Ты убивала колдунов?

Глава 17. Клятва сильнее

С грудным звуком, похожим на рычание, Эстос вжался в её шею, оставляя на коже красные следы, и Альда изогнулась, помогая ему освободить плечи от одежды. Это было легко: одеяния наложниц шились для того лишь, чтобы их снимать. Когда они покидали поместье, Альда не захотела терять время на переодевание и поэтому просто накинула сверху длинный плащ. Но когда она сняла его в гостинице, то оказалась в одном лишь прозрачном наряде.

И теперь Эстос стягивал его, чтобы освободить её грудь, маленькую, упругую, по-девичьи плотную.

Прикосновение его губ заставило Альду выгнуться ещё сильнее. Ей казалось, что каждая мышца в теле натянута до дрожи. Бешеное биение сердца ощущалось везде, она слышала его оглушающий ритм кончиками пальцев, кожей — и сходила от этого с ума.

Она развела ноги, приглашая Эстоса, умоляя взять её и насытить собой неумолчный шум в её крови.

Его движения были непривычно резкими. Это был словно и не Эстос. Или же Эстос — но уже не с ней. Не с Кейлинн.

— Ты собиралась убить меня, — вдруг сказал он, поднимаясь от её груди.

— Да, мне лишь нужно было узнать про второе сердце… Я обманула тебя, — зашептала Альда, прижимаясь к Эстосу всем телом. — Обманывала с самого начала. Но ты…

— Что я? — Эстос снова склонился и теперь уже целовал её живот, спускаясь всё ниже.

— Я убью кого угодно ради тебя. По одному твоему слову, — Альда сплела пальцы своей правой руки с его левой и до боли сжала.

Эстос посмотрел на неё:

— Но это сейчас. А в первые дни — ты целовала меня и думала, как же убить?

Альда запрокинула лицо назад, чтобы не смотреть ему в глаза:

— Да, я целовала тебя и думала о том, что мне придётся убить тебя собственными руками. Что если бы я знала, где находится второе сердце, то уже сейчас могла бы вынуть кинжал и…

— Продолжай… — тихо приказал Эстос.

— Колдунов сложно убить. Вы защищены амулетами почти всегда, когда оказываетесь за стенами поместий и дворцов. Но ты привёл меня в свой дом… — Альда застонала, когда его губы коснулись её там. — Ты спал на моём плече и держал мою руку. А я думала о том, как мне убить тебя. Как сделать это так, чтобы ты не почувствовал боли, чтобы вообще ничего не понял… А главное — не понял, что это была я, что я предала тебя. Мне казалось, я сама умираю, — так невыносима была эта мысль.

Она глядела в потолок, и ей казалось, он сейчас обрушится…

— Если ты ждёшь, что я попрошу прощения, то я не попрошу, — добавила она. — Я та, кто я есть. Я пришла, чтобы убить тебя. И если бы мне не приказали это, мы бы никогда не встретились.

Эстос выпрямился.

— Как будто мне нужны слова, — усмехнулся он.

Альда выдержала его тяжёлый, пристальный, пропитанный желанием взгляд.

— Возьми меня.

Ей хотелось добавить «настоящую меня, не Кейлинн, а Альду», но она раньше, чем успела договорить, поняла, что Эстос знает это.

Он не двигался, нависал над ней неподвижно, как бронзовая статуя. Солнце из окна золотило его кожу, очерчивая плавные контуры мышц, путалось в волосах и меркло в резких впадинах под скулами.

Альда смотрела на него, а в крови точно бушевала буря.

Эстос вошёл в неё одним сильным и быстрым движением. Наверное, ей было бы больно, если бы она не хотела его до такое степени, не была бы такой податливой, такой готовой для него.

Он, продолжая ровно, сильно двигаться, обнял её, прижался всем телом и начал целовать.

Альда отвечала, задыхаясь от рвущихся стонов, от удовольствия, от тесноты между ними и в ней, от того, что ощущала Эстоса внутри.

