Ты убивала колдунов?

Глава 9. Новая наложница

Альда встала прямо перед первым господином. Он осматривал её с видом барышника, который ищет, какой бы недостаток найти в товаре, чтобы сбить цену. Потом он приподнял руки вверх, тряхнув широкими рукавами так, что они соскользнули к локтям. Обнажились крепкие, мускулистые руки с грубоватыми, хищными узорами татуировок. Они уходили выше локтей.

— Сейчас я наложу заклятье. Ты можешь чувствовать что-то вроде тяжести, как будто сзади тебя встал человек и давит на плечи. Не пугайся, не кричи, не пытайся скинуть этот вес. А пока жди…

Альда надеялась, что увидит, как откроется второе сердце Ульпина Вилвира, но тот просто шевелил пальцами в воздухе, точно лепил невидимую вещь. Вид у него был скучающим, точно он знал, что работа отнимет много времени.

— Как здоровье моего сына? — спросил Вилвир, не переставая двигать пальцами.

— Третий господин бодрствовал лишь два часа, но сказал, что его самочувствие лучше обычного…

— Надеюсь, за эти два часа он посвятил чему-то более полезному, чем ты… — ядовито заметил Вилвир.

— Он изучал книги, что-то считал, — ответила Альда, начиная чувствовать почему-то не тяжесть, а тепло. Очень приятное тепло.

— Если ты рассчитываешь, что можешь стать супругой моего сына, то забудь… Тебе оказали огромную честь, взяв наложницей в этот дом, и только благодаря тому, что мой сын никогда ни о чём меня не просил раньше. Разве мог я отказать тяжело больному в его первой просьбе? Тебе никогда не подняться выше, а твои дети никогда не унаследуют Соколиный дом и не получат титул господ просто по праву рождения. Им придётся его заслужить. Помни об этом и не мечтай о большем.

Альда хотела ответить, что не вынашивает честолюбивых замыслов, но тут на неё навалилась горячая, как нагретый солнцем камень, тяжесть. Не мучительная, даже приятная, но такая, что даже языком шевельнуть было невозможно.

Так как третий господин был болен — иле же притворялся таковым — пышные церемонии вхождения в дом новой наложницы пришлось отложить до лучших времён. Альде лишь надели на запястья и лодыжки особые браслеты, украшенные рубинами, и сменили причёску. Секковийские косы расплели, волосы от висков подняли вверх, скрепив драгоценными заколками, а оставшиеся распустили.

Эти приготовления заняли больше четырёх часов, но даже после этого Альде не было позволено войти в комнату Эстоса. В первый раз наложниц было положено вводить к господину на закате. Оставшиеся часы Альда провела в саду. Слуги предлагали ей пойти в покои других господ и познакомиться с их наложницами, но Альда отказалась, сославшись на то, что у неё пока нет достойных даров, чтобы прийти с ними к своим сёстрам.

Когда солнце наконец опустилось, а позолоченные крыши поместья вспыхнули красноватым огнём, её пригласили в тот дворец, что занимал Эстос, Лигур вложил в руку новой наложницы бляшку со знаком Соколиного дома и отворил перед ней двери в покои её господина. Господин, распростёршийся на постели, даже не пошевелился. Альда обернулась на Лигура, стараясь изобразить растерянность.

— Третий господин спит, — ответил слуга, — это лучше, чем когда он мучается от боли. Заботься о нём. Если что-то нужно ему или тебе, безотлагательно присылай слуг — у двери всегда кто-то сторожит.

— Я буду следить за господином, не смыкая глаз.

— Хотя бы это… — вздохнул Лигур. — Пройдёт не менее двух недель, прежде чем ты сможешь выполнить свои обязанности.

Альде даже не нужно было притворяться — она почувствовала, как её щёки заливает краска.

Стоило двери за Лигуром затвориться, как Эстос отбросил одеяло и вскочил с постели.

Он подхватил Альду на руки и закружил по комнате. Поначалу — чисто инстинктивно — она начала отбиваться, но потом рассмеялась и позволила кружить себя. Эстос довольно быстро выдохся — и опустил Альду на кровать.

