Бабуля-суперопекун

Глава третья

Отец мне оставил:

— свои постеры, долгоиграющие пластинки и кассеты,

— коллекцию галстуков,

— маникюрные щипчики, украшенные маленькой эмалевой скрипкой,

— несколько книжек по медицине, кучу научно-фантастических романов,

— золотое кольцо и соверен.

То есть он оставил их не мне, но Полл никогда не говорила, что мне нельзя их брать. Все остальное после автомобильной аварии она выбросила.

— Почему ты оставила его галстуки? — спросила я ее однажды, когда она была в относительно сносном настроении.

— Он так красиво носил их, — сказала она, а потом на час заперлась в ванной.

Никто из нас не может надеть это кольцо, ни Полл с ее распухшими суставами, ни я со своими связками сосисок вместо пальцев, так что оно живет в моей шкатулке для драгоценностей на бархатной подушечке.

От мамы осталась только одна фотография 6x4. Я нашла ее между страниц «Иллюстрированного курса биологии». Она лежала в разделе «Симбиоз», хотя я не думаю, что это имеет большое значение. Я оставила ее в книге, потому что там она в безопасности от Полл. Когда я впервые на нее наткнулась, мне было тринадцать, и я смотрела на нее каждый день.

Она блондинистая, пухленькая и юная, но ведь тогда ей было столько, сколько мне сейчас. Ее волосы схвачены в два хвостика, у нее голубые тени для век, черная футболка и цветастая юбка до колен. Ноги отрезаны краем фотографии, так что я не знаю, какие туфли ей нравились. Она сложила руки на большом животе (в котором нахожусь я) и прислонилась к капоту смертоносного «Metro». Я сказала бы, что она выглядит весьма счастливой. Совсем не похоже, что она собирается бросить своего ребенка.

Я не могу узнать дом позади нее. Это, конечно, не наш дом, потому что справа под окном я вижу маленькие восьмиугольные фонари. А у нас перед домом всегда были две панели цветного стекла, но, когда они начали барахлить, Полл велела Собачнику отвезти их на тележке на свалку, чтобы сэкономить на починке. Не сомневаюсь, что он продал их в утиль.

Фотографии отца найти легче. У Полл их десятки, от младенца до выпускника. Из очаровательного толстощекого малыша он постепенно превращается в по-настоящему красивого молодого человека с темно-каштановыми волосами, зачесанными на лоб, и упрямым взглядом. Он напоминает мне рисунки в старых ежегодниках доктора Килдэра у тети Джин.

Я знаю, что отец, вернее, урна с тем, что от него осталось после кремирования, хранится в доме. Но почему-то я чувствую себя ближе к нему, когда прихожу на кладбище. Здесь так тихо, хорошо думается. Это самая высокая точка в деревне, а значит, она ближе всего к небу.

В тот год, когда меня в конце концов выперли из начальной школы, потому что нормальные дети от меня шарахались, я часто приходила сюда. Если бы меня не запирали в библиотеке, я все время проводила бы здесь. Тем летом, когда я была в отчаянии, отец послал мне свой поцелуй, Иные стали бы утверждать, что то были следы от самолетов, пересекшиеся друг с другом, но я-то знала, что это гигантский белый поцелуй, который он начертил для меня в небесном пространстве.

Поэтому я смотрю в небо в поисках посланий от него и иногда вижу их, а иногда нет. Обычно, если хорошо вглядеться, можно рассмотреть важное сообщение в скоплениях облаков. Я, например, уверена, что группа кучевых облаков поведала мне, что с Уинстоном все будет окей после операции, которую ему сделали шесть лет назад. А когда я ждала результатов экзаменов по грамматике и пришла сюда, убежденная, что провалилась, я вначале увидела плоский серый покров слоисто-дождевых облаков. Потом небо прояснилось, и тонкий луч солнечного света осветил Болтон. Я не знаю, сиял ли он именно по поводу моих экзаменов в средней школе, но на следующий день пришло письмо, где мне предлагалось место в университете. Прошлой весной я была убеждена, что завалила экзамен по французскому, но «барашки» на небе расположились таким образом, что я получила «a».

Сегодня я опять увидела «барашки», составившие фантастический клубящийся спинной хребет прямо над моей головой, анатомически абсолютно идентичный, вплоть до количества позвонков и маленького копчика; это точно был знак от отца. Я решила, что позвоночник высотой в милю означает скорое разрешение проблем.

Для начала я послала к черту все диеты, потому что это ужасная чушь. Какие я только не испробовала! Ты становишься голодной и несчастной, потом легкой и бездумной, потом голодной как волк и неуправляемой, с жуткой головной болью, будто тебе в брови вонзили огромные скрепки. На этом диета заканчивается. Еда — это мое самое главное удовольствие, она даже опережает чтение; еда в нашем доме — не просто прием пищи. Это сладкая вина, толстозадый упрек и вызов, брошенный высокому содержанию натрия.

— Что происходит? Почему ты не доела чипсы? — спросила Полл, когда я в последний раз попыталась прибегнуть к самому простому способу: сократить количество съеденного.

