Ты убивала колдунов?

— Ты единственная, кто убивал колдунов. Даже если твой дядя превосходит тебя в чём-то ином, в этом тебя пока никто не смог превзойти.

Альда кусала губы.

«Не поднимай руку на колдунов, — говорили все, кто учил её. — Даже если предложат твой вес золотом, откажись».

Она всё это знала, но сейчас не могла отказать. Её род на протяжении веков служил колдовским домам правого берега и был связан с ними клятвой.

У неё не было выбора, она обязана подчиниться, даже если это означает её смерть.

Да, она убивала колдунов, но то первое убийство было просто везением, а прочие колдуны были слабыми. Вряд ли Иммед Дзоддиви стал бы звать её из-за мелкого колдунишки; его враг должен был быть очень и очень силён.

— Так кто этот человек? — спросила Альда.

— Третий господин Соколиного дома.

— Третий?

Она ничего о нём не слышала. Слышала о других, но не о третьем. В этом была некая странность, но Соколиный дом никогда не занимал её мысли настолько, чтобы задуматься об этом. Альда знала, кто такой первый господин — да и как не знать главу Совета Одиннадцати, самого могущественного человека в Картале и во всей стране? — кто такой второй господин, его старший сын и наследник, кто такие четвёртый и пятый… Молодые повесы, более всего прославившиеся подвигами в борделях Звонкого квартала. Но третий? Никто никогда не упоминал о нём, и Альде даже в голову не приходило, что чего-то не хватает…

Эту полночь, уже четвёртую с того дня, как Дзоддиви поручил ей убить третьего господина, Альда встретила наблюдая за Соколиным домом. Он находился в окружении других столь же богатых и больших поместий, а у больших поместий всегда были большие сады, где ловкому человеку, вроде Альды, легко было спрятаться.

Альда скрывалась в кроне огромного платана. Как она и думала, окна и входы в личные покои Соколиного дома были обращены во внутренние дворы и садики, так что снаружи ничего было не увидеть. Проникать внутрь Альда пока не решалась. Она не способна была рассмотреть колдовскую завесу, окружавшую Соколиный дом, но Дзоддиви утверждал, что та была. Он говорил, что опытный и сильный колдун сможет её разорвать, но сделать это быстро и тайно не получится. Скорее всего, проснутся даже нечувствительные к магии слуги. Поэтому Альде нужно было или придумать какой-то иной способ попасть внутрь, или разузнать, где ещё можно подкараулить третьего господина. И это оказалось непросто.

От Дзоддиви она знала, что третий господин нечасто покидал Соколиный дом, потому что страдал от жестокой болезни. Чаще всего он навещал своих друзей или влиятельных людей, дружественных Соколиному дому, изредка вместе с приятелями бывал в увеселительных заведениях, так что Дзоддиви советовал подстеречь его на пути туда. Предложение было разумным, но Альда должна была всё разузнать сама. Она никому не доверяла решать за себя, где и как убить. Совета родственников просить тоже было нельзя; это было дозволено только ученикам. Смерть — величайшая из тайн. Альда не знала, кто пал от руки её отца или дяди, а они не знали, кто стал её жертвами. Только с Тервелом они изредка нарушали это правило.

Эстос Вилвир, сын главы Соколиного дома, скоро станет ещё одной её тайной.

Но для начала нужно было его выследить. За четыре дня он выехал из дома лишь однажды. Вернее, Альда даже не знала, был ли именно он внутри тёмных, прочно занавешенных носилок, просто решила следовать за ними.

Она подобрала с земли камушек и кинула им в носилки. Камушек, не долетев, наткнулся на невидимую преграду… Значит, кроме восьмерых стражников человека в носилках охраняли ещё и чары.

Альда спросила у Дзоддиви, не нанимал ли он раньше людей, чтобы убить третьего господина. Тот ответил, что нет, но знает, что это делали другие, хотя и неудачно. Теперь Эстос Вилвир был настороже.

Шли дни, но ничего не менялось. Из дома почти ежедневно выезжали первый, второй и остальные господа, реже — чьи-то жёны или наложницы в богато украшенных каретах, но тот тёмный, скромный на вид паланкин больше не показался ни разу. Кто входил и выходил из него, Альда не видела. Похоже было, что человек тот и впрямь был болен и в носилки и обратно его пересаживали не у двери, а в комнатах.

