Отрицатели науки. Как говорить с плоскоземельщиками, антиваксерами и конспирологами

Завышенные требования к науке

С этим ситуация прозрачная. От любых наукоотрицателей, будь то плоскоземельцы или климатические диссиденты, мы неизменно слышим, что «решающий эксперимент еще предстоит провести» и «нам нужно больше доказательств». Настойчивое требование «доказать» то, во что требующий не хочет верить, – это фирменный трюк наукоотрицателей. Противники ГМО (и антипрививочники) обычно говорят: «Мне все равно, что сегодня показывают опыты, данные могут оказаться и неверными. Никто не доказал, что это безопасно». Но это карикатурное видение науки.

Значит ли это, что всякий, у кого возникают вопросы к научным принципам производства ГМО, по умолчанию отрицатель? Конечно же, нет. Для тех, кто хочет поближе познакомиться с научными аспектами спора о ГМО, советую выдающуюся (и доступно написанную) книгу Шелдона Кримски «Расшифровка ГМО» («GMOs Decoded»). Автор не касается ни общественного мнения, ни политических, ни культурных споров вокруг генных модификаций, обозревая только научные материалы, опубликованные в специальных изданиях. Он сразу объявляет, что на вопрос, есть ли в науке общепринятое мнение о безопасности генетически модифицированных культур, ответ существует и он положительный:

В этой книге я исхожу из того, что в США ученые по большей части одобряют те ГМО-культуры, которые сегодня возделываются и потребляются. Опираясь на опубликованные заявления профессиональных сообществ и научную литературу, можно заключить: новое поколение сельскохозяйственных продуктов вызывает не больше тревог относительно воздействия на здоровье человека и на окружающую среду, чем любые сельхозпродукты, выращенные традиционными способами.

Однако, как подчеркивает Кримски, это не единственный вопрос. Нужно учесть разнообразные методологические, нормативные, юридические соображения. Например, заявление о том, что продукты, полученные с помощью молекулярных технологий, не принесли никакого вреда, формально не может считаться истиной. Но вопрос – по крайней мере в США – стоит так: опаснее ли эти продукты, чем их аналоги, выращенные традиционным образом? И если на этот вопрос мы отвечаем отрицательно, то это и означает, что ГМО безопасны. Но можем ли мы это точно знать про каждую генно-модифицированную картофелину или соевый боб? Конечно нет, ведь наука ни на один вопрос не может ответить с абсолютной определенностью. Однако если ГМО-продукты как класс ничуть не опасней натуральных, то почему они должны подвергаться особо пристальному рассмотрению?

Вопрос теперь сводится к тому, насколько мы готовы мириться с неожиданными последствиями и оценивать потенциальный риск. В США, следующих предписаниям ООН и ВОЗ, надзор за ГМО в основном исчерпывается вопросом, безопасны ли продукты, полученные молекулярным вмешательством, хотя бы настолько же, насколько и выведенные традиционными методами селекции. И если ГМО-культуру признают «не более опасной, чем ее естественный аналог», то она считается «по существу тождественной», невзирая ни на какие скрытые химические различия. Но в Европе регламент жестче и требуются дополнительные анализы. Как сообщает Кримски,

исходный пункт в оценке риска существенно разнится в Америке и в Европейском союзе. В Штатах Управление по надзору за продуктами и лекарствами предполагает, что продукты, полученные присадкой чужих генов, как правило, можно считать безопасными, если нет свидетельств обратного, а в Евросоюзе отметку о безопасности можно получить только по прохождении серии тестов.

Продукты могут быть те же самые, но разнится подход к сохраняющейся неопределенности и оценке рисков. В США ГМО считается невиновным, пока не докажут его вину; в Европе он считается виновным, пока не доказана (насколько возможно) его невиновность. В США не существует федерального закона, требующего оценки рисков. Это оставлено на усмотрение производителей. В Европе, если лабораторный анализ оставляет какие-то сомнения, предписано тестирование на животных. И даже после такой проверки все ГМО-продукты в Европе должны продаваться с маркировкой.

Я признаю, что существуют законные основания для скептицизма по поводу того, как регулируется рынок ГМО-продуктов (по крайней мере в США), но этот скепсис ничего не может противопоставить утверждению, что ни одно научное исследование еще не доказало большей опасности ГМО-продуктов по сравнению с обычными аналогами. Но если так, почему бы просто не сказать об этом, не скатываясь в отрицательскую трескотню о безопасности продовольствия? Если речь идет о предосторожности, а не об установленной опасности, к чему ударяться в конспирологию или ставить под сомнение добросовестность ученых? Если мы в США заслуживаем более высоких стандартов тестирования и регулирования ГМО-продовольствия, это не должно превращаться в отрицание науки.

Кримски задается вопросом, что именно мы имеем в виду, когда говорим о «ГМО-отрицателях»:

Слишком просто сказать, что одна группа следует науке, а другая – идеологии. Некоторые комментаторы, считающие так, говорят о «ГМО-отрицателях», имея в виду людей, которые отодвигают науку в сторону ради иррационального (или безосновательного) неприятия ГМО-продуктов. Но существует ряд научных работ, исповедующих здравый скептицизм. Кроме того, европейские и американские ученые по-разному видят и ситуацию, и риски – этим может объясняться разница в регламентах по разные стороны океана.

Что ж, справедливо. Книга Кримски – это объективный, беспристрастный анализ обеих позиций. Он многократно напоминает, что у науки нет никаких данных в пользу гипотезы об опасности ГМО-продуктов. Учитывая тревоги о непредвиденных последствиях и различающиеся системы анализа рисков, это само по себе становится основанием для скептицизма, высказываемого некоторыми исследователями.