Сам он оказался сверху, придавив её.

У Альды кружилась голова — но точно не от того, что Эстос носил её по комнате, а от чего-то другого, от того же, от чего замирало и таяло её сердце, — и она подумала, что впервые в жизни подобное обхождение было ей втайне приятно. Она хотела, что Эстос держал её вот так — как нечто принадлежащее ему и бесконечно ценное.

Эстос завладел её ртом, и пока его язык и губы ласкали её, его руки ловко освободили Альду от верхней накидки и пояса. Платье было таким тонким, что она чувствовала себя обнажённой в его объятиях.

Мысль о том, чтобы остановить Эстоса, была слабой, как далёкое эхо. Альда обхватила его плечи и вжалась губами в его горячий, сильный рот.

— Кейлинн, — хрипло прошептал Эстос, оторвавшись на секунду. — Ты вошла в этот дом. Теперь ты моя, по праву.

От тёплой и тревожащей хрипотцы его голоса Альду пробрало дрожью.

Только вот имя. Чужое имя…

Она даже не заметила, как это произошло, просто вдруг почувствовала горячую ладонь Эстоса в сокровенном месте между бёдер. Он касался её сквозь ткань, но это всё равно было так бесстыдно…

По платьем на Альде не было белья — оно не полагалось наложницам, когда те находились подле своего господина, — и поэтому прикосновения были точно по голой коже.

Она почувствовала, что стала влажной там. Может быть, уже давно, но только сейчас она поняла это. И Эстос медленно погружался в эту влагу, потихоньку раскрывая её. Пока между ними оставалась ткань, целых пять слоёв, но всё равно это было то, чего Альда не испытывала никогда раньше. Никто кроме неё самой не касался её там…

Она застонала от удовольствия, смешанного с отчаянием.

— Ты прекрасная, чудесная… — шептал тем временем Эстос. — Ты — настоящее чудо, пришедшее в мою жизнь. Я должен поклоняться тебе, как божеству, но я хочу тебя, невыносимо хочу. И я уже знаю, что это будет сладко, как никогда в жизни, потому что ты… Я как будто ждал тебя всю жизнь!

У Альды разрывалось сердце, и она прикусила губу, чтобы не вырвались те самые слова.

Её хотелось сказать «Да, я твоя. Бери меня!», но стыд останавливал. Стыд и ещё что-то — неотступная память о том, кем она на самом деле была, вовсе не Кейлинн, а Альдой Льессум. Хотя ей и казалось, что сейчас она на самом деле из холодной, рассудительной Альды превратилась в необузданную и страстную секковийку Кейлинн.

— Ты хочешь меня не меньше, — продолжал Эстос. — Я чувствую, что хочешь… Там так влажно.

Эстос начал надавливать чуть сильнее, и Альдой овладевала какая-то сладостная слабость. Ей казалось, что даже захоти она оттолкнуть Эстоса, то не смогла бы поднять руку.

Его движения там становились всё более сильными, напористыми, властными…

А потом он убрал руку и поднёс пальцы к лицу. Они влажно блестели — от её соков.

Альда невольно зажмурилась — в её жизни никогда не было ничего настолько, настолько смущающего. Она текла в его руках, и он показывал ей мокрые пальцы.

А потом он поднёс их к губам и облизал.

Сердце в груди Альды билось так, словно хотело вырваться наружу, а в животе всё немело от необъяснимого, непонятного желания того, о чём Альда пока ещё не знала, от безумного и сладкого предвкушения…

Она невольно раскинула ноги ещё шире, точно приглашая. Ткань платья натянулась, и Альда увидела влажное пятно. Ей было стыдно и одновременно хотелось большего. Она чувствовала, что теряет себя…

Она перевела взгляд на Эстоса, на его худое красивое лицо, и на секунду ей почудилось в нём нечто знакомое, как будто она видела его когда-то раньше, месяцы, а может, годы назад.

— Постой, — прошептала она. — Я… я должна тебе кое-что сказать.

