Клятва Смерти

17. Жизнь без Смерти

‒ Кон Бартоломью! Если ты сейчас же не проснёшься, я позову Ральфа!

На эту угрозу матери Кон не мог не среагировать. Он открыл глаза и резко выпрямился, показывая родительнице, что встал. Но это было физически. Знала бы она, с каким трудом ему нужно было держать глаза открытыми.

‒ Так-то лучше. Быстрее просыпайся и одевайся. Это первый раз, когда вы с братом будете наравне с отцом стоять во время казни. Пора бы уже приобщаться к правящей деятельности!

Кон застонал, давая матери понять, что он об этом думал. Все равно он лишь второй сын короля. Ему трона не видать, так зачем он должен наравне стоять с королем и первым наследником? Опустив голову, он спустил босые ноги на пол, но боковым зрением увидел, что мать не собиралась покидать его покои. Она улыбнулась, подошла и, сев на кровать, обняла сына.

‒ Кон, ты такой же сын короля, как и Ричард. Ты не последний человек в семье, и должен также участвовать в жизни королевства.

‒ Я буду там только потому, что ты попросила отца это сделать, ‒ буркнул Кон.

Со стороны отца любовь была, кончено! Но… Кон чувствовал всем нутром, что его старший брат получает то, чего не получал сам Кон. Что? Он не мог сказать. Это было что-то необъяснимое, неосязаемое. Да даже взгляд… Король Генрих смотрел на своих сыновей по-разному.

‒ Не говори глупости, Кон, ‒ сказала мать и взяв подбородок сына, повернула его лицо на себя.

У Кона была прекрасная мать. И внешностью и голосом, но вот характер у неё был страшен. Точнее королева Айка была страшна в гневе, и об этом знал каждый слуга в замке. Добиться от неё состояния берсерка было трудно, но если получалось ‒ беги.

‒ Ты ‒ принц Конрад Бартоломью, второй наследник королевств Летарта, Люция и Серии. И наступит день, когда ты тоже будешь править. Твоему отцу очень трудно держать три королевства, и когда придет время, один сын будет править Летартом, а ты ‒ Серией.

Кон улыбнулся матери, но кисло. Он все равно не будет королем Серии, потому не понимал, отчего так матушка над ним хлопочет. Будто бы жалела, что отец на него смотрел как-то… Не так. Да и если подумать, у королевы тоже было разное отношение к сыновьям, но наоборот ‒ она смотрела на Кона с куда большим обожанием, хотя и второй сын не был обделен горячей материнской любовью.

Что-то странное было в их отношениях, но Кон считал, что так всегда в королевских семьях.

‒ Так что просыпайся, малыш, ‒ сказала мать и поцеловала лоб Кона. ‒ Казнь в двенадцать. А после вы с Ричардом вместе с отцом посетите совет.

***

Толпа кричала и бросалась всем, что попадало под руку.

‒ Убийца!

‒ Вор!

‒ Вздернуть!

‒ Убить!

Бедолага, которому посчастливилось стоять с веревкой на шее не выглядел хорошо. Его пытали и били, пока он был в темнице и не сдался (точнее не видел смысла скрывать), он рассказал о своем заказчике, который стоял слева от него с такой же веревкой на шее.

Но несмотря на летевшие помидоры в лицо, болезненно ударяющие в его тело капусту и морковь, Сазгаус улыбался. Улыбался, смотря на замок, откуда вот-вот должен был выйти король, чтобы огласить о начале казни.

Сазгаус стал настоящей сенсацией. Уже двадцать лет короля Генриха боготворили и уважали во всем королевстве. Он спас Летарт, спас его жителей от сумасшедшего короля, от жадных чиновников, от пыток, боли и голода. И тут вдруг объявился какой-то выродок, который посмел покуситься на жизнь короля. Жизнь Генриха не первый раз заказывали, но убийцы не дураки ‒ они понимали, что, если Генрих умрет, королевство ждала новая смута. Принцы еще молоды и неопытны, а королева Айка вообще могла забрать их и уехать в родную Серию, в которой осталось её сердце. И лишь один убийца согласился на этот заказ. Убийца, который был родом не отсюда, который не понимал, как был важен Генрих для королевства.

И вот показался король. Высокий, статный… да еще и своих отпрысков притащил. Справа стоял старший сын ‒ принц Ричард, а слева беловолосый Кон ‒ второй наследник. Сазгаус усмехнулся. Он не боялся смерти.

Король начал свою речь о том, как осмелился кто-то покуситься на его жизнь, о законах, о честности — обо всем том, от чего Сазгаусу хотелось зевать. Да и он зевнул, давая понять, что думал об этих речах.

‒ Коль решил повесить, так заканчивай с этим! ‒ с вызовом бросил Сазгаус, пользуясь тем, что толпа наконец-то замолкла, а слева тихо рыдал заказчик.

Генрих явно на секунду опешил от такой наглости и бесстрашия, лицо не потерял, а все закончил по уму. Обвинения, доказательства, приведение наказания в исполнение. Палач подошел к рычагу, который опускал люк под ногами судимых.

Сазгаусу повезло. Веревка не душила его мучительные минуты. Она свернула ему шею, но умер полукровка с его любимой и никогда неизменной усмешкой на лице.

