Дело кремлевских врачей: как готовилось убийство Сталина

1951 Г. СОВЕЩАНИЕ В МГБ

Выше я уже рассказывал о перипетиях смерти Жданова и письма Тимашук. О нем благополучно забыли на долгие три года и вдруг ни с того, ни с сего следствие по делу врачей-убийц возобновилось. Почему же «дело врачей» возобновилось в 1951 г.?

Нынешние интерпретаторы истории утверждают, что о Тимашук вспомнили после письма старшего следователя следственной части МГБ СССР по особо важным делам подполковника М.Д.Рюмина, переданного Сталину 2 июля 1951 года Г.М. Маленковым. Самое интересно, что в заявлении Рюмина о письме Тимашук ничего не говорится: в письме вообще нет слов о Жданове, нет и ни одного слова о Тимашук. Более того, если это так, то почему тогда более года вплоть весны до 1952 г. ничего не было предпринято по вызову Тимашук, по допросу Виноградова и Егорова? Поэтому мне это объяснение кажется надуманным.

Правда в письме Рюмина содержалось одно положение: «Среди врачей несомненно существует законспирированная группа лиц, стремящихся при лечении сократить жизнь руководителей партии и правительства. Нельзя забывать преступления таких известных врачей, совершенные в недавнем прошлом, как преступления врача Плетнева и врача Левина, которые по заданию иностранной разведки отравили В. В. Куйбышева и Максима Горького. Эти злодеи признались в своих преступлениях на открытом судебном процессе, и Левин был расстрелян, а Плетнев осужден к 25 годам тюремного заключения».

Те же слова воспроизведены 13 июля 1951 г. в докладе комиссии ПБ в составе Маленкова, Берия, Шкирятова и Игнатьева говорилось, что «среди врачей… существует законспирированная группа лиц, стремящихся при лечении сократить жизнь руководителям партии и правительства».

Согласно показаниям Власика, 17 июля 1951 г. будто бы поступило сообщение от агента в Главное управление Охраны, где сообщалось о подозрительном волнении Егорова. Власик утверждал в своих показаниях, что 17 июля 1951 г. он дал указание Егорову подготовить материалы по делу Жданова и по письму Тимашук. Для ведения наблюдения были завербованы другие врачи Агент «Львов» — радиолог и «Владимир»- хирург. Они стали давать материалы на своих коллег.

Костырченко предполагает, что летом 1951 г., когда был арестован министр МГБ Абакумов, «Власик, почувствовав опасность, не только изъял у Егорова все документы, связанные с разбирательством жалоб и заявлений Тимашук, пытаясь тем самым утаить их от нового руководства МГБ, но потом доложил Сталину, что никаких оснований подозревать кремлевских медиков не существует». Была проведена проверка материалов офицером Масленниковым и материалы ее были посланы осенью в ЦК, но тогда, в 1951 г., Сталин был на юге.

Арестованный офицер МГБ Масленников свидетельствовал, что во время оперативного совещания Главного управления Охраны, состоявшегося 30 июля 1951 г., вопрос подтверждения обвинений Тимашук против Егорова открыто поднимался. По словам, Масленникова, в то время не ясно было ли доведено ли содержание письма до сведения ЦК (Сталина). Никто не предполагал, что кто-то ещё знал о письме, но никто также не знал, что Сталин о нём не знал. В конце совещания Власик сообщил, что заявление Тимашук находится в ЦК. Офицеры хотели узнать, видел ли Власик письмо Тимашук и сообщение Юриной. Он им сказал, что видел. Масленников также спросил Власика, почему нет указаний о дальнейших действиях по проверке сообщения Юриной. Власик ответил уклончиво. Когда участникам совещания сказали, что Абакумов и ЦК знали о заявлениях Тимашук и о сообщении Юриной, у собравшихся остались сомнения во всём этом. Они знали о письме ЦК от 11 июля 1951 г. (помните, там было цитирование слов из доноса Рюмина о законспирированной группе врачей-вредителей), и это стимулировало их интерес к делу Тимашук.

