Кулак

Без вины виноватые

Из смешливой избалованной девочки превратилась Анастасия Семеновна в жесткую мать большого семейства. Да, и как таковой не стать?! Больше половины рожденных детей умерли еще в младенчестве. Тяжелая крестьянская работа ‒ от рассвета дотемна. И долгие ожидания возвращения мужа то с заработков, то с военной службы, то из мест предварительного заключения, когда оскомина неизвестности давила больше, чем ежедневная борьба за существование!

50-ые годы. Шергины:

Анастасия Семеновна, Зинаида Федоровна, Федор Спиридонович

Каково это было выживать с малолетними детьми в двадцатые послереволюционные годы, когда Федор Спиридонович воевал с финнами в окрестностях Петрограда, а разношерстные группировки головорезов от Дутова до белочехов, сменяя друг друга, опустошали и без того обобранные деревни!

А потом раскулачивание, этап, нищета, брюшной тиф ‒ бесконечно можно перечислять испытания, выпавшие на долю хрупкой, но сильной женщины. Не имея внутри жесткого стержня из силы духа и воли, вряд ли смогла бы Анастасия Семеновна выжить, работая в ссылке в составе похоронной бригады: за столько лет изгнания научилась она без содрогания смотреть на то, что было когда-то живым человеком.

Кто чаще ощущает себя счастливым? Тот, у кого всегда все было; кому всегда сопутствовала удача; у кого не было в жизни больших потрясений и потерь?.. Или тот, у кого все отняли и заставили жить с чистого листа?

Рука не поднимается назвать счастливыми детей «врагов народа»: скорее, это несчастное поколение, вынужденное влачить тяжелую жизнь вместе со своими сосланными на край света родителями. Но все-таки они были детьми и принимали жизнь таковой, какой она была, и радовались самой малости.

Получить в школе на обед вместо опостылевшей брюквы большую картофелину ‒ радость! Надеть первое магазинное пальто вместо самосшитой фуфайки, утепленной коровьей шерстью, ‒ счастье! Впервые увидеть мандарины и финики из гуманитарной помощи на Новый год в газетном самодельном пакете ‒ восторг!..

Что такое счастье для сосланных на край света детей? Это первое нарядное платье, перешитое из немецкого, привезенного демобилизованным родственником! Это брикет маргарина вместо гороха, которым заменяли все продукты, положенные по продовольственной карточке (не хочешь ‒ не бери, но карточки пропадут в конце месяца).

В военные годы в уральских спецпоселениях только хлеб не заменяли горохом. Черный, непропеченный, из обойной солоделой муки ‒ его выдавали строго по норме: 200 грамм на работающего члена семьи, 100 грамм на ребенка. Лица, не состоящие на учете в комендатуре, и домохозяйки не имели никаких продовольственных карточек.

Так случилось с Марией (тетей Маней) ‒ старшей маминой сестрой. Похоронив второго мужа, оставшись без ведомственной квартиры и обменяв на продукты все свои дорогие наряды, приехала она, опухшая от голода, с двумя маленькими детьми в Громовое к родителям. Стать на учет ‒ означало выложить в объемной анкете всю подноготную о себе и близких родственниках, следовательно, и об умершем муже. Увы, эти сведения ставили ее в положение жены «врага народа». Так что ни она, ни ее малолетние сыновья продовольственных карточек не имели!

Было это в 1943 году, когда новые лагерные пункты стали заполняться немецкими военнопленными. Вот в лагерную столовую при бараках с великим трудом и удалось устроиться Марии Федоровне: простой посудомойкой на мизерную зарплату без всякой записи в трудовой книжке. А военнопленные тогда питались гораздо лучше, чем «бывшие кулаки» и депортированные!..

Чтобы хоть как-то прокормить семью и помочь родителям, украдкой выносила она картофельные очистки, капустные кочерыжки и даже овсяную шелуху. Дома эту шелуху добавляли в остатки черной муки и выпекали нечто подобия хлеба. А промытые картофельные очистки, запеченные на горячей плите, были настоящим лакомством для голодных детей.

Радостное потрясение испытали сестры Тамара и Зинаида, когда по окончании войны в районном центре впервые увидели настоящий белый батон. Не привычный черный кирпич, а замечательную большую длинную булку из пшеничной муки. И яркие лакированные баночки с разноцветным монпансье!.. Невероятно, но все это изобилие можно было купить без всяких карточек! Жаль, что денег тогда хватило только на один батон и на одну банку сладких леденцов.

Не выдержав искушения, съели они и белый хлеб, и монпасье, не доходя до дома. К слову сказать, и путь-то был не близкий: двадцать километров от Усьвы до Громовой. И это зимой, потому что перебраться на противоположный берег можно было по льду. В другое время года путь домой в обход по таежным горным склонам удлинялся до тридцати километров.

50-ые годы. Река Усьва.

Зинаида — младшая дочь Федора Шергина, родившаяся в ссылке

Весной узкая речушка Усьва, впитав в себя горные потоки растаявшего снега, настолько разливалась, что накрывала водной гладью не только прибрежные леса и камни, но и тот самый безгодовский тракт, по которому когда-то в толпе «врагов народа» брела Анастасия Семеновна с детьми в новую неизвестную жизнь… В весеннее половодье только на лодке, с трудом преодолевая бурное течение разбушевавшейся реки, можно было добраться с одного берега до другого.

Что такое счастье? Конечно, каждый понимает его по-своему… Но, если посмотреть на это понятие с математической точки зрения и измерить его в радостных моментах на единицу времени, то для кулацких детей таких моментов было больше летом и осенью! Лето ‒ это и дикая малина, и черемуховые заросли где-нибудь в межгорье, и дикая клубника и сладкие полые стебли дудника… Лето ‒ это и рыбалка, и зеленые калачики просвирника, и первые непритязательные грибы шампиньоны, выросшие за одну ночь на навозной куче недалеко от дома…

Благодатная пора для настоящих уральских грибов наступала ближе к осени. Грузди желтые и белоснежные настоящие с опоясанными бахромой ворончатыми шляпками; грузди черные и грузди розовые осиновые; шафрановые скользкие валуи; морковного цвета королевские рыжики… Всю эту таежную благодать засаливали в огромных деревянных бочках, стиснутых тяжелыми железными обручами. А боровики, лисички, подосиновики запашистыми охряными гроздьями нанизывали на суровые нити и сушили, развешивая многоярусные бусы под навесом или над горячей плитой.

Лето и осень ‒ это относительная свобода, так как, отправляясь ранним утром шумной компанией на сбор всего, что только можно запасти на зиму, можно было позабыть о домашнем суровом быте; вдоволь наесться малины, черемухи или клубники; поджарить на костре сопливых маслят или хрупких сыроежек; испробовать муравьиной кислоты, засунув ветку в недра муравейника… Да мало ли их ‒ этих детских забав, передающихся из поколения в поколение!..

Долгожданная пора ‒ весна! В поисках витаминной зелени, ослабевшая после долгой зимы, детвора осаждала первые прогалины с проклюнувшейся под солнцем муравой. Набрести на нетронутую лужайку дикого щавеля или черемши ‒ вот оно счастье! Разыскать ранним утром где-нибудь в укромном уголке за сараем полянку никем еще не увиденной лебеды ‒ повод радости не только для исхудавшей живности, но и для всей семьи… Суп из лебеды ‒ первый весенний суп в голодные годы в таежных поселениях.

Весна!.. Она была долгожданной не только для кулацких детей. Зеленым прокурором называли весну советские изгои в уральских глубинках. Как только сходил снег, и пробивалась первая трава, начинались массовые побеги из лагерей.