Его движения постепенно ускорялись, становились резкими, грубыми, не сбиваясь при этом с ритма, он вдавливал Альду в постель с силой, граничащей с ожесточением. И целовал, целовал… Между поцелуями он шептал ей что-то, но Альда не могла разобрать ни слова.

Она не могла больше выносить этот мерный, неумолимый ритм… Альда начала вжимать Эстоса в себя, заставляя входить резче, глубже, быстрее. Она кусала его губы, цеплялась пальцами за кожу на его спине так, словно хотела не просто расцарапать — порвать в клочья.

И Эстос отвечал — стонами, укусами, звериной силой объятий. И ей было мало, всё равно мало… Она хотела, чтобы он обладал ею ещё более полно, безраздельно. И чтобы никогда больше не отпускал.

***

Они решили, что садиться на корабль в Картале слишком опасно. Люди из Соколиного дома будут наблюдать за каждым кораблём, за каждым рыбацким баркасом — первый господин так просто не отступится. Поэтому правильнее было выбраться из города верхом или вовсе пешком в толпе торговцев, крестьян или купцов, провести какой-то время в городах на равнине, а потом отправиться в портовые города на западе. Это займёт у них едва ли не месяц, зато они смогут сбить со следу тех, кто будет их искать. Может быть…

Альда считала, что им было бы лучше остаться в Картале: чем больше город, чем больше людей, тем труднее найти в ней человека, но Эстоса близость Соколиного дома тревожила. Как, впрочем, и Альду тревожила близость её собственных родных.

Вдруг они решат не дожидаться, когда предательницу убьёт проклятие…

Надо было скорее уносить отсюда ноги.

Ближе к закрытию рынков, Альда отправилась за новой одеждой. Старая была слишком уж приметна: на Альде было тонкое одеяние наложницы, а одежда Эстоса явно выдавала колдуна из влиятельного дома.

Альда вынула пару жемчужин из заколки для волос и отправилась к знакомому меняле. Для этого ей пришлось перейти на другой берег, зато к нему она могла явиться под именем Альды Льессум и получить хорошую цену. Любой другой меняла или ювелир дал бы ей хорошо, если половину стоимости, решив, что девушка или находится в бегах, или вовсе украла камни. Конечно, была опасность, что меняла при встрече расскажет о жемчужинах дяде — хотя Альде показалось, он поверил в то, что это именно дядя её и послал, — но к тому времени это уже не будет иметь никакого значения. Дядя узнает, что Альда выменяла жемчуг — и что? Как это ему поможет найти её?

На Длинном рынке Альда купила одежду, сумки, небольшой запас еды, кое-какое оружие и несколько простых амулетов: с запасом сил и исцеляющие. И там же, в одном из рядов ей стало дурно: сначала навалилась слабость, такая резкая и сильная, что она не смогла устоять на ногах. Лавочник, в тот миг раскладывавший перед ней нижние рубашки, подхватил её под руку и усадил на скамью.

— Весь день ходила по жаре, — сказала Альда. — Должно быть, утомилась.

— Вы так побледнели, госпожа! Сейчас пошлю мальчишку принести вам воды, а то и правда…

Дальше Альда не слышала. Сначала в ушах начал нарастать низкий гул, словно на неё неслась лавина, а потом он взорвался дикой болью во всём теле.

Она пришла в себя, когда перепуганный хозяин лавки выплеснул ей в лицо плошку воды.

Да, она пришла в себя, но боль никуда не делась. Она стала тише и словно спряталась в глубине костей, зудела и жгла там. Альда едва сдерживалась, чтобы не закричать.

По вискам у неё стекали капли пота.

Ей потребовалось ещё изрядно времени, чтобы отойти от жуткого приступа. Когда боль стала вполне посильной, она поднялась на ноги, расплатилась за рубашки и пошла дальше.

Неужели это было оно?..

Да, можно было думать, что её одолевает какая-то неведомая болезнь, и отправиться к целителю, но в глубине души Альда знала, что это. Она отступила от родовой клятвы, и теперь пришла расплата.