Однако вся эта информация не отвечает на главный вопрос — что же заставило офицеров начать проявлять интерес к письму Тимашук? Возможно, постановление ЦК ВКП(б). Однако некоторые исследователи утверждают, что причиной назначения комиссии по проверке правильности лечения Жданова были показания Карпай.

Многие считают, что дело врачей началось с ареста Карпай. Проверяя потенциальные сионистские связи Этингера, сотрудники МГБ вышли на Карпай. Она была удобной находкой для следствия — её сестра и три брата проживали за границей. Но сначала 14 июня 1951 г. зам. главного военного прокурора генерал-лейтенант юстиции Вавилов санкционировал, а и.о. министра госбезопасности СССР генерал-лейтенант Огольцов утвердил «Постановление на арест» врача Центральной поликлиники Минздрава СССР Карпай Софьи Ефимовны: «…По имеющимся в МГБ СССР данным, Карпай С.Е. длительное время имела отношение к лечению руководителей правительства и к исполнению своих обязанностей относилась преступно-халатно. На основании изложенного и руководствуясь ст. ст. 146 и 158 УПК ПОСТАНОВИЛ: Карпай Софью Ефимовну подвергнуть аресту и обыску. Стюо/у отдела «Т» МГБ СССР майор Чеклин. «Согласен». Начальник отдела «Т» МГБ СССР полковник Хват». Имеется неразборчивая подпись и.о. министра здравоохранения СССР: «Согласен». 48-летняя врач С.Е. Карпай, выпускница медицинского факультета МГУ, была арестована 16 июля 1951 г в вестибюле Центральной поликлиники Минздрава СССР. Арест Карпай не был связан с делом врачей. По крайней мере, нет чёткой связи между ее арестом и тем фактом, что Власик летом 1951 г. будто бы потребовал от Егорова документы о Тимашук. Судя по ее делу, С.Е. Карпай арестовали как еврейскую националистку, «скрытую террористку». Более того, в марте 1953 г. дал Рюмин показания, что Карпай была арестована отделом по борьбе с террором. То есть, скорее всего, Карпай была арестована по делу ЕАК. Согласно показаниям (даны в марте 1953 г.) Рюмина, Карпай в начале 1952 г. хотели приговорить к расстрелу использовав особое совещание, но будто бы Игнатьев, сославшись на указания Берия, велел продолжить расследование. Сразу видна ложь, поскольку Берия не имел никакого отношения к МГБ.

18 ноября 1952 г. в своих показаниях Виноградов не упомянул Карпай в связи с делом Щербакова. Карпай во время допроса и в о время очной ставки с Виноградовым была не согласна с тем, что ее кардиограмма была интерпретирована неверно. Вот, что она говорит во время очной ставки с Виноградовым: «Электрокардиограмма, снятая мною у больного ЖДАНОВА 25 июля 1948 года, указывала на внутрижелудочковую блокаду (замедление проведения импульса между желудочками сердца — С.М.). На вопрос, есть ли здесь инфаркт, я ответила, что хотя нет типичных признаков свежего инфаркта миокарда, но исключить его нельзя. Клиника, я считаю, тоже не была абсолютно типичной для свежего инфаркта, однако, как я помню, консилиум решил вести больного как инфарктного.

31 июля 1948 года я опять снимала электрокардиограмму у А.А.ЖДАНОВА, на которой были те же признаки, что и на предыдущих. 7 августа 1948 г. я вновь сняла электрокардиограмму у А.А. ЖДАНОВА. Эта электрокардиограмма отличалась от предыдущих, внутрижелудочковая блокада исчезла. Возник вопрос: есть свежий инфаркт или нет? Я сказала, что признаков свежего инфаркта миокарда нет, что у больного А. А. ЖДАНОВА имеется кардиосклероз, хроническая коронарная недостаточность, а также прогрессирующий, стенозирующий атеросклероз коронарных сосудов и ишемия миокарда. Кроме того, я сказала, что на основании всей картины можно думать о наличии у больного мелких очагов некроза. Такое заключение мною было дано устно 7 августа 1948 года в Валдае…»

Когда сломленный проф. Виноградов посоветовал ей «сознаться в ошибочном заключении» по кардиограмме Жданова», Карпай заявила: «У меня никакой двойственности нет. Я и сейчас говорю, что в первые дни, когда не было динамики электрокардиограмм, отрицать свежий инфаркт миокарда нельзя было, но в то же время типических признаков наличия его не имелось». Вплоть до лета 1952 г. арест Карпай не дал никаких результатов для «дела врачей». С 16 июля 1951 г по 4 марта 1953 г. Карпай продержали в тюрьме и ничего не нашли. Более того, будто бы в последние полгода 1952 г. Карпай провела в наручниках — явное нарушение закона, видимо, непрофессионализм игнатьевцев зашкаливал. Она вышла на свободу в ночь с 3 на 4 апреля 1953 года. Умерла она в 1955 году. Опять это очень странная смерть, ведь Карпай была еще сравнительно молодой — в момент смерти ей было только 52 года.

После ареста Карпай, которая обмолвилась на своих допросах о письме Тимашук, и ареста Абакумова на основании решения ЦК от 11 июля 1951 г. «О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности» была создана специальная следственная группа, которая просмотрела все сведения о медицинском персонале, в разное время работавшем в Лечебно-санитарном управлении Кремля. Все медики попали под агентурное наблюдение и секретное подслушивание. Были подвергнуты экспертизе истории болезней и амбулаторные карточки умерших пациентов Кремлевской больницы.

Поскольку ни Рюмин, ни другие следователи не разбирались в сложностях медицины, им нужно было сформировать комиссии экспертов-профессионалов и доверять их заключениям. Это была трудная задача, так как среди врачей не принято подвергать диагнозы коллег сомнениям и критиковать тот или иной курс лечения. Медицина и тогда и сейчас — это все еще искусство, а не точная наука. Ошибки в работе врачей — это обычное явление в любой больнице. Получить от врачебных комиссий заключения о намеренных медицинских убийствах, совершенных их коллегами, по «историям болезней» практически невозможно. Если у какого-либо врача, например у Якова Этингера, пока единственного в «деле», появился бы злой умысел, то он не будет фиксироваться в документах «истории болезни». В течение шести месяцев расследование не выходило за рамки смерти Щербакова. Но и в этом случае никаких находок не было. Этингер не был лечащим врачом Щербакова и привлекался только для консультаций. Лечащим врачом кандидата в члены Политбюро, генерал-полковника Александра Щербакова был доктор Р.А. Рыжиков.

С соблюдением глубочайшей секретности проверка заявления была поручена следственной части по особо важным делам МГБ СССР. С амбулаторных карт всех высших руководителей партии, государства и вооруженных сил страны <…> было сделано 12 копий. <…> По специально разработанной схеме анонимные или с вымышленными фамилиями копии амбулаторных карт были разосланы фельдсвязью в различные города страны. <…> Копии историй болезни консультировали рядовые врачи городских и районных больниц. <…> В результате перекрестного изучения всех проверявшихся амбулаторных карт было установлено, что имеет место целенаправленная работа по расшатыванию здоровья и обострению имевшихся заболеваний всех пациентов без исключения. <…> Было установлено, что жертвами лечащего персонала Кремлевской больницы были в прошлом М. Горький и его сын, Фрунзе и Куйбышев, Димитров, Готвальд, Жданов, Щербаков.<…>

Особое внимание следствия первоначально было акцентировано на изучении обстоятельств смерти А.С. Щербакова и А.А. Жданова. В выводах комиссии прозвучало категоричное обвинение врачам. Особая следственная бригада, работавшая под руководством Рюмина, изучала в основном истории болезней тех важных по положению пациентов кремлевских больниц, входивших в систему Лечебно-санитарного управления Кремля, которые умерли в период с 1944–1945 годов до середины 1951 года.