Сазгаус не боялся смерти.

***

В толпе была и другая свидетельница казни. Она не любила такие представления, но услышав, что король Генрих лично приведет приговор в исполнение, не могла упустить шанса взглянуть на него. Ведь для нее, гостьи в Летарте, как и всего бродячего цирка, редко выпадала возможность встретиться с королями.

Взглянув на короля и его сыновей, Мира на мгновение забыла, ради чего все здесь собрались. Один из принцев, тот, чьи волосы были подобны снегу на солнечных вершинах гор, поразил ее своей красотой. Цирк еще не добрался до Серии, поэтому Мира не знала, что такие волосы присущи каждому выходцу из южного королевства. Только крик приговоренного к смерти отвлек ее.

Взглянув на парня с ухмылкой, Мира вдруг поняла, что видела его раньше. Не так, как видит сейчас, а в своих предсказаниях. Духи часто любили над ней потешаться и подкидывали абсолютно несвязные вещи, но все они были отмечены одним и тем же знаком убийцы. Но зачем духи показывали ей его? Этого она уже никогда не узнает. Приложив руки ко рту, Мира была одной из немногих, кто вскрикнул от ужаса, когда пол на эшафоте открылся, и два тела натянули веревки своей тяжестью.

***

В Иле стояла прекрасная солнечная погода для такого печального дня, как этот. Сегодня годовщина смерти матери Саймана и его день рождения. Вся семья была в сборе. Отец, который стал седым раньше времени и согнулся под грузом своей печали, сидел у могилы любимой жены в яблоневом саду, который она так любила. Миловидная жена Саймана хлопотала по дому и то и дело прибегала в сад, принося на стол новые тарелки. И конечно же, малышка Люси, которую Сайману приходилось занимать весь день, чтобы она не просилась к дедушке на колени, когда он весь в мыслях о бабушке Анжеле.

‒ Дедушка занят, ‒ мягко повторял Сай, усаживая дочку на колени. ‒ Давай рассказывать истории буду я.

‒ Но у дедушки лучше получается! ‒ возразила Люси и вырвалась из рук, снова убегая в сторону Нормана.

Сайман не обижался. В его жизни не было военных походов, и он нигде не бывал дальше Иля. Отец его даже ни разу в горы не брал в детстве, когда уходил с торговцами в соседний город. Поэтому для сказок Сайману приходилось выдумывать приключения, но получалось не очень, а маленькую непоседу надо было чем-то занять. Поднявшись, чтобы поймать Люси, Сай вдруг согнулся пополам и сильно закашлял. Он чуть было не упал, но вовремя облокотился рукой на стол, загораживая второй свое лицо.

‒ Дорогой! ‒ вскрикнула жена и подбежала к нему, бросая все тарелки. ‒ Может, всё-таки позвать знахаря?

Но Сайман знал, что ни один знахарь ему не поможет. За всю жизнь не помогли, так что оставалось только надеяться на чудо, которое вряд ли с ним произойдет. Он кивнул из стороны в сторону, отказываясь от предложения жены, спрятал кровь на руке и печально улыбнулся, глядя на свою семью. Как жаль, что пробыть с ними не удастся подольше. Зато он наконец-то увидит маму.

А солнце беспощадно светило и заставляло радоваться жизни других людей, которые не знали горя утраты, не чувствовали, что завтра может не наступить в любой момент.

***

Мара сладко потянулась в кровати и взглянула на своего соседа. очень симпатичный сын мельника на деле-то оказался… не очень. Вспомнив о страшной ночи, полной слюней и чрезмерного пыхтения со стороны мужчины, Мара поднялась с кровати и быстро оделась, лишь бы только этот не проснулся. Дома приведет себя в порядок.

‒ Доброе утро, Мара! ‒ здоровались с ней мужчины.

‒ Мара, сладенькая моя, а не сходить ли нам с тобой в лес?

‒ Мара, куда ты?

Кто-то знал о её любвеобильности, но ничего не мог с собой поделать ‒ прощал и бросался к ней в койку. Кто-то все-таки обижался, и сердце того бедняка было безвозвратно разбито. Даже бывали парни, которые уезжали из города, лишь бы Мару не видеть. Женщины… А что они могли сделать? Не было в этом городе жреца или проповедника, кто бы своим примером смелости выступил против фейри. Они просто терпели и не знали, как быть с Марой. Она не слышала. Дже не так. Она не понимала причину недовольства.

‒ Я, что, виновата, что они сами ко мне в койку прыгают?

В открытый конфликт с ней никто не ступал. Но Маре нравилась Прибрежная деревня, и уходить она отсюда никуда не собиралась. Да и зачем? Ведь сегодня был трудный день ‒ нужно было очень сексуально попросить прощения у торговца сладостями ‒ он был самый лучший во всей деревне, а Маре срочно нужно было реабилитироваться после страшной ночи.

***

Всеми брошенный, и группой и богиней, Зед долго даже не хотел освобождаться от пут. Просто сидел на земле под деревом, где его оставили, и смотрел в синеву бескрайнего неба. Что ему делать, идти ли дальше? Грот все ещё ждала его, но было страшно и обидно, что все его старