Ты убивала колдунов?

Достаточно было лишь этого, мимолётной нежности, чтобы по телу начал разливаться знакомый жар. В животе медленно стягивался горячий узел.

Эстос разделял её желание: Альда слышала, как участилось его дыхание, пальцы, которые он всё ещё сжимал, ощущали нетерпеливую, напряжённую дрожь его тела.

Неужели они настолько безумны, что?..

Альда знала, что опасность пьянила. А опасность прошлая — ловушка, из которой выбрался, погоня, от которой ушёл, — пьянила вдвойне.

Эстос с отчаянным, беспомощным стоном прижался к её губам. Она целовала его, прижималась к нему, чувствуя, как он отвердел внизу.

Но потом они разом отскочили друг от друга.

Эстос затряс головой, пытаясь отогнать наваждение.

— Мне нужно поставить защиту, а потом… — Он облизнул губы. — Всё потом.

Альда кивнула и отошла подальше.

— Не буду больше мешать.

Она села на край кровати — так, чтобы можно было смотреть в окно, — и приготовилась ждать.

Эстос опустился на пол в центре комнаты, уселся поудобнее и закрыл глаза.

Альде нравилось смотреть, как он колдует, хотя и смотреть-то было не на что. Эстос вообще ничего не делал, даже лицо его было расслабленным, словно создание преграды не требовало усилий.

Она знала, что это не было такой уж простой задачей. Эстос говорил, что для создания защиты для его покоев в Соколином доме его собственных сил не хватило бы. Он пользовался амулетами. Зато, как Альда знала, в отличие от обычного защитного барьера стена из времени не требовала постоянной подпитки. Смещение во времени было постоянным, и силы потребовались бы только на то, чтобы вернуть всё к прежнему состоянию.

Альда почувствовала, как холодеет воздух — пока только по низу. Заклинание ещё не сомкнулось.

Когда у неё потемнело в глазах, она подумала, что это влияние магии Эстоса, но потом пришла та же горячая волна, что заставила её утром до боли сжать руку Эстоса.

Это было похоже на безумную вспышку ненависти, такую сильную, что стало больно… У Альды лоб, шея и спина покрылись потом. Перед глазами полыхало багряно-красное пламя, едва не выжигая их.

Альда упала на постель и вцепилась пальцами в покрывало. Ей хотелось кричать, но она сдержалась — надо было дать Эстосу достроить барьер.

Перетерпеть всего несколько мгновений. Утром всё прошло быстро…

Утром, но не в этот раз. Боль длилась и длилась, и Альда, кусая губы, корчилась на кровати. Но как только барьер был достроен — прекратилась, как по волшебству.

— Что с тобой? О семь богов, Кейлинн, что случилось? — Эстос бросился к ней, как только открыл глаза.

Альда только в этот момент почувствовала резкую боль в губах и вкус крови во рту. Она искусала губы до крови…

— Мне вдруг стало очень плохо… Как будто… — Альда не могла подобрать слов. — Как будто я горю изнутри. И в голове такая… такая ярость, злоба.

— Может быть, это моя магия так действует? — спросил Эстос, стирая пальцем кровь вокруг её рта.

— Нет, нет… Когда ты строил барьер в Ирисовом зале, я ничего такого не чувствовала, только холод. А этот приступ… Похожий был утром, когда ты спал. Это никак не связано с тобой. Или же связано, но не с твоей магией.

— Без своих составов и записей я во многом ограничен, но давай всё равно осмотрю тебя. Сядь вот так… Расслабь спину, да и вообще расслабься. Это неопасно и небольно.

Эстос повёл руками вдоль её тела, и хотя он её не касался, она чувствовала давление. Не такое тяжкое и каменное, как тогда, когда Ульпин Вилвир накладывал на неё клятву дому, а ласковое и тёплое.

— Не чувствую ничего, похожего на болезнь. Я не целитель, но ущербность тела почувствовал бы всё равно. Есть ещё что-то, но моих сил и знаний недостаточно, чтобы разобраться, что это такое. Я сниму с тебя клятву Соколиному дому — она как слишком яркий свет, из-за которого не видно остальное.

— Ты сможешь? — спросила Альда.

Она не знала, хочет этого или нет. С одной стороны, ей не нравилось носить на себе связующее заклятье, с другой же, оно помогло ей избежать расспросов родственников и Шкезе. Если же ей снова придётся встретиться с ними, клятва Соколиному дому удержит её от предательства…

Встречаться со Шкезе она не собиралась, а вот с родными, с Тервелом она хотела бы увидеться.

Но Альда понимала, что это глупо и опасно. Их род не прощал малодушия.

Она никогда их не увидит.

Они оба с Эстосом остались без семей. Странная судьба одним ударом отсекла их от родных, и если Эстос ещё мог надеяться на примирение с отцом, то Альда знала совершенно точно: в тот момент, когда она решила сохранить жизнь третьего господина Соколиного дома, она навсегда потеряла семью. Вернее, семья потеряла её. Они её отвергнут и проклянут.

Её спасает то, что они пока ничего не знают, но когда узнают…

И нужно ли знать об этом Эстосу?

— Пару секунд не двигайся, — сказал он, после короткого молчания добавив: — Я снимаю клятву впервые.

Альда не смогла бы пошевелиться, даже если бы хотела, так потрясла её догадка.

Нет, нет и ещё раз нет! Дядя не мог этого сделать. Как он мог узнать, что Альда отказалась от убийства, если она призналась в этом только себе самой?

И всё же… Альда не знала наверняка, что испытывает тот, кого покарали за предательство. А вдруг недавний приступ — это и была кара, самое её начало.

Эстос тем временем положил руки ей на плечи, несильно сдавил, а потом резко поднял. Альде показалось, что у неё в груди что-то оборвалось, какая-то тонкая, но прочная нить…

— Это всё? — удивилась она.

— Да, но нужно около часа, чтобы заклятие рассеялось окончательно. Тогда и посмотрим. Пока отдыхай… — Эстос провёл рукой по её волосам. — И куда пропал этот мальчишка с нашей едой?

Колдовство требовало больших сил, и Эстос всегда чувствовал сильный голод после. А сегодня они с самого утра не ели…

И почти тут же раздался стук в дверь — он звучал так, словно дверь находилась за полсотни шагов.

Эстос встал с кровати и легко преодолел границу сферы, словно её и не было. Он открыл дверь, взял оставленный на полу поднос и вернулся в комнату.

Альда чувствовала голод своего тела: болезненные спазмы в желудке, сгустившуюся слюну, неповоротливость мыслей, — но вид блестящих от масла лепёшек и тушёного мяса не вызвал ничего кроме отвращения.

Эстос, уже жевавший палочку запечённого сельдерея, спросил:

— Ты разве не голодна?

— Странно себя чувствую. Наверное, от всей этой магии… — Альда всё же потянулась за сельдереем: Эстос очень аппетитно им похрустывал.

Она должна сказать ему правду… Сегодня, сейчас…

Она не думала, что это произойдёт так скоро, решила, что у них ещё есть время. Но, может быть, оно и было? Вдруг у её приступов была совсем другая причина?

И всё же — сколько ещё она будет лгать Эстосу?

Альда наблюдала за тем, как он ел: даже зверски голодный — неторопливо и красиво. Кажется, она была готова восхищаться им что бы он ни делал. Каждое его движение вызывало в ней прилив нежности и печали.

Она и его, получается, предала. Обещала долгую жизнь рядом, но на деле уйдёт сама и обречёт на мучительную гибель его. Но она не думала, что так скоро! Они не дали им даже дня!

— Ты очень мало ешь, — сказал он. — Что случилось? Что ты ещё скрываешь?

Его было не обмануть. Он чувствовал её, и поэтому знал всегда больше, чем она хотела бы.

Альда тяжело вздохнула.

— Почему ты не спрашиваешь меня о другом? О том, что ты на самом деле хотел бы узнать?

— И о чём же?

— Например, кто я и как попала в ваш дом? Случайна ли была наша встреча? Почему я переоделась в секковийский наряд? Неужели ничего из этого тебя не волнует? Не вызывает у тебя страх?

— Я не боюсь тебя.

— Хорошо, ты не боишься, но разве тебе не любопытно? Разве ты не хотел бы знать, кто находится рядом с тобой?

— И кто? Кто ты, Альда? — его глаза оставались спокойными, как гладь озера.

— Моя семья служит Двору Смерти многие столетия. А четыреста десять лет назад мы принесли клятву домам правого берега. С тех пор мы убиваем для них тоже. И в «Кошачьем сердце» я не пряталась, наоборот, я кое-кого искала.

На лице Эстоса проступало понимание — но не страх. Он нахмурился:

— По поручению правого берега?

— Да.

— И кого ты искала?

— Тебя, — произнесла Альда, а когда Эстос ничего не сказал в ответ, добавила: — Меня отправили убить третьего господина Соколиного дома.

Эстос странно, болезненно улыбнулся:

— Не слишком ли ты юна для того, чтобы убить третьего господина?

— Я убивала колдунов. Это не так уж сложно, если узнать, где их второе сердце.

— Ты знаешь, где моё.

— Да. Но я люблю тебя.

Теперь ей казалось, что она любила его с того самого момента, как он заговорил с ней на заднем дворе «Кошачьего сердца» и просил позволения провести с ней ночь, что уже тогда в ней не было никаких сомнений и она лишь обманывала саму себя, когда говорила, что отправляется в Соколиный дом лишь за тем, чтобы узнать про слабости Эстоса. Она пошла туда, даже если бы ей не приказали его убить, даже если бы в тот момент она выслеживала другую жертву, она бросила бы всё, чтобы быть с ним…

Она смотрела ему в глаза, и ей чудилось, что в темноте его зрачков скрывалась бездонная глубина, такая, что могла понять и вместить всё, даже невозможную любовь убийцы к своей жертве и любовь цели к пронзающей её стреле.

— Я хотел бы поцеловать тебя, — произнёс Эстос голосом ниже обычного. — Но твои губы и так в крови…

Альда подалась к нему сама и сама впилась в его горячий, жёсткий рот.

Желание, граничащее с исступлением, не давало ей чувствовать боль, лишь дурманящий вкус крови, её влажный, живой запах… И его губы, ласкающие и терзающие её плоть.