Ты убивала колдунов?

Альде почему-то казалось, что та болезнь и эта, новая, были от одного корня.

А что если найти, кем был тот колдун? Вдруг это поможет? Расположение второго сердца обычно скрывали — сколько это было возможно, — но должно было помочь то, что этот колдун был уже мёртв, а Двор Смерти хранил множество записей об умерших. Надо будет поискать тех, у кого вторым сердцем были глаза. Это необычное место.

А что, если приказ Дзоддиви убить третьего господина связан с той старой историей?

— Вот поэтому я и хочу проверить тебя, — продолжал Эстос.

— Знаешь, — сказала Альда, — все эти истории о магии, о том, какие бывают последствия, меня немного… пугают. Я не против, чтобы ты меня «изучил», но, пожалуй, не сейчас. Мне надо немного привыкнуть. Я ещё не сумела опомниться от того, что оказалась в Соколином доме… К тому же в твоей спальне…

Лицо Эстоса стало пустым, но, если он и был раздосадован, то не показал этого.

— Хорошо, — сказал он. — Я готов подождать.

— И я хотела бы ненадолго покинуть поместье, — продолжали Альда. — У меня остались дела в городе, которые нужно сделать сегодня. Я вернусь, обещаю! Я не собираюсь сбегать с твоими деньгами!..

— Я такого и не думал…

— Так я могу уйти? — на всякий случай переспросила Альда.

— Да, я даже сам собирался просить тебя об этом. Я должен проверить, что случится, если ты уйдёшь. Если мне вскоре станет хуже, это докажет, что причина исцеления действительно в тебе.

— На сколько ты отпустишь меня?

— Сейчас чуть больше полудня, — прикинул Эстос, бросив взгляд за окно. — Возвращайся не позднее полуночи. Успеешь?

— Думаю, я обернусь раньше.

***

Выйдя за ворота Соколиного дома Альда пошла к Северным воротам, на улицы, где собирались секковийцы, покрутилась там, часто сворачивая в узкие переулки и подворотни, так что если за ней кто-то следил, то он или выдал бы себя, или бы сбился со следа. Потом она перешла по мосту на правый берег, окольными путями добралась до Длинного рынка, а оттуда, через задворки, попала в дом Льессумов. Дом находился в середине квартала, и большинство живших тут считало, что попасть в него можно только через кожевенную лавку. На самом же деле туда вело несколько путей и даже два подземных хода.

Альда свернула в узкий лаз. Все думали, что это просто проход, по недоразумению оставшийся между стенами, возведенными двумя соседями. Он никуда не вёл, никто в него не заходил, разве что мужчины могли остановиться справить нужду, да иногда забирались переночевать бездомные. На деле же в дальнем конце была замаскированная дверь в узкий коридор, проделанный внутри толстой стены между двумя владениями. Альда ненавидела его — нужно было протискиваться боком и в полной темноте, и делать это довольно долго.

Когда она вылезла наужу, одежда и волосы были сплошь в паутине и жёлтой пыли.

Альда как была в испачканной секковийской одежде, так и явилась к дяде. Она решила не ходить в Небесный дом сама, а передать всё через родных. Дядя Кафас не знал, что именно поручил Альде Дзоддиви, но он вполне мог сообщить ему, что Альда сумела подобраться близко и совершит убийство, когда наступит подходящий момент. Дзоддиви должен был понять, что это значит: когда она найдёт второе сердце.

Альда не сомневалась, что скоро узнает, где оно находится. Сомневалась она в другом — сможет ли она убить Эстоса Вилвира, поднимется ли у неё рука. Он был…

Великие боги заката! Она думала, что таких людей просто не существует — таких, в чьих силах заставить её сердце замирать, и гореть, и стонать в груди!

Но если она не убьёт его, то Небесный дом просто пошлёт другого ассасина, а её саму ждёт кара за нарушение клятвы… Тот, чья рука дрогнула, будет отдан позору и презрению, огню и боли, и кровь его выкипит в жилах.