Но в чем они сомневаются? В том, что есть ГМО-продукты не опасно? Вот тут скептицизм может плавно переползти в отрицательство. Одно дело – сказать, что тревоги о долговременных последствиях, недостаточно строгих проверках и слишком лояльных к производителю регламентах дают повод быть осторожными. Но говорить, что этих тревог довольно для полного запрета ГМО, – уже откровенная заявка на звание наукоотрицателя. Здесь кажется уместным сравнение с отказом от прививок. В выступлениях антипрививочников нередко звучит утверждение, что в теории вакцины тоже вызывают определенные сомнения. Что научная база недостаточно надежна, чтобы делать прививки обязательными, поскольку возможны самые разные непредвиденные последствия и опасности, о которых мы еще не знаем.

Одна беда: чтобы эти тревоги были научно обоснованы и могли считаться скептицизмом, а не отрицательством, нужны какие-никакие данные. И где же они в случае с ГМО? С прививками есть Система мониторинга нештатных ситуаций с вакцинами (VAERS), где для дальнейшего расследования документируются и архивируются все исчезающе малочисленные «нештатные» случаи. Но, как известно статистике, корреляция не обязательно означает причинно-следственную связь. Если у ребенка вскоре после прививки наблюдалась какая-то аномальная реакция организма, это еще не значит, что ее причиной стала прививка. Поэтому ученым, имеющим доступ к VAERS, всякий раз приходится разбираться и решать, что делать в тех редких случаях, когда аномальную реакцию можно объяснить именно вакциной. И даже тогда остается еще вопрос, идет ли речь об отдельном сбое или о закономерности. Учитывая важность самой задачи сохранения общественного здоровья, даже если у одного ребенка случилась аномальная (или даже катастрофическая) реакция, надо ли заключать, что следует свернуть все вакцины? Если приостанавливать вакцинирование по всей стране после каждого сигнала в VAERS, сколько детей умрет от кори или коклюша? Необходимо взвешивать все выгоды и издержки вакцинации.

Для ГМО можно было бы применить такой же стандарт. Мы знаем, что в мире 250 миллионов детей испытывают дефицит витамина А, который может быть фатальным. А девять миллионов человек ежегодно умирает от голода. В то же время золотистый рис уже 20 лет не выпускают на рынок из-за умозрительных опасений в связи с ГМО: это результат «побед» каких-то некоммерческих экологических организаций, которые требовали запрета всех генно-модифицированных продуктов. Что вы скажете о таком анализе рисков и выгод?

Какие данные говорят об опасности ГМО-продуктов? Кримски признает: таких данных нет. Хотя системы типа VAERS для ГМО не придумано, у нас есть предостаточно популяционных данных, подтверждающих безвредность генно-модифицированных культур.

Больше 20 лет сотни миллионов людей потребляют ГМО-продовольствие, ничуть от этого не страдая, и никто не выдвигает судебных исков против производителей ГМО-продуктов даже в такой стране сутяг, как США. Если бы ГМО представляли угрозу для здоровья, мы бы уже знали об этом.

Два десятилетия ГМО-сопротивления, основанного на чисто теоретических опасениях без малейших указаний на реальную опасность, – это уже, пожалуй, не скептицизм, а отрицание. Даже сегодня можно (и нужно) продолжать наблюдение. Однако остается вопрос: что же делать тем временем? ГМО-луддиты запретили бы все ГМО-продукты, пока не будет «доказана» их безвредность. Но возможно ли это? Ученые не могут «доказать» безвредность ГМО убедительнее, чем они доказали безопасность вакцин. Или аспирина. А дети между тем умирают от голода.

Окончательная доказанность и полная определенность в науке невозможны, смехотворно предлагать такой стандарт для рациональных воззрений на эмпирические познаваемые материи. Научный консенсус складывается не тогда, когда теория доказана, а когда она в достаточной мере подтверждается фактами. Может ли при этом быть правдой, что какие-то ГМО опасны? Да. В науке такое возможно всегда. В этом один из определяющих признаков научного суждения: новые открытия и факты могут опрокинуть даже самую авторитетную теорию. Но это не означает, что любой отрицатель – честный скептик и что разумно было бы не выносить суждения, пока «не собраны все свидетельства». Как мы видели у климатических диссидентов и антипрививочников, в какой-то момент скептицизм переходит в наукоотрицание.

Научный консенсус – это золотой стандарт рациональных воззрений. И в области ГМО консенсус несомненно есть. Кримски пишет, что между 1985 и 2016 годами Национальные академии наук, инженерии и медицины (NASEM) опубликовали девять докладов о биотехнологиях. Все они пришли к одному и тому же выводу: «Нет никаких данных о том, что продукты, полученные из генно-модифицированных растений, несут риски, качественно отличные от тех рисков, которые связаны с продуктами из растений, выведенных традиционными методами селекции. Также нет никаких данных о том, что трансгенные культуры и полученные из них продукты небезопасно употреблять в пищу».

Скептики все же могут спросить: не стоит ли нам иметь в виду возможность отсроченного вреда, например допустить связь между ГМО и онкологическими заболеваниями? Да, стоит. Но NASEM собрала данные, которые способны унять эту тревогу. Великобритания (где ГМО редкость) и США (где они обычны) имеют одинаковый уровень заболеваемости. NASEM также отмечает, что «после 1996 года, то есть с момента появления ГМО-продуктов на американском рынке, никакого необычного роста заболеваемости по отдельным видам рака не отмечалось». Мы разумно опасаемся возможной связи, но на такую связь ничто не указывает даже после всестороннего изучения вопроса. Для сравнения спросите себя: сколько раз должна быть развенчана надуманная гипотеза Эндрю Уэйкфилда о связи вакцины MMR с аутизмом, чтобы прививочный «скептицизм» законно признать отрицанием?