Изыди, Гоголь!

Это не раз может выручить в случаях, когда твое тело подвергают пыткам. Ты просто разрываешь связь с гримуаром, и лишаешь врагов возможности выведать твои слабости. Но сейчас это обернулось против меня самого.

Я в незнакомом мире, без привычной силы и знаний, понятия не имею, зачем я сюда рвался и что с этим теперь делать.

Из моей груди вырывается обреченный стон. В памяти всплывает гравировка на надгробии:

Semper in excremento, sole profundum qui variat

Прав был юный Гоголь в своих посмертных словах. И не в обиду ему будет сказано, но, вороны побери, неужели Богиня Смерти не могла найти более свежую тушку, которую не пришлось бы вытаскивать из могилы?!

Конечно, я все так же бессмертен, ведь гримуар Ворона цел, но как же банальное удобство?

И, конечно же, Мара не задумалась, как я буду искать ее тринадцать дрожайших дочурок, когда мой новый сосуд находится лишь на Первом магическом уровне. Из десяти возможных! И это не учитывая Запредельный уровень, который Ковен и Орден придумали специально для меня!

Из фантазий о расчленении одной рогатой черноглазой стервы меня вырывает визг шин и толчок в спину.

Я чуть не сворачиваю себе шею. В салоне кареты становится темно, как в гробу, откуда-то издалека доносится испуганный голос Остапа. Но вскоре находится проблема поважнее.

Тьма вокруг рычит, пищит, стонет, кричит. Хор голосов наперебой требует найти и освежевать Мару или хотя бы ближайшего ребенка. Ладони зажимают уши, но хор становится только громче.

Мое тело вспыхивает болезненным огнем, и я понимаю, что тени, мои верные псы, заживо сдирают с меня кожу!

Вдруг темноту разрезает вспыхнувший экран гримуара. Лилит безразличным тоном говорит:

-- Совет пользователю: сделайте вдох, затем выдох и задержите дыхание. Нестабильное эмоциональное состояние грозит потерей контроля над Живой Тьмой.

Я следую совету, и вскоре голоса стихают, темнота в салоне рассеивается, а тени отпускают меня.

Чуть не забыл: Таинство моего нового гримуара -- Живая Тьма. Еще одна своенравная стерва на мою голову.

Отдышавшись, я благодарю свою бестелесную помощницу и, подобрав гримуар с пола, развеиваю его. Выглядываю в окно: карета стоит поперек дороги. Повезло, что на ней мы были одни.

Слышу стук зубов и ловлю в зеркале заднего вида взгляд бледного, как призрак, Остапа.

-- Г-Гриш, а че это сейчас было?

Я указываю пальцем вниз и подмигиваю:

-- Скажем так, оттуда я вернулся не с пустыми руками.

Возничий понимающе кивает:

-- Это хорошо, что не с пустыми. Но… домой-то тебе можно?

-- А почему нет?

-- Действительно.

Остап разворачивает рычащую карету и мы продолжаем путь.

Извозчий то и дело косится на меня в зеркало заднего вида. Чтобы как-то отвлечься от мыслей о мести, я спрашиваю:

-- Как там поживают Гоголята?

Остап крякает.

-- Гоголята? Да как обычно. Сестра твоя, Анна, вот, замуж собирается. Сегодня в поместье званный вечер в честь ее помолвки с князем Романовым. Ты не одобрял, кстати.

Я прищуриваюсь:

-- И как же род отреагировал на новость о том, что его патриарх жив?

-- Род, хех, -- невесело хмыкает возничий. -- Мачеха твоя да сестра сводная, вот и весь род.

-- Ну?

-- Ну, дык слуги все на приеме заняты были. Высший свет как услыхал, что князь помолвку устраивает, так слетелись все, как мухи на… кхм… В общем, трубку поднял я. Не знает еще никто, что ты жив, Гриш. А хочешь, я прямо сейчас позвоню, обрадую?

Значит, помимо юного Гоголя в роду были мачеха, сводная сестра да поместье. В котором всего через неделю после похорон патриарха празднуется помолвка с каким-то там Романовым, которую не одобрял почивший.

Я жестом останавливаю возничего, уже доставшего свой телефон.

-- Нет, Остапка. Не звони никому. Хочу устроить родственничкам сюрприз.

Остап кивает без задней мысли:

-- Дело говоришь. Вот потеха-то будет!

В зеркале заднего вида мелькает мой зловещий оскал.

-- Еще какая, Остапка, еще какая…