Что же ей делать? Что делать?!

Спросить совета было не у кого.

С дядей и прочими родственниками она не была близка так, как была с умершими родителями. Тервел был ей настоящим другом, но Альда чувствовала, что ему не стоит рассказывать об Эстосе и тем более о чувствах, которые тот будил.

После ужина с семьёй, Альда покинула дом Льессумов и пошла на Двор Смерти.

Она боялась, что уже слишком поздно, и в залы с записями её не допустят, но оказалось, что двери туда не запирались даже ночью. Внутри горели свечи, и в их слабом свете Альда разглядела ссутулившиеся спины младших жрецов, сидевших над свитками. Каждый поднимал голову, когда Альда проходила мимо, в глазах очень немногих вспыхивало узнавание. Хотелось бы ей знать, кого они в ней узнавали — убийцу из рода Льессумов или же однажды мёртвое дитя.

Двор Смерти мало интересовался делами живых, но в его библиотеке хранилось множество записей о делах упокоившихся. Часть книг попадала туда извне, часть — записывалась самими жрецами. Если кто-то желал похоронить родственника с благословением Двора Смерти (а таковых в Картале было большинство), то каждый, присутствовавший на бдении, должен был рассказать жрецам о покойном. Порой эти исповеди затягивались на сутки, но все признавали — после рассказа умершего было легче отпустить. Альда и сама это почувствовала, когда ей пришлось рассказать об отце и матери. Но, в отличие от прочих, Альда знала, что потом жрец составлял из множества рассказов краткую историю ушедшего человека.

Если тот колдун погиб в столице или окрестностях, и над его телом были проведены все надлежащие ритуалы, то Альда вполне может найти записи о нём: наверняка не так много колдунов умерло в нужном ей промежутке времени. Если, конечно, тот несчастный действительно умер — ведь Ульпин Вилвир мог солгать даже собственному сыну.

Альда не сразу отыскала нужные списки, потому что спросить было не у кого. Жрецы и служители не отвечали не её расспросы — хорошо, что хотя бы узнавали и позволяли здесь находиться. Наконец она положила на стол перед собой три толстенных тома в тяжёлых обложках из дощечек и начала искать упоминания о колдунах, чья сила изливалась из глаз.

Альда просмотрела все три — едва не ослепнув, — но нашла посмертные записи всего лишь о семи колдунах. Только про одного говорилось, что его второе сердце открывалось внизу шеи. Да ещё про некоего Шуни Адмирре, сына Касма Адмирре из Львиного дома и Виеры Алмос из Изумрудного дома, было сказано следующее: «На четвёртом году правления Совета Одиннадцати он был удостоен титула шестого господина Львиного дома и оставался им более пяти лет. Потом его второе сердце остановилось, оттого его глаза затянуло бельмами и прожил он остаток жизни во тьме».

Можно было догадаться, что вторым сердцем как раз и были глаза…

Альда знала, что хотя колдуны жили много дольше обычных людей, их второе сердце порой остывало ещё до их смерти, и тогда по той части тела, что служила ранее выходом для магии, постепенно расползалось омертвение.

Альда посчитала: получалось, что Адмирре потерял способность колдовать за несколько лет до того, как Эстос попал в Соколиный дом. Это явно был не тот колдун, что напал на Вилвиров. Но вот что странно: из семи умерших за те годы колдунов три имели отношение к роду Алмос. Шуни Адмирре был Алмосом по матери, а двое других… Двое других были Гаэлар Алмос и Арбэт Алмос, наречённый Альды и его отец.

Это совпадение. Адмирре ослеп за годы до смерти и жил в уединении, ни для кого не представляя опасности. И если убийство Арбэта Алмоса и его старшего сына привела к падению Изумрудного дома, то смерть Адмирре, кажется, вообще прошла незамеченной.

