Нетерпение сердца

На секунду Северуса охватывает бешенство. Какого дьявола Мэри сказала это? Зачем она лезет? Но потом порыв проходит, а ему на смену приходит чувство облегчения. Ему самому не пришлось это говорить, и Лили, конечно, не знает ответ. Не знает! Почему Мэри заметила, а Лили — нет?

Он молчит, глядя в ее бледное лицо с зелеными глазами, которые ему дороже всего на свете.

— Я понимаю, что вопрос совершенно дурацкий и не к месту, в Англии война, а я ерундой занимаюсь. И Мэри, конечно, придумывает. Потому что тогда ты ей, кажется, нравился. Но это все так по-детски, Северус. Нам было пятнадцать — какие чувства могут быть в таком возрасте? Они вспыхивают и гаснут, на смену им приходят другие и…

Он уже набирает воздуха в легкие, чтобы сказать ей, хоть он теперь и сомневается, что его чувства были и есть — настоящие. Но в этот момент в дверь негромко стучат, и Северус вдруг ощущает запах яблочного пирога.

— Гарри уже можно? — спрашивает Северус, направляясь к лестнице.

Лили остается стоять у окна, теребя в пальцах косу.

— Да, я сейчас его разбужу и спущусь, — отвечает она совершенно спокойно.

Северус несколько мгновений стоит на ступенях, между комнатой наверху и кухней внизу, как между мирами. Лили больше не спросит — это видно по ее лицу. Северусу кажется, что она все поняла правильно.

Когда она спускается с сонным Гарри вниз, то никак не показывает, что помнит о разговоре: только нарезает пирог, изредка улыбается, наливает матери чай и на прощание обнимает Северуса, как давным-давно, в Хогвартсе. Но объятие это очень осторожное.

Северус

Погода снова портится, и снег — мокрый, предрождественский, падает с неба. Дороги, замерзшие до этого, превращаются в одну большую грязную массу. И эта грязь — повсюду. Филч носится второе утро, пытаясь стереть грязные следы подручными способами.

Хогсмид светится разноцветными огнями. Рождество — через три дня, и в Хогвартсе уже стоит огромная ель, которую вечером будет украшать Флитвик вместе с когтевранцами.

Мэри открывает ему дверь не сразу, как и обычно: наверное, проверяет, закрыта ли дверь в комнату бабушки. Северус поеживается под ветром: он никогда не видел родителей отца и матери. И сразу вспоминаются горящие радостью глаза Лили: она-то всегда получала замечательные подарки от бабушек и дедушек.

— Я не мешаю? — Северус стряхивает капли с мантии и переступает порог.

— Ей последние дни получше, — Мэри торопливо закрывает дверь. — Кажется, лекарство начинает действовать. Если и дальше ей будут помогать, то, думаю, к лету она уже сможет осознавать, кто она и где. Сейчас, к сожалению, память стерта…

Северус проходит за ней в кухню и садится на стул с потертой спинкой. Мэри возится с чайником и взмахом палочки расставляет чашки, потом, привстав на цыпочки, достает с верхней полки печенье.

Северус наблюдает за ней с интересом: худенькая, с этими волосами с золотинками, с холодной, бледной кожей — не теплой, как у Лили — она кажется ему красивой. Да, стоит это признать, раз уж он впервые рассматривает женщину как женщину, а не очередного члена Ордена.

И Мэри, почувствовав этот взгляд, оборачивается.

— Как ты странно смотришь, — замечает она тихо.

— Просто пытаюсь осознать некоторые вещи.

Мэри ставит печенье на стол и садится напротив. Северус вдруг думает, что она неплохой легилимент, потому что пытается проникнуть в ее мысли и не может. Либо сегодня у него вообще ничего не получается — например, составление ведомостей. МакГонагалл только губы поджала и попросила переделать. Дьявол!

— Разочарование — тяжелая штука, — Мэри наливает чай и придвигает ему чашку. — Особенно когда понимаешь, что человек таким был с самого начала, только ты этого не замечал или не хотел замечать. Все переворачивается с ног на голову. Я так хорошенько обожглась, теперь вот… не сказать, что боюсь, но точно не тороплюсь с действиями.

Северус давится чаем, вспоминая слова Лили. Неужели он продолжает нравиться Мэри и сейчас, только она предпочитает молчать и наблюдать? Впрочем, какая разница. Или спросить ее? Но это ничего не даст, потому что его сердце почти мертво.

— Ты поэтому согласилась стать Хранителем тайны?

— Отчасти, — Мэри задумчиво откусывает печенье. — Заодно у меня возобновились занятия по подготовке мракоборцев. Правда, бываю я на них не очень часто, но некоторые навыки там все-таки дают. Ты зачем пришел? Какое-то сообщение от Ордена?

Северус отрицательно качает головой. Но оставлять ее без ответа — некрасиво и незаслуженно, поэтому он говорит совсем не то, что хотелось бы:

— Все эти шутки от шестикурсников порядком надоели. Возможно, стоит на них рявкнуть, чтобы замолчали.

— Насчет нас с тобой? — Мэри широко улыбается, и Северусу кажется, что она слегка смущается. — Олридж, что ли? Такая нахалка. По-моему, единственный курс, который тебя не боится и болтает всякую ерунду. Так она с Роджерсом романы крутит за спиной у своей лучшей подруги. Я-то все вижу и слышу, когда у них занятие у Граббли-Дерг.

Северус сглатывает, глядя в ее зелено-коричневые глаза, словно у лесного зверька.

— Тебе не неприятно это слышать?

Мэри смеется и машет на него рукой с зажатым в пальцах кусочком печенья:

— Ну не с Филчем же они меня сводят, в самом деле. А с мужчиной, у которого ума больше, чем у всего шестого курса. Не волнуйся, меня ничто не обижает. Ты навестил мать?

— Она не помнит, что была в Косом переулке, — отзывается Северус глухо, пытаясь не думать об услышанном. — Ладно, я пойду, Мэри, я и сам не знаю, зачем пришел. Выглядит, словно я жалуюсь на шестой курс, а на самом деле мне на них плевать. Если будет нужна помощь с огненными крабами — я у себя, пароль ты знаешь.

Мэри провожает его до дверей и, протягивая ему мантию, высохшую у камина, случайно касается пальцами его пальцев. Северус удивляется, какие они теплые. Раньше они казались ему вылепленными из фарфора.

Мэри

Квартирка, в которой живет Люпин, прячется в одном из домов на окраине Лондона.

Мэри шепотом произносит «Алохомора» перед дверью, которую могут заметить только предупрежденные, и осторожно заходит внутрь. Пахнет старым деревом и сырым камнем фундамента. Поднимаясь по скрипучей лестнице, Мэри слышит голоса в гостиной: низкий, тягучий женский и сильный и возражающий — голос Сириуса. Несколько секунд она медлит перед дверью, потом с силой толкает дверь.

Комната с темными занавесками кажется очень маленькой, едва вмещающей трех человек, которые пытаются держаться друг от друга подальше. Женщина в черном платье с холодным благородным лицом, на котором выделяются большие блестящие глаза, стоит в напряженной позе у камина. В углу мечется Сириус. Его волосы растрепаны, губы — красные. Мэри так и чувствует всей кожей: еще чуть-чуть — и он сорвется. Только Люпин, замерший у окна, всем своим видом выражает спокойствие и сразу обращается к Мэри:

— Снейп решил не приходить?

— У него отработки, — Мэри всматривается в лицо женщины и негромко произносит, обращаясь к ней: — Добрый день, миссис Блэк.

Та смотрит на нее исподлобья, потом поднимает голову:

— От тебя, кажется, будет больше толку, чем от упрямого мальчишки Снейпов.

Сириус с шумом втягивает воздух и обращается к матери:

— Зачем ты пришла?

— Хочу понять, могу ли я еще надеяться.

— Миссис Блэк, но ведь у вас есть домовой эльф, — Мэри переглядывается с Люпиным, и тот почему-то сразу мотает головой. — Вы не можете отправить его на поиски? Обычно эльфы могут проходить через все заклинания вплоть до запрета трансгрессии, как в Хогвартсе.

Вальбурга складывает руки на груди, не сводя взгляда с Сириуса.

— Кричера уже третий день нет дома. Исчез — как в воздухе растворился.

— Неужели тебе приходится все делать самой? — усмехается Сириус, и Мэри смотрит на него сердито.

Люпин отталкивается от подоконника, и на лице его, обычно спокойном, отражается волнение.

— Если бы Пожиратели Смерти не относились к домовикам с презрением, нас бы давно обнаружили, — произносит он с дрожью в голосе, подчеркивая слово «нас», и Мэри понимает намек на Лили. — Лучше не рисковать с Кричером, так мы подадим им ненужный пример.

— Значит, надежды нет, — Вальбурга поворачивается к огню. — Как безжалостно быстро идет время.

Сириус смотрит на нее странным, тяжелым взглядом: словно ее страдания ему приятны, но в то же время — болезненны. И он сам мечется между этими двумя чувствами, не зная, что сказать и стоит ли говорить. В конце концов, гордыня побеждает, и он только поджимает тонкие губы.

— Тебе я не был так нужен, — замечает он глухо.

— Я тебе совсем была не нужна, — отвечает Вальбурга тем же тоном и медленными шагами доходит до двери. — Помощи от меня ждать не стоит. Если Кричер вернется — я не сообщу. А если вернется мой сын, то я спрячу его от вас и от всего этого безумия так далеко, что сам Дьявол не отыщет.

Сириус бросается в кресло, кладет ногу на ногу и закрывает лицо руками. Комнату на несколько минут охватывает тишина, и только потом Люпин нехотя замечает:

— Мэри, мне нужна помощь Ордена, чтобы прислали еще кого-нибудь. Хоть Марлин, хоть Дедалуса. Я не справляюсь. Он порывается сбежать по несколько раз на дню, как ребенок, который не понимает всей опасности. Потом некоторое время он соображает нормально, потом все повторяется.

— Не впутывай сюда Марлин, — Сириус не отнимает рук от лица. — На ней младший брат, да и после похищения Регулуса ее дом могли вычислить, не нужно ей никуда выходить. А еще лучше — пусть переезжает.

Мэри тихонечко выдыхает воздух, накопившийся в легких, и выдерживает взгляд Люпина. Нет, она сама здесь не останется — на ней школа и странные приступы одиночества Северуса. Дамблдор, насколько она понимает его правильно, хочет, чтобы она приглядывала за Северусом хоть одним глазком, но Мэри присматривает двумя.

Сказать об этом она не успевает: посреди комнаты появляется Кричер, перемазанный грязью и зеленой слизью, хватает Сириуса за руку и с громким хлопком исчезает.