посчитал, что гости имеют полное право и развлечься, поэтому принялся рассказывать, опуская, впрочем, некоторые ненужные в данном случае подробности, историю своего похода в театральное закулисье. Варя это уже слышала, но всё равно воспринимала всё очень живо, а уж охи, ахи, сдержанные смешки и понимающее хихиканье в исполнении Татьянки доставляли мне искреннюю радость. Давно я сестрёнку такой не видел, давно. Даже Леониду стало интересно, а мой сильно облагороженный пересказ услышанной в театре байки про то, как Степан Загорский, скажем так, ухаживал за Анастасией Славской, заставил царевича хохотать буквально до слёз, а у Варварушки с Татьянкой вызвал что-то среднее между смехом и всхлипываниями, причём обе старательно прятали глазки. Оно и понятно, в оригинале история была в стиле тех, что в прошлой моей жизни рассказывали о незабвенном поручике Ржевском, и даже в моём, как я уже говорил, старательно отредактированном пересказе, оставалась весьма пикантной, но уже допустимой для приличного общества.

…А уже через день мне пришлось снова рассказывать о планах передачи казне созданной мною методики обучения артефакторов — на сей раз дяде, отцу и старшему брату. С ними разговор получился в чём-то проще, нежели с царевичем, но в чём-то даже и сложнее. Проще было потому, что затруднений своих с учебными делами я никогда от родных не скрывал, и причины моего решения они прекрасно понимали. Сложнее — потому что пришлось обосновывать и подробно излагать планы массового производства промышленных артефактов более-менее понимавшему в этом деле дяде и очень хорошо понимавшим отцу и брату. Они, конечно, моментально увидели, какие выгоды и преимущества даёт первенство в таком деле, как установление стандартов и выделка по ним необходимых промышленности артефактов, но сразу же чуть ли не хором указали мне и на главную сложность — правильное определение того, какие именно артефакты будут пользоваться спросом.