От воспоминаний от Гаэларе Альде, как это обычно бывало, стало невыносимо грустно. Прошло уже столько лет, когда же мысли о нём прекратят наконец её ранить? Сколько лет её ещё ждать?

Альда вернула книги на полку. Ей было пора в Соколиный дом.

***

Стража и слуги на воротах пропустили её беспрепятственно и даже отправили с ней мальчишку-прислужника, чтобы помочь добраться до покоев третьего господина. Сама Альда вряд ли бы нашла дорогу — даже со своей выучкой. Она считала двери и повороты, но запомнить все не смогла и, как выяснилось, в одном из маленьких садиков, через которые они с мальчишкой проходили, и вовсе сбилась со счёта.

Когда они шли по длинной крытой галерее, Альда заметила, что они, вместо того, чтобы спуститься по ступеням в другой из садов, прошли галерею до конца и оказались в пышном зале для приёмов, где она до того не была.

— Утром меня вели другим путём, — сказала она, оглядывая высокий потолок, который терялся во тьме.

— Да, через Сад семи фонтанов. Но сейчас четвёртый господин принимает там гостей, они наблюдают за цветением полуночницы, — пояснил мальчик. — Можно пройти через сад Серебряных камней, но это будет долго. Быстрее будет через покои первого господина.

— А мы не побеспокоим его? — на всякий случай спросила Альда.

— Покои первого господина, — горделиво сообщил прислужник, — включают сорок три комнаты, семь дворов и три сада. Мы не будем приближаться к его личным покоям.

Из зала приёмов они попали в круглую комнату, уставленную мягкими диванами и освещённую несколькими десятками свечей, которые висели в воздухе примерно на уровне пояса.

— Поспешим, — тихо сказал мальчик. — Раз здесь зажгли свет, значит, первый господин может быть где-то поблизости.

Они прошли ещё две комнаты, свернули в широкий коридор, потом в узкий, потом прошли через садик и наконец оказались в коридоре, стены которого были увешаны старинными медными щитами. Его Альда помнила — это было совсем близко от покоев Эстоса.

Когда они дошли до медных же дверей в конце галереи, они неожиданно распахнулись. Стражники, стоявшие по бокам, торжественно воздели искрящиеся красноватым колдовским пламенем жезлы, которые использовались в поместье вместо мечей. Хотя, как заметила Альда, мечи у охраны тоже были…

В дверях показались двое мужчин, оба в простых, без украшений шёлковых одеяниях: тот, что постарше, в жемчужно-сером; тот, что помладше, в красном.

Мальчишка-слуга низко склонился, и Альда вслед за ним.

У мужчины постарше были длинные чуть тронутые сединой волосы; они были заплетены в плоскую тугую косу, перекинутую через плечо. Мужчина перебирал её конец пальцами. На указательном было крупное кольцо с непрозрачным синим камнем. Других украшений этот человек не носил, но Альда и не думала, что Ульпин Вилвир, первый господин Соколиного дома и глава Совета Одиннадцати, и у себя дома надевает тяжёлое золотое оплечье советника и зубчатый венец, как на торжественных ритуалах.

Альда узнала его, хотя раньше не видела вблизи. Узнала по горделиво поднятой голове и острому профилю. А ещё она не могла не заметить сильного сходства первого господина с Эстосом: та же форма лица и резкие скулы, те же тяжёлые веки и узкий рот. Но лицо Ульпина казалось недоброжелательным и грозным, возможно, из-за слишком крупного носа и мощного подбородка, да и глаза у него были тёмными.

Альда тоже отвесила поклон.

— Первый господин, нижайше прошу высокого покровительства! И пусть ваш светлый спутник простит мне темноту невежества, — проговорила он с детства заученные фразы, слишком поздно сообразив, что секковийка вряд ли могла знать, как приветствовать главу дома и как обратиться к человеку, статуса которого она не знала, но который явно был близок главе.