Бабуля-суперопекун

Глава двадцать третья

К собственному удивлению, первое, что я сделала, это позвонила Полл и сказала, что остаюсь ночевать у школьной подруги. Я не стала слушать ее возражений, хотя отчетливо могла разобрать ее недовольное ворчание. Я сказала ей, что позвоню утром.

Мисс Мышь — мама — обошла библиотеку, проверила, все ли заперто, и включила сигнализацию. А потом у нас — меня и мамы — была эта сюрреалистичная, дурманящая прогулка к автобусной остановке. Мы обе молчали, и я чувствовала, что моя голова сейчас лопнет от множества мыслей.

У тебя нет ночной рубашки, как она могла вот так сбежать, кто подаст Полл ее глазные капли, осмелюсь ли я спросить ее, виновна ли она в смерти отца, знает ли она про Кэллума, где ее дом, живет ли с ней Винс, как могла она сбежать, как могла меня бросить?

Какие-то пьяницы перекликались через улицу.

Я сказала:

— Из-за меня вы пропустили свой автобус?

— Нет, автобусы ходят каждые полчаса.

Я подумала: что бы ни случилось, мне хочется иметь какую-нибудь память об этом вечере, что-нибудь осязаемое, что я смогу положить в шкатулку вместе с осой Кэллума, извещением из Оксфорда и ее фотокарточкой. Я спрячу автобусный билет и сохраню его навечно, еще я могу поднять с мостовой эту палочку от леденца и хранить, как сокровище. Как доказательство, что все это было.

Она заговорила о мисс Мегере.

— Моя лучшая подруга, — сказала она.

— Я так и думала, — ответила я. Я не стала говорить о своем минутном подозрении, что они любовницы.

— Она не только ввела меня в курс дела, она поняла, что мне нужно.

Мне было не совсем ясно, что она имела в виду, но я одобрительно улыбнулась.

— А она знает? Насчет меня и вас?

— Нет. Я никому не говорила об этом. Но она была очень добра ко мне, когда в прошлом году умер мой отец.

Мой второй дедушка.

— О, — сказала я, — у мисс Стокли тоже умер отец, она мне говорила.

— Возможно, поэтому она проявила участие по-настоящему близкого человека.

Это был странный разговор, не в последнюю очередь потому, что его предмет не имел отношения к мыслям, которые проносились у меня в голове. Как будто одновременно включили радио и телевизор. Подъехал автобус, и мы вошли. Я засунула свой билет в кошелек, и мы сели впереди за местами для инвалидов. В стороне от нас нижняя площадка была свободна.

— Я имею в виду, — продолжала она, — что Дина жила со своим отцом, как и я. Они, конечно, были гораздо ближе, они многое делали сообща, когда он был здоров. Мы с отцом жили вместе, но каждому нужно было личное пространство.

— А теперь вы одна?

— Да.

Значит, Винс Миллер не живет с ней.

Над нами гудела лампа, ее было слышно, когда автобус работал на холостом ходу. Флик-флик-флик — проносились мимо окна фонари. Мне казалось неправильным, что я вот так сижу в автобусе и веду вежливую беседу. Это должны быть громы и молнии, взаимные упреки, выбегание в ночь и рыдания до рассвета во влажной луговой траве. Или истерические слезы счастья, сопровождающиеся судорожными подергиваниями конечностей, как у жертв сериала «Сюрприз, сюрприз». Донна Френч, например, никогда не упустила бы возможность проделать подобные штуки.

— По правде говоря, я даже не скучаю по нему. — Мама скатала свой билет между пальцами в длинную палочку. — Возможно, это звучит ужасно, но мы помирились, и он ушел быстро, не мучаясь. Несколько раз он говорил, что собирается переехать в Эксмут, чтобы жить рядом со своей кузиной, так что я часто представляю себе, что он просто уехал туда ненадолго.

Для меня это звучало немного странно, но ведь каждый по-своему справляется с горестями.

— А что случилось с вашей матерью?

Может быть, в этом был ключ к разгадке ее побега.

— Я потеряла ее, когда была подростком. — Мама развернула билет и теперь складывала его во много раз.

— Что вы имеете в виду? Вы расстались? — глупо сказала я.

— Она умерла от рака желудка, — сказала мама.

Я отвернулась и некоторое время смотрела на волосатые руки шофера, считая его золотые кольца. Я никогда не знаю, что сказать, когда слышу о таких вещах.

Мы помолчали. Потом она проговорила:

— Это был не лучший период в моей жизни. Некоторое время я болела.

Я затаила дыхание, ожидая, когда в рассказе всплывет малютка Кэт. Но она сменила тему:

— Я живу в районе Уиндермир. Недалеко от нового шоссе в Чорли. Я всегда езжу на автобусе, вернее, каждый раз, когда открыта библиотека, потому что остановка находится в минуте ходьбы от моей двери. У меня красивый дом. Когда я уезжала и отец жил там один, он запустил его. Пришлось долго приводить все в порядок. Ты могла бы занять свободную комнату, она довольно просторная. Я могла бы постирать твою одежду, и ты бы надела завтра все чистое. А на время, пока она сохнет, можешь воспользоваться дедушкиной пижамой.

Ну да, подумала я, ведь мамина одежда мне не подойдет. Почему я не такая тоненькая? Но тут же внутренний голос сказал мне: как ты можешь думать о своем весе в такую минуту? Ведь ты наконец-то встретила свою мать!

— Ты точно можешь остаться?

— Конечно, — сказала я, стараясь говорить уверенно, будто сама распоряжаюсь своей жизнью, — все нормально.