Печать Аваима. Забытый во Мраке

ГЛАВА 1

Тамаш — Эрнальд, знакомство

Дорога плавно повернула, и густое полотно дубравы распахнулось навстречу ухоженной вырубке, упиравшейся дальним концом в городскую стену. Серая прогретая солнцем дорога исходила теплом и запахом пыли. В тени деревьев, у самой кромки леса, застыла одинокая худая фигура. Мужчина постоял, оглядывая утоптанные колеи, поправил небольшую сумку, отряхнул пыль с черного подола и зашагал в сторону города.

Вскоре его обогнал крестьянин с возком кур.

— Уважаемый! — окликнул его незнакомец, и крестьянин неохотно остановился, — не подскажете, есть ли здесь постоялый двор?

Мужик недовольно почесал бороду, раздосадованный остановкой, но осекся, разглядев одеяние.

— Как же жь нетуть, ваш лекарство? Обязательно есть! Тудава курей вот везу, — он гордо указал на пеструшек, — а так это вы, стало быть, в город… ну, дык… это… завтра у головы нашего праздник: дочка евона, Мальтиша, замуж выходить.

— Не подскажешь, милейший, как пройти к этому заведению?

— Дак как же не подскажу? Вот прямо и идите, там-то он и стоить, — крестьянин запнулся и опять запустил пятерню в бороду, — да только не столують они сегодня, ваш лекарство. Праздник-та завтра.

— Есть у кого на постой спроситься?

— Дак вы Сесилю спросите, вдову Нигелеву! Она давеча пилигримов приютила. Да и пиво ейное попробуйте — со всего города за ним ходют. Ой, — спохватился крестьянин — бывайте, ваше лекарство, спешить мне надо, — и прикрикнув на ослика, засеменил дальше.

Лекарь проводил его задумчивым взглядом и пошел следом.

Возле города он с удивлением разглядел, что зеленая поросль, которую он сначала принял за дикий кустарник, оказалась ухоженными садами, разбитыми прямо под городскими стенами, а сама стена была вовсе не единой, а состояла из притертых друг к другу фасадов — разнородных и неровных, с окошками и дверьми, выходившими прямо в сады.

Пройдя ворота, вбитые прямо в стены соседних домов, он оказался на небольшой площади, вымощенной покатыми черными валунами. Внутри каменные дома стояли также плотно и расходились от площади широкими светлыми улицами, которые дальше снова разветвлялись многочисленными проулками и закутками.

Лекарь огляделся, осматривая новое место. Город, как город: шумный, суетливый, немного неряшливый — еще один из многих на его пути. Он выбрал улицу пошире и пошел наугад, с любопытством глядя по сторонам. Строения, удивительно разнообразные, сплетались в диковинный каменный лабиринт, в котором бурлил шумный людской поток и разносился перестук из ремесленных лавок. Выхватив из потока пробегавшего мальчонку-разносчика, лекарь уточнил дорогу и двинулся к северной окраине. Пройдя с половину небольшого совсем города, он с удивлением отметил, что не встретил ни единого деревянного сруба или хотя бы мансарды, а шум работы ремесленников здесь, далеко от ворот, казался еще сильнее, оглушая отвыкшего от городской суеты путника. Улицы, удаляясь от центра, оставались такими же оживленными, а дома не делались хуже, как это часто бывает в больших селениях, а лишь несколько мельчали, уступая центральным размерами и отделкой. Дороги, даже самые мелкие, были вымощены все теми же черными валунами. Лекарь потер переносицу, силясь припомнить название города, выбитое витиеватыми буквами прямо у ворот, но голова гудела от непривычной суеты, и память не могла сложить ускользающие завитушки. Устало вздохнув, он припомнил, что в паре дней к северу вроде должны быть Черные каменоломни, вероятно снабжавшие город камнем, и выбросил назойливую мысль из головы, сосредоточившись на поисках неизвестной Сесилии.

После нескольких неудачных попыток он вышел на правильную улочку, тянувшуюся к внешней линии домов. Дом Сесилии стоял в конце этой улицы и внешним фасадом составлял часть городской стены, заметно отличаясь от окружавших его построек внушительными размерами.