— Я уже сыта.

— Сыта? Ты сыта? Да ты обычно съедаешь в два раза больше и вдобавок кусок пирога. И десерт.

— Я хочу потерять пару фунтов.

Полл раздраженно засучила рукава, потом нагнулась и стала собирать тарелки.

— Я тебе уже говорила — напрасно тратишь время. Твои размеры — это генетика. Причем со стороны матери. Нет способа изменить то, что есть. Ты просто родилась толстой.

— Люди не рождаются толстыми, — попыталась возразить я.

Она пошлепала по своему круглому животу.

— Нет, это неизбежно. Посмотри на меня. Ноги как палочки и огромное пузо. Это саутворкский живот. У Кисси такой же, все женщины по этой линии выглядят точно так же. У тебя гены Кэслов — ты крупная со всех сторон. Невозможно побороть наследственность. Скажи спасибо, что это всё, что она передала тебе. Ты могла вообще стать недееспособной. Ну, будешь ванильное мороженое?

Высоко надо мной позвоночник превратился в длинные, тонкие, как дымка, пальцы, пальцы духа, указывающие на юг. Я поднялась выше по ступенькам.

— Папа? Если ты все еще здесь, мне действительно нужна помощь. Насчет будущего. Можешь дать мне знак?

Я смотрела, как у меня изо рта шел пар, который тут же растворялся в воздухе. Вдалеке слабо затарахтел вертолет. В двух метрах от того места, где я стояла, вьюрок вспорхнул на ветку боярышника, покачался на ней и улетел.

В это мгновение появился Уинстон, держа в пасти какую-то гадость. Я нагнулась, чтобы вытащить ее, но он оказался проворнее. Отдернув голову, он заглотил свою добычу, давясь и сопя.

Возможно, он вернет ее позже, блеванув на ковер в гостиной.

— Ну-ка, псина, пошли домой, — проворчала я, — вечно ты все испортишь. Что за манера?

Я вспомнила про позвоночник, вернувшись домой. Орал телевизор. Стоя в прихожей и отстегивая поводок Уинстона, я сказала:

— Полл, я хочу, чтобы ты звала меня Кэт.

Я говорила громко, потому что это была наболевшая тема, и я хотела сразу дать понять, что больше шутить не намерена.

Хмурое лицо Полл возникло в дверном проеме.

— Ты хочешь, чтобы я звала тебя кошкой?

— Нет, — раздался голос Собачника позади нее, — не глупите. Она хочет, чтобы вы называли ее кэб.

Уинстон медленно потащился на свое место, и я повесила поводок. Побуждение насадить себя на один из крючков для пальто было почти непреодолимым. Вместо этого я сдернула с себя куртку и повесила ее так резко, что порвала ворот. К счастью, Полл этого не заметила.

— Войди и расскажи нам все по порядку, — сказала она.

— Ты можешь выключить телевизор?

— Я выключу звук, — сказал Собачник.

Хорошо бы выключить твой звук хоть ненадолго, подумала я.

— Так зачем тебе нужен кэб? — спросила Полл, ненавидевшая любые причуды.

Я тяжело опустилась на диван.

— Мне он не нужен. Забудь о кэбах. У меня есть к тебе просьба.

— Никаких домашних животных у нас больше не будет, если ты об этом. Потому что это несправедливо по отношению к Уинстону. А кошек я не люблю, они приносят в дом всякую падаль.

— Так точно. — Собачник кивнул своей щетинистой головой. — А иногда и всякую гадость, которая еще жива. Моя мать однажды подцепила паразитов от мыши, после того как ее Бруно принес беременную мышку, и она убежала в подпол. Я ей говорю: «А я думал, что кошкам полагается ловить мышей, а не разводить их». — Он замолчал и уставился на экран, где грудастая женщина в футболке что-то мастерила у верстака.

— Никаких кошек и никаких кэбов. Просто послушайте меня, ладно? На самом деле я хочу немного изменить свое имя.

— Зачем это? — Полл перенесла вес на одну ногу и начала махать другой, выставляя на всеобщее обозрение свои панталоны. — Что плохого в твоем имени?

— Ничего.

— Так зачем же его менять?

— Ну, так проще.

— Что проще?

— Ну, Кэт — это короче, чем Кэтрин.

Они оба уставились на меня.

Полл медленно проговорила:

— Ты хочешь, чтобы мы звали тебя Кэт?

Я кивнула.

— Может, тебе еще привязать колокольчик на шею и ставить на кухне блюдце с молоком? — Она захихикала, а вслед за ней и Собачник. — Кэт? Кошечка? Кстати, ты действительно напоминаешь животное. Но тогда лучше уж звать тебя бегемотом. Или слоном. Хочешь, будем звать тебя Слонни?

Я встала, чтобы отправиться в свою комнату, и по дороге хорошенько наступила Полл на ногу.

— Ооо, черт возьми, смотри, куда ступаешь! — завопила она.

— Киска, — отчетливо расслышала я шепот Собачника, поднимаясь по лестнице.