Доброе дело

Шаболдин появился уже довольно поздно, где-то часа через полтора после окончания присутственных часов у него на службе. Я предположил, что пристав долго провозился с Фёдором Гуровым, и оказался прав.

— Интересные вещи Фёдор Захарович рассказывал, — вещал Борис Григорьевич, удобно устроившись в кресле с бокалом вина. — Ежели ему верить, он именно так и поступал, как вы о том меня вопросили. Говорит, поначалу пытался сделать то, о чём они уговорились с братом, да быстро понял, что ничего у него не выйдет, не охладеет отец к молодой жене. Вот и принялся брату отписывать, что, дескать, всё идёт, как они задумали, а сам всячески выставлял брата перед отцом в невыгодном свете. Проверить его слова, увы, никак не получится — писем от Василия Захаровича и он не хранил.

— И как, получалось у него? — спросил я.

— Говорит, получалось, — лёгкой усмешкой пристав показал, что особого доверия к словам Фёдора Захаровича не испытывает.

Ну да, я на его месте Фёдору Гурову тоже бы не поверил. Потому что ежели бы так оно и было, никакого отравления произойти не могло. Не нужно оно никому в доме было бы при этаком раскладе. Нет, можно, конечно, предположить, что младший из братьев раскусил коварство старшего, да и принял меры, но это уже из области совсем уж безумных идей, потому как никакой возможности отравить отца у него попросту не было, да и не отца в таком случае надо было бы ему травить, а старшего брата, а с отцом после этого мириться.

— Я так понимаю, в отравлении отца Фёдор Захарович по-прежнему обвиняет Ангелину Павловну? — этот вопрос я задал больше для порядка, поскольку никакого иного ответа, кроме утвердительного, он не подразумевал.

— Да, — предсказуемо ответил Шаболдин. — Правда, уже не так пылко, как оно поначалу было.

А вот такого я, признаться, не ожидал. Ладно, сколько именно отцовских денег достались вдове через облигации, Фёдор Гуров не знает, но не дурак же он, должен понимать, что в любом случае немало. По всему, такое должно было только сильнее его разозлить и обвинять Ангелину Павловну он должен бы ещё более, как выразился пристав, пылко, причём вне зависимости от того, травили Захара Модестовича он сам либо его супруга или нет, а он, наоборот, утихомирился. Как-то странно такое смотрелось, странно и непонятно, о чём я приставу и сказал.

— Да мне самому, сказать по совести, удивительно, — согласился со мной Шаболдин. — Что Гурову, что жене его надо бы вдову хоть так, хоть этак под наше подозрение подводить, но ежели Ольга Кирилловна никогда не упустит случая именно так себя и вести, то вот Фёдор Захарович как-то особого усердия в том не проявляет.

Не стали и мы с Шаболдиным проявлять усердие в обсуждении особенностей поведения Фёдора Гурова, допили вино, да и проводил я гостя. Зато, как всегда в таких случаях, принялся размышлять над тем, что узнал сегодня.

Из своего опыта общения с Фёдором Захаровичем составить мнение о его умственных способностях у меня как-то не получалось, должно быть, потому, что и опыта того было не особо много. Но всё, что я слышал о старшем сыне покойного Захара Модестовича от Шаболдина и Друбича, говорило о том, что человек он, безусловно, умный. Да и сама его служба по цифирной части о том же свидетельствовала — без определённых способностей к отвлечённому умствованию управляться с цифирью не получится. С таким умом обойтись без отцеубийства, решая в свою пользу вопрос с отцовским наследством, Фёдору Захаровичу было, как мне представлялось, не так уж и сложно, да и история с младшим братом как раз показывала, что нечто такое он пытался провернуть. Но, как бы там ни было, Захара Гурова отравили и, хочу я того или нет, приходится признать, что Шаболдин почти наверняка прав — это сделали Фёдор и Ольга Гуровы. А значит, что-то у Фёдора Захаровича пошло не так. И вот если найти, что именно и как именно пошло у него не так, то, глядишь, и с уликами, коих нам столь сильно не хватает, полегче станет. Мысль эта показалась мне настолько здравой, что я даже пожалел об уходе Шаболдина. Но ничего, успею ещё с ним поделиться…