Лекарь подошел и поднялся по широким каменным ступеням и постучал в дверь.

Некоторое время ничего не происходило, но затем из глубины дома послышались быстрые уверенные шаги, и дверь внезапно распахнулась, едва не снеся худого лекаря. На пороге застыла недовольная крупная женщина лет сорока: широкая, плотная, со следами муки на румяном, блестящем от пота лице. Одной рукой она держала дверь, а второй подпирала пышный бок. Темные волосы выбились из-под яркого платка и налипли на мясистую розовую шею.

Сесилия раздраженно уставилась на посетителя, но заметив золотые нити по черному вороту, смягчилась:

— Зачем пожаловали, ваше лекарство? — вежливо, но без радушия поинтересовалась она.

— Люди сказывают, что вы берете на постой.

— Люди много чего сказывают, — строго ответила хозяйка, и добавила уже мягче, — но вам не откажу, хоть и тесновато у меня в праздник.

Она отступила, пропуская его внутрь.

— Благодарю вас, любезная, — лекарь галантно поклонился, — к вашим услугам, если кого подлечить понадобится.

Хозяйка нервно хохотнула:

— Не до хвороб нам нынче. Отдыхайте. Опосля налечитесь.

И она по-домашнему, уверенной рукой подхватила его под локоть и повела широким коридором.

— Как величать-то вас, господин лекарь?

— Всерадетель Тамаш.

Хозяйка удивленно уставилась на гостя. Затем перевела взгляд на тонкую полосу золотых символов, вышитых по вороту балахона, и ахнула, разглядев в золоте другую вышивку — черным по черному слева от тесьмы, слегка поблескивая, в золотой рисунок вплетались две крохотные ладони, державшие черную сферу.

— Большая честь, — почтительно поклонилась она, — располагайтесь, господин всерадетель.

Она вывела лекаря в уютный сад, высаженный прямо под городскими стенами и обнесенный плотным дощатым забором. Под раскидистыми яблонями стояли простые деревянные столы и разномастные стулья, принесенные, как видно, отовсюду, где только нашлись: красивые резные стульчики, грубые табуреты, ящики, длинные лавки и просто широкие доски, перекинутые между колодами. Все стояло вперемешку, но людей было много и все, казалось, были довольны обстановкой и угощением.

Сесилия усадила гостя на табурет под старой яблоней и решительно направилась к дому на ходу раздавая указания расторопной ребятне, сновавшей между столами. Тамаш вздохнул и с наслаждением вытянулся. Ноги гудели, голова слегка кружилась, но в тени было прохладно, на столе вкусно пахло едой, а перед ним уже стояла большая кружка холодного темного пива. Тамаш благодарно проводил взглядом шуструю девчушку, и одним духом осушил половину кружки, после чего, довольно крякнув, выпил вторую половину и блаженно откинулся к теплому душистому стволу. Девочка-помощница, пробегая, ухватила пустую посуду и через пару минут уже поставила перед ним вторую кружку и большую тарелку мясной похлебки с добрым ломтем свежего хлеба.

Тамаш теперь уже медленно, жмуря глаза от удовольствия, принялся за пиво. Оно и вправду было отличным. Сделав пару глотков, он придвинул тарелку и втянул восхитительный, густой аромат свежеприготовленного мяса. Рот наполнился слюной. И Тамаш принялся за еду, с интересом поглядывая по сторонам.

В саду царило благостное сытое оживление. Дородные, опрятные купцы из небогатых гильдий мирно соседствовали с теми же каменщиками и ремесленниками, такими же благовидными и опрятными. За дальним столиком сидели давешние пилигримы: молчаливая компания в потрепанных серых рясах и с ними худенький паренек в побитой ржой кольчужке — сопровождающий, вероятно. Пилигримы молча ели, а бледный парнишка сидел на перевернутой бочке, грустно понурив голову.

Тамаш доел похлебку и снова принялся за пиво. Когда кружка опустела, он знаком показал девочке, что больше не нужно, и откинулся к яблоне. Желтое послеобеденное солнце теплыми брызгами просеивалось сквозь яблоневую крону и вспыхивало яркими цветными пятнами под закрытыми веками. Тамаша потихоньку сморило сном.