Эстос чуть приподнял брови — чересчур серьёзный, неуместно серьёзный тон его удивил. Он был встревожен. Альда даже догадывалась почему — потому что Кейлинн раз за разом его отвергала.

— Я, кажется, знаю, что именно… — произнёс он.

Альда села и поправила платье на груди — хотя ниже вид всё равно был непристойным, растерзанным. И это проклятое скользкое пятно…

— Нет, не знаешь. — Она на мгновение зажмурилась перед тем, как начать: — Я отказывала тебе, потому что боюсь… Совсем немного, но всё же боюсь.

— Тебе не нужно меня бояться…

— Я обманывала тебя, вернее, подыгрывала, делала вид, что я… Не по злому умыслу, а просто, чтобы не выглядеть глупо! — Альда перевела дыхание, а потом торопливо, на выдохе выговорила: — У меня не было мужчины.

— Что?! — на лице Эстоса появилась растерянная, неверящая улыбка. Он как будто бы думал, что над ним подшучивают, и решал, что сказать в ответ.

— Это правда.

— Но я никогда бы не подумал… Я решил, что ты…

— Я знаю, ты думал, что я, как все женщины моей крови, выбираю мужчин, каких захочу, но я… Я не нашла того, кто… С кем бы я могла лечь и не пожалела бы на следующее утро, — голос Альды дрожал, потому что она не лгала, говорила не за Кейлинн, а за себя, за девушку из Льессумов, чья семья давала свободу и выбор, но которая так и не сделала этого шага.

Эстос откинул пряди волос со лба:

— Так что же, ты готова умереть девственницей, если так и не встретишь того самого?

— Но я встретила…

Альда бросила быстрый взгляд на Эстоса, чтобы убедиться, что он всё понял, а потом отвернулась. Её душили рыдания. Ведь она встретила его, но должна теперь убить… Она думала, что раз Гаэлар погиб, то ей суждено оставаться одной до самой смерти, но Эстос словно перечеркнул то страшное прошлое, отбросил в сторону тень, что нависала над её жизнью долгие годы.

Эстос обхватил её щёки ладонями.

— Любовь моя… — прошептал он. — Если тебя страшит…

— Нет! — воскликнула Альда. — Я не боюсь. Я просто… смущена. И ты должен знать…

— Теперь я знаю, — глаза Эстоса сияли, — и не буду торопить тебя. Но сегодня я всё же закончу то, что начал…

Он уронил Альду на кровать и начал целовать, в то время как его рука снова оказалась у неё меж бёдер, во влажной, теплой тесноте. Он не пытался проникнуть вовнутрь — и между ними по-прежнему была ткань, — так что Альда позволила ему делать с собой всё, что он хочет. Тем более, что это было приятно, так приятно, что она выгибала спину и стонала под его рукой, не в силах сдерживаться.

А потом её выгнуло, как тетиву лука, и пот телу пронеслось горячей волной медленное, тягучее наслаждение.

Эстос не переставал целовать её.

Альда лежала в его объятьях и часто, неровно дышала, изумлённая тем, что с ней произошло.

Конечно, она знала о подобном, не могла не знать, но испытать это с мужчиной, с тем, кто был так желанен и дорог…

В какую же страшную западню она попала!

Засыпая Альда думала, что ей всю ночь будет сниться Эстос. То, как она стонала в его рот, или то, как обхватила его и в несколько движений заставила выплеснуться.

Но во снах Эстоса не было, зато там была принцесса Матьяса, в её маленьких округлых ушах качались те самые серьги. Она рыдала, и серьги тряслись в такт.

— Мой первенец! Мой первенец! — стонала она.

Альда знала, что принцесса, и её муж, первый господин Изумрудного дома, и Гаэлар, их сын, погибли вместе, может быть, в одно и то же мгновение были сметены страшным вихрем колдовского пламени; но во сне она решила, что Матьяса рыдает по погибшему сыну. Но потом появился Гаэлар. Он был совсем на себя не похож: бледный до синевы, худой, как ветка, большеглазый юноша с полоской только-только пробившихся над верхней губой усов. Но Альда почему-то была уверена, что это он.