Сколько времени у неё ещё есть? Семь дней, пять? Может быть, и того меньше.

И это так чудовищно несправедливо, что теперь, когда она нашла его, когда…

Ничего, она не боится смерти, и она получила свои несколько дней счастья. Несмотря на покушения, клятвы, обман, тревогу — она была счастлива с Эстосом. Не так обидно умирать.

Но больно, что он умрёт вместе с ней.

***

На расстоянии нескольких улиц от того места, где находилась Альда, в главном зале дома Льессумов её имя, выцарапанное в камне, наливалось тёмным, вязким. Это началось ещё вчера, но никто не заметил, потому что в зале была полутьма, а имя было высечено почти под самым потолком, гораздо выше уровня глаз.

Но когда из набухающих чёрным гноем букв начали сочиться густые капли, их наконец увидели.

***

Пока Альда шла к «Красному кувшину», то думала рассказать обо всём Эстосу, но чем ближе она была, тем меньше ей хотелось это делать. Её всё равно не спасти — зачем Эстосу про это знать? Она расскажет, когда скрывать станет совсем уже невозможно, не раньше…

Они поужинали при свете маленькой масляной лампы, а потом Эстос сел позади неё и обнял. Альда откинулась назад, и на мгновение ей показалось, что она тонет, растворяется в это спокойном, тёплом объятии.

Как они могли бы быть счастливы теперь!.. В тишине, при свете лампы, друг с другом.

— Вот так мы и будем жить, — тихо прошептал Эстос, словно угадав её мысли.

Альда услышала, как дрожит его голос.

— А ты не будешь скучать по своим роскошным покоям, прислуге, золотой посуде? — спросила она.

— Нет. Я уверен, что нищенствовать нам не придётся, а остальное — мне не так уж много надо. Я жив. Ты рядом. Я никогда не чувствовал настолько живым и настолько… на своём месте.

— Здесь? В гостинице?

— Нет, не именно здесь. И не внутря пузыря, это уж точно. Раньше я всегда чувствовал что-то… что-то вроде пустоты под ногами. Наступи чуть посильнее и рухнешь вниз. Я не знал, кто я. Ничего не помнил из детства… Я и сейчас не помню, но всё же знаю, что оно было и что ты его помнишь — вместо меня.

Альда вздохнула:

— Думаешь, воспоминания можно вернуть?

— Нет, это невозможно. Просто расскажи мне что-нибудь из нашего детства.

Они говорили почти всю ночь. Альда рассказала об оракуле, о собственной смерти, которую обернули вспять, о дружбе с Эстосом, о его матери и брате, о Безумном Шкезе и татуировке, о взрослении, единственном их тайном поцелуе. А потом о годах без него, об учении и убийствах, побеге за море и возвращении… И о том, что она должна была убить третьего господина, слабого колдуна, владеющего магией столь странной, что Небесный дом не мог смириться с его существованием. А под утро она задремала в руках Эстоса.

И проснулась от яростной боли, прошившей всё её тело.

Альда хотела бы потерять сознание, как это было вчера в лавке торговца полотняным товаром, но её точно что-то удерживало — чтобы она чувствовала всё, что должна была: как выкручиваются суставы, изнутри лопаются кости, кипит кровь.

Когда приступ прошёл, она даже поверить не могла, что её тело не изломано. Только губы искусаны… Эстос, до того прижимавший её к полу, начал осматривать и ощупывать её.

— Что с тобой? Никогда не видел подобного и не читал… А я, кажется, прочитал о всех известных людям болезнях. Это не падучая, потому что твоё тело не совершает непроизвольных движений… Не сухая лихорадка… — Он замер и посмотрел на неё настойчивым, пронизывающим взглядом. — Что с тобой такое? Ты знаешь. Я вижу, что ты знаешь, но не хочешь говорить.

— Я не хочу говорить тебе, потому что… Потому что это не принесёт тебе радости.

— Во имя семи небес! — воскликнул Эстос. — Я догадался, что это радостные известия! Просто скажи, что с тобой. Я люблю тебя, и я имею право знать.