Марргаст. Первое семя тьмы

Глава четырнадцатая

«Бойтесь вожделений своих.

Порой они обретают жизнь»

Из обращения жреца Един-бога

Мы прибыли на постоялый двор с названием «Зеленый филин» совершенно разбитые. Оставив лошадей конюху, я приказал проследить, чтобы у моей Зги всегда было много чистой воды. Черная красавица печально фыркнула; ей жуть как понравилось гулять на свежем воздухе, и возвращение в стойло не вызывало особого удовольствия. Ничего, скоро ты мне снова понадобишься. Совсем скоро.

Пока делили комнаты, я улучил момент, чтобы передать брошь-птицу Язрога Руслану. Тот выдавил из себя благодарную улыбку и попросил дать ему время побыть одному. Выглядел рарог изнеможенно, сломанная рука распухла и онемела.

Лиса, делавшая перевязку, беспокоилась о том, как бы осколки кости не вызвали мясного гниения. Неприятная болезнь, от которой плоть умирала, и ее требовалось немедленно отрезать, чтобы предотвратить распространение по телу. Напомнив Руслану следить за раной, я вышел в коридор.

Вот здесь начинались сложности. Надо было выкрасть проклятый камень у одного из самых умных людей, что я видел. А затем… затем мне придется найти оружие из обычной земной стали.

Решиться на кражу сложно лишь в первый раз. Страшно и мысли глупые гуляют. Потом твой успех зависит уже от мастерства и от того, насколько ты умеешь владеть своими эмоциями. В общем-то, воровство требует тех же качеств, что и работа смага. Довольно иронично, но мне некогда было смеяться над этим сходством.

Сначала я тайком проник на задний двор, где хозяева держали скотину. И пока никто не видел, запустил их внутрь трактира. Козы, свиньи, куры, − все, кто паслись в загончике, с радостью ринулись через открытую дверь сеять хаос и смуту. Думаю, это отвлечет моих товарищей. Хотя бы на время.

Пока зверье с хрюканьем и квохтанием всласть громило первый этаж, сбивая постояльцев с ног, заскакивая на столы и оставляя вонючие метки, я поднялся по лестнице к комнате хозяев.

Дородный Гиван с женой пытались навести порядок внизу. А это значило, что я мог беспрепятственно проникнуть в их покои. Каждый порядочный владелец постоялого двора должен иметь при себе хоть какое-то оружие. И поскольку лазить по карманам отдыхающих я не хотел, оставался последний вариант − это место.

Внутри царил легкий беспорядок, валялись детали одежды и перья. Под ворохом пышных подушек я обнаружил тонкий кинжал с изогнутой рукоятью. Сомнительно, что такая вещь сможет остановить жуткое чудище. Но я все же взял его, завернув в тряпицу, и сунул за пояс.

Стоило поторопиться, снаружи уже раздавались чьи-то шаги. Открыв покосившийся шкафчик над умывальником с застоявшейся водой, я увидел самострел. Он висел на крючке: мощный зверь, окованный почерневшим железом. А рядом с десяток бронебойных болтов. Уже лучше! Готов поклясться, что такая штука способна причинить неудобства, − особенно, если она торчит у тебя из груди или затылка!

Собрав все, что могло пригодится, я быстро удалился, постаравшись сделать так, что бы пропажи не обнаружились сразу. Будет весьма неловко, успей добрый хозяин схватить жалкого воришку до того, как он исполнит свою задумку.

Уходя, я ощутил укол совести, чего прежде за мной не водилось. Хотя в законах братства не было прямых запретов на кражу; нам только говорилось, что это не должно повлечь за собой значительное ухудшение жизни того, кого собирались избавить от лишнего.

И, разумеется, даже в таких ситуациях были свои исключения.

Например, когда на кону стояло большее количество жизней, допускались вольности и перегибы. Большей гибкостью морали, чем в Братстве, обладали лишь служители богов.

