Ледобой. Зов

Глава 48

— Ты что творишь? — Стюжень запер Отваду в угол думной, после того как все удалились, а Прям и Перегуж встали у дверей, дабы не помешал кто вольно или невольно.

— Я творю то, что должен, — князь глядел исподлобья, слова чеканил твёрдо, без малейшего сомнения. — Мне Боянщину сберечь нужно в целости, слышишь, старый? В целости!

— Судилище над Безродом — последнее, что для этого нужно. Неужели ты не понимаешь, что именно Сивый спасение для всех нас: для тебя, для Зарянки, для детей?

— То есть продать моих боярам, это и есть наше спасение? А бояр избивать без суда, это по-твоему правильно?

— Да пойми ты…

— Это ты, старый, пойми, — Отвада заорал, потрясая руками. — Нет у меня других бояр! Все какие есть — наши. Твои. Мои, Безрода. Тянут в рот на что глаз упал, тащат в ручки загребущие что ни попадя, но других нет! Понимаешь, нет! А перестанет над каждой деревней моргать да щуриться княжеское око, что тогда? Разбредёмся по своим глухоманям, межами отгородимся, каждый сделается сам себе князь и бог?

— Ты из пахаря дурака тоже не делай, — верховный вглядывался в глаза Отвады, щурился, так посмотрит, чуть в сторону сдаст, оттуда взглянет. — Мы веками спаяны, уже летописи успели обветшать, люди общим духом Боянщины пронизаны. Да пахарь же дышит этим, неужели ты не видишь?

— Ну не могу я за каждым шагом Длинноусов и Косоворотов следить! Не могу! А как сделать так, чтобы и овцы были целы, и волки сыты… пока не знаю. Не знаю! И пока не узнаю, будет так!

Стюжень молча буравил Отваду неотступным взглядом.

— Это ты распустил Длинноусов и Косоворотов!

— Ещё их отцы, деды и прадеды боярили в своих краях и весях. Мне, прикажешь, в один миг всё порушить? Ты представляешь, какой пожар тогда разгорится по всей нашей земле?

— Когда писались наши летописи и правды, их пра-пра-прадеды грязь из-под ногтей палочкой доставали после пахоты, — усмехнулся верховный.

— Нет. У меня. Других. Бояр! — отрезал князь и решительным шагом двинулся к дверям. У порога Отвада остановился, резко повернулся и бросил на прощание. — Ладно, пусть они такие зловредные и коварные, но ведь Зарянка и дети были у них в руках. Были! Делай, что хочешь! Вот он князь, мягкий, как лепная глина, как хочешь, так и крути. Так ведь не стали же! Вернули в целости. И как бы они узнали, куда Сивый их спрятал, если бы он не сказал? Видать, на самом деле силища меняет человека. Что-то в нём ломается! А я его в пример ставил: вот, глядите, честный малый, крепкий и несгибаемый!

Стюжень было открыл рот и пошёл к дверям, но князь, многозначительно покачал головой и вышел.