Парадокс: «филиалы» ГУЛАГа, разбросанные по всей тайге; «бывшие кулаки», депортированные, политические, согнанные сюда из разных уголков Советского Союза… А в спецпоселениях не существовало ни заборов, ни запоров. Спасаясь от преследующих их конвоиров с собаками, беглые прятались в незапертых домах, на сеновалах и чердаках. Они никого не трогали; и хозяева их не выдавали: таков был неписаный закон среди обиженных властью людей. Если кого-то ловили и временно закрывали где-нибудь в поселке до приезда лагерных начальников, местные их выпускали. (Из воспоминаний Зинаиды Федоровны Шергиной).

Дети кулаков… Сколько погибло их в таежных ссыльных краях! Они замерзали в сугробах во время долгой дороги из одного поселка в другой: не в каждом спецпоселении были школы. А дети, пристроенные на постой в чужие семьи, на каникулы стремились попасть домой, преодолевая десятки трудных километров. Они тонули в реках во время весенних разливов, перебираясь на лодках до противоположного берега. Бывало, тонули вместе со своими родителями. Они умирали от голода и холода, оспы и тифа. Они пропадали в непроходимой тайге.

Чудом удалось как-то матушке спастись от медведя-шатуна. Поздним зимним вечером шла она домой по, уже проторенной кем-то, знакомой тропинке. Огромная луна, небо в звездах. Снег такой белоснежный, что в лесу светло, как в сумерках. Тишина!.. В мыслях ‒ предстоящие каникулы, Новый год в окружении близких, а через полгода окончание школы… Так задумалась, что и не заметила, как добралась до очередного поворота. Вдруг в тишине, как гром среди ясного неба, ‒ угрожающее рычание!.. Дыхание перехватило: совсем рядом под елью ‒ огромный взъерошенный медведь. Мама от страха даже не поняла, как оказалась на ближайшем дереве. И стали они перекликаться по очереди: мама кричит, ‒ ревом отвечает медведь…

Сколько сидела она наверху под нависающими еловыми ветками; и сколько длился этот переклик со зверем ‒ неизвестно! Казалось ей, что время остановилось. Медведь ходил кругами вокруг ствола; иногда поднимался на задние лапы, царапая ствол, ‒ в конце концов, отправился восвояси… Уже под утро добралась мама до родительского дома: всю дорогу мчалась без остановок, даже не заметила, как потеряла где-то на полпути заплечную котомку с немудреными подарками.

‒ Сын за отца не отвечает, ‒ однажды с высокой трибуны лицемерно сказал вождь всех народов в ответ на бравурную речь некоего комсомольца, отказавшегося от своего отца ‒ подкулачника. Да, не отвечает, если он публично осудил и отказался от своих родителей: для таких отказников даже специальные общежития открывали. Хотя некоторые и не по своей воле отрекались: зачастую «враги народа», дабы обезопасить своих отпрысков, сами убеждали их это сделать. А тот, кто не отказывался, тот очень даже отвечал…

Ответили за Федора Шергина и его дети. Ответили не только испытаниями нищетой, голодом и холодом, но и ощущением людей отвергнутых. Ответили укоренившимся страхом раскрыть ненароком правду о себе в других, ‒ не ссыльных краях, дабы не стать изгоями самим и не выставить на всеобщее порицание своих детей: внуков «бывшего кулака». Слишком много было людей, считающих, что кулаки, действительно, ‒ враги народа. И наказаны они ‒ заслуженно! Газеты и журналы, фильмы и книги, радиовещание и собрания на местах ‒ всюду советская пропаганда демонстрировала образ кулака только в негативном свете. Несомненно, были среди, так называемого, «эксплуататорского класса» и те, кто сжигал колхозные амбары с зерном и убивал представителей советской власти. В годы войны такие становились полицаями и пополняли отряды бандеровцев. Но таковых было гораздо меньше, чем незаслуженно наказанных порядочных крестьян.