Распятие. Повесть из Пражской жизни

— Можно просить?

Они в танце прошли через густую толпу до угла и почти столкнулись с Крафтом. Улыбаясь, он шутил со своей дамой, которая беспрерывно смеялась, закидывая голову назад. Ее пунсовые губы и подведенные глаза, казалось, тянулись к Крафту, а художник балагурил, то сжимал и крутил свою даму, то осторожно и ловко ее вел среди танцующих.

— Правда, Ира, интересный мужчина? — спросил Филиппов. — Он тут выделяется.

— В нем есть что-то подкупающее. Он словно не думает, что делает и все получается так хорошо, так приятно. Но я верю, что это он написал «Распятие».

— То есть, как это верите? Разве кто-нибудь… что же я… неправду говорил?

— Нет, нет! Я не так сказала. Я верю, я чувствую, что именно он может написать такое «Распятие» и попасть в сумасшедший дом. Он теперь будто играет свою роль, уж очень хорошо все выходит. Или я ничего не понимаю.

— Может быть, вы и правы, но я, пока что, тоже ничего не понимаю. А, может быть, это и хорошо? И не надо сейчас решать что и почему. Я вот танцую с вами и мне хорошо. И зачем думать еще о чем-то?

Анна Петровна, сидя рядом с мужем, смотрела на танцующих.

— Что-ж, Коля, если ты меня не приглашаешь, можно мне тебя пригласить?

— Прости, Аник! Я смотрел на Крафта… Чорт его разберет. Веселится, как будто никогда и не видел никакого «Распятия», а о сумасшедшем доме и не слышал.

— Может быть, он хочет забыться?

— Может быть. А Ирина то наша отплясывает!

— Я очень рада за нее. И Андрей Павлович сегодня какой-то особенный. Смотри, вон они.

Вставая со стула, она чуть кивнула головой. Коренастый, широкий в плечах, Филиппов осторожно вел Ирину среди танцующих и что-то говорил. Он был почти на голову выше своей дамы. Ирина вскинула на него свой взгляд и словно подалась к нему.

— Хорошая пара. Ну, что, идем? Чем мы хуже других?

Прошел еще час и два, прошла полночь, когда подошел Крафт и весело попрощался.

— Будьте здоровы. Мы едем продолжать. Ведь до поезда у меня времени много! Я вам напишу. Честь имею кланяться!

Он отвесил дамам поклон и пошел среди танцующих. Легко и гордо он нес свою красивую голову над толпой.’ Филиппов следил за ним, пока он не скрылся в дверях.

— Ну, вот. Какая-то глава интересного романа кончена.

Николай сидел рядом с женой и о чем-то говорил. Ирина откинулась на спинку стула и устало предложила ехать домой.

— Уже поздно. Не пора-ли кончать?

— Как прикажете. Во всяком случае, Коля, я заеду за тобой к половине одиннадцатого, чтобы к одиннадцати быть у Мелоуна и решить окончательно. Вернее — закончить формальности.

— Что-ж, ехать, так ехать, сказал попугай. Пожалуй, и правда, пора по домам.

Стали собираться. Пришел лакей со счетом, Николай хотел все платить сам, но Филиппов решительно запротестовал.

— Если уж платить, так пополам.

— Так ведь я ж звал спрыснуть!

— Это еще успеешь, а сегодня мы все вместе веселились, будем же веселиться до конца вместе. Знаешь, по чешской пословице: главное веселье, это когда счет приносят!

У вешалки, помогая надеть шубу, он спросил у Ирины:

— Я вас завтра увижу?

— Да, я буду дома.

Выйдя на Вацлавскую площадь, тускло освещенную ночными фонарями, Филиппов подошел к стоящим таксомоторам и взял машину.

— Зачем это вы? Ведь можно и пешком. Погода хорошая.

— Нет, уж позвольте мне проводить вас. Пожалуйте!