Оставалось малое. Я должен забрать чертов камень у Радогоста. Спрятав самострел в укромный уголок под столом, пошел к комнате, где остановился наставник. Собравшись с духом, прислушался, как гулко стучит сердце, готовое сорваться с привязи, точно цепной пес…

Но тут внутри заговорил Щука.

− Можжевельник тебе в зад! Не стой на пороге, малой брат, заходи.

Это было неожиданно. Как он смог так точно определить, кто стоит за дверью? Видимо, этот вопрос застыл у меня на лице, когда я входил, потому что Щука громко расхохотался. Пожалуй, он единственный из смагов не стеснялся открыто выражать эмоции. Смеялся так, что стены шатались.

− Да не удивляйся, не удивляйся ты так. У меня же слух лучше, чем у совы. Я каждую из ваших походок за версту различаю. Ты, например, сейчас хромаешь на левую ногу. Ожоги болят? Ты, давай, не напрягайся. Здоровье с нашей работенкой беречь надо, − напомнил он добродушно, отрываясь от письма, которое вертел в руках. − Вот, ждало нашего прихода. Весточка из дома. А ты чего зашел?

− Рус… Руслан, − я постарался выглядеть взволнованным. Было несложно. − Ему, похоже, нездоровится.

− Знамо дело, с такой-то рукой. Эти гниды подхвостовые пареньку ее чуть не оторвали, если б не старина Рад.

− В этот и дело. Похоже, ему стало хуже.

− Что? Так чего ж ты молчишь, пень дубовый. Зови наставника. Он где-то внизу, нашим хозяевам помогает. Какой-то шутник всю их скотину выпустил погулять в трактир, − Он вскочил, ворча под нос: − Одна беда за другой. И надо же, как вовремя Северянин ушел от нас! Где Руслан?

− Отдыхает. Я позову Радогоста, а ты иди к нему.

Сделав вид, что направляюсь к лестнице, я выждал, пока Щука отойдет, и рысью вернулся к ним. Сторона Рада была собрана и предельно аккуратна в отличие от постели великана. Вещи были сложены на колченогой скамье, а перед окном на столе рядом с письмом из столицы лежал меч.

Лента выглядела настолько потертой, что можно было предположить, что ей больше десятка лет. Выходит, он лишился семьи в довольно молодом возрасте. Жена и… дочь, сын? Не стоило мне гадать на эту тему, да разве фантазию удержишь…

Внезапно стало гадко. От всего. От того, что лицемерно подумал, что мне повезло не иметь близких, кроме волка-перевертыша. От того, что цинично солгал товарищу и собирался обокрасть друга. От собственной трусости. Но это был мой единственный шанс узнать правду. И пусть смаги будут меня презирать, я сделаю все, чтобы избавить свои сны от тени кошмарной трехрогой твари.

Везение сегодня преследовало меня, вероятно, воздавая за трудности минувшей недели. Марргаст лежал под «Сказаниями про Явь, Правь и Навь». Не знал, что наставник любит сказки.

На первой странице книги красными чернилами писарь изобразил богатыря, стоящего перед поверженным чудищем.

У многоголового змея вид был окрылено-счастливый, в отличие от противника – который вышел несколько кривоногим и пучеглазым. Но самым нелепым в рисунке были пропорции. Примерно десять к одному, и не в пользу чудища. Попадись создатель сего творения настоящему богатырю, получил бы хорошую трепку за насмешку над главной гордостью Славии.

Отодвинув в сторону странную книжонку, я набросил на черный камень платок. Касаться его руками категорически не хотелось; неизвестно, сколь губителен длительный контакт с ним.

Завязав марргаст в узел и сунув за пазуху, вернулся за самострелом. А потом быстро проскользнул во внешний двор, надеясь, что меня не видели другие смаги. В прежние времена побеги из-под носа недовольных покупателей давались мне легко и с блеском. Но не сегодня.

Выведя во двор радостно ржавшую Згу, я увидел его.

Радогост стоял у ограждения конюшни, скрестив на груди руки. Я взлетел на чернявку, стараясь не отводить взгляда с темной кромки леса. У чудищ и героев есть общее сходство. Все они стремятся к своей цели. И это была моя цель. Не его.

− Иван, брат, что ты задумал? − крикнул Радогост, пытаясь нагнать набравшую скорость лошадь. Ему было тяжело говорить. Жуткую рану на лице скрывала повязка через всю голову. − Ты же ранен, постой. Куда собрался?

Я сжал тонкие щупы Зги и подстегнул бока.

− Я приказываю, как твой наставник. Иван, стой!

Но я не слушал. В ушах свистел ветер, а за спиной, в полотняном мешке визжал крупный молодой поросенок, отловленный для особого дела. Знахари, когда-то учившие меня, обмолвились о том, что организм свиней удивительно схож с нашим. Этим сходством можно было воспользоваться.

Но для начала следует найти место, где никто не станет нам мешать.

И где никто не пострадает.

***

От мелкого ручья, протекающего через корни вековых дубов, Зга пришла в восторг. Никогда не видел, чтобы кто-то так радовался воде. Она долгое время скакала по камням, падая на спину и крутясь по-собачьи, озаряя воздух сотнями крупных брызг, − и все никак не могла насытиться.

− Впервые видишь ручей, да, девочка? − устало спросил я, прислоняясь к замшелому стволу. − Эти искаженцы тебя совсем не баловали. Что ж, играйся вволю. А дальше нам предстоят совсем не такие веселые дела.

Марргаст, завернутый в платок, словно чуял близость воды, и со схожей страстью тянулся к ней. Не знаю, откуда возникали эти ощущения. Они просто приходили в голову, как незваные гости, требующие твоего внимания.

Отдохнув от долгой скачки и набравшись смелости, я приступил к делу. У поваленного после бури дерева меня ждал привязанный малыш Уродец. Так я окрестил дурную свинью, сумевшую прокусить мне ладонь через мешок, пока я пытался его освободить. Он поднял розовую морду и злобно хрюкнул. Видать, голоден.

Я достал черный камень и осмотрел его под лучом света.

Затем протянул ворованному хряку, и когда тот не пожелал делать то, что я хотел, − завернул в хлебный мякиш и запихнул силой. Уродец вырывался и верещал носом, так как челюсти его были крепко сжаты. Наконец, он сделал глотательное движение. Я разжал руки. Свин тут же отбежал на предельное расстояние, которое позволяла веревка. Оттуда он принялся бросать злобные взгляды, желая мне всех кар на свете.

Я свистом подозвал Згу и уселся в тени дерева, положив на колено самострел. Стрелять из него я не умел, зато нас учили обращаться с луком. А это почти одно и тоже. Ну, или нет, но выбирать не приходилось.

Поскольку ожидание могло затянуться на долгие часы, я открыл прихваченную с собой книгу Радогоста. Если воровать − так по-крупному.

Пока око Ярило висело высоко над Срединным миром, оно хорошо освещало поляну, на которой мы разместились. Я мог спокойно читать. Сложно сказать, что увлекало наставника в этих историях: большинство были попросту вымученными и скучными, а чудища, которых побеждали герои, тупыми, как полено.

Никто не пытался противиться судьбе. Они просто следовали отведенным им ролям; храбрым спасителям приказывали боги, и те сломя голову бежали выполнять поручение. Никаких сомнений. Сказали, значит делай. Послушные жертвенные овечки…

Отложив внезапно разозлившую меня книгу, начал поправлять бинты. Кожа под ними потемнела и стала облезать, словно у змеи, которой предстояло сменить шкуру. Ощупывая пальцем волдыри, я старался их не лопнуть, чтобы не вредить заживлению. Меня слегка знобило. Но я надеялся, что это не ослабит мою бдительности, и выстрел настигнет цель без промедления.

− Крепостью своею мы сильны, − бормотал я. Строка из баллады об Алексее Нерушимой Твердыне была как никогда кстати. − И хоть упрямы, как ослы; зато смелы, зато горды…