Альда злилась и думала, что если дела так пойдут дальше, Эстос скорее скончается от болезни, чем она до него доберётся.

И тогда Альда решила обратиться к Хорьку. Правда, этого прохвоста тоже надо было подловить.

Обычно она приходила к нему на рассвете, когда он заваливался спать, проскальзывала в его комнатёнку, пропахшую вином, потом и грязной одеждой, через окно. Первые разы он сильно пугался — да и кто бы не испугался острия кинжала, направленного точно в глаз, — но потом понял, что, если послушно отвечать на расспросы, то останешься не только жив, но ещё и с десятком серебряных монет.

Хорёк бал музыкантом, игравшем на какой-то визгливой иноземной дудке в кабаках и весёлых домах. Но зарабатывал он другим. Он торговал тайнами и слухами, доставлял секретные послания, подстраивал встречи и разоблачения и прочее в этом роде. К каждому хозяину таверны, к каждому её прислужнику, к каждой шлюхе на улице он мог найти подход; все знали, чем он промышляет, но никто и не думал его изгонять. Хорёк был необходим. Любая из девушек, работавших в весёлом доме или в банях, знала, что если она что-то подслушала, то, пусть и сама не поняла важности сказанного, эту тайну можно продать Хорьку, а уж он-то найдёт на неё покупателя, того, кто готов был выложить за несколько слов с пяток золотых.

Скорее всего, Хорёк догадывался, кто навещал его по ночам, потому что те, о ком он рассказывал женщине, выходившей из тени, в скором времени погибали, но Альду это мало волновало. Все знали, что в столице есть множество наёмных убийц и их кланов… Хотя таких, как Альда и её семья, было мало: таких, кто делал свою работу чисто, тихо, неумолимо и не оставлял следов. Они гордились умением убивать так же, как ткачи гордились непревзойдённой красоты шелками, а художники — портретами, что смотрели как живые.

Конечно, соблазн использовать знания о том, кто вскоре умрёт, был, но Альда не сомневалась: Хорёк такие тайны и не подумает продавать, иначе следующей жертвой станет он сам.

Хорька Альда разбудила как обычно — острожным прикосновением кинжала к переносице. Тот вскрикнул, вскинулся, но потом обмяк и вяло произнёс:

— А, это ты… Давненько не показывалась.

— Справлялась без тебя.

Хорёк сел на провонявшей кислятиной и потом постели и потянулся к огниву, брошеному на столе. Один из маленьких метательных ножей Альды вонзился в столешницу в волоске от пальцев Хорька.

— Даже не думай, — произнесла Альда.

— У тебя же закрыто лицо…

— Расскажи о Вилвирах, — велела Альда, у неё не было времени на пустую болтовню.

— О Вилвирах? — прыснул Хорёк. — Да о них и так все всё знают! Но если настаиваешь… Даже не знаю, с чего и начать. Старый Ульпин Вилвир возглавляет Совет одиннадцати, а значит, правит нашей проклятой страной при умеренном сопротивлении остальных советников. А ещё он первый господин Соколиного дома. Рассказать тебе что это? — продолжал издеваться Хорёк.

Похоже, спьяну страх потерял…

— Открою страшную тайну: дом — это клан колдунов, куда входят члены семьи и прочие колдуны, которые пожелали обучиться у них и служить. Ой, погоди-ка! — Хорёк всё паясничал. — Я ведь не рассказал, кто такие колдуны! Колдуны — это те, кто может призвать…

— Ты испытываешь моё терпение, — тихо произнесла Альда.

— Ты же спросила про Вилвиров, вот я и…

— То, что другие не знают. И не о первом господине, а о его детях.

— Не слишком ли высоко ты метишь? — спросил Хорёк вместо ответа.

— Не твой дело. Рассказывай. — Альда решила дать Хорьку хоть что-то, за что бы он мог зацепиться: — Каково положение второго господина? Не желает ли старик назначить своим приемником другого сына?

— О таком я не слышал. Да и кого? Перед праздником осенней луны четвёртый господин выкупил из борделя девицу. Ну выкупил и выкупил, кого этим удивишь? Но он захотел сделать её наложницей и ввести в дом! Ульпин был в ярости от подобного бесстыдства! А самый младший сын, говорят, подвержен приступам ярости… Так что если ничего не случится со вторым господином, он так и останется наследником. Или случится?

Альда даже в темноте разглядела, как заблестели глаза Хорька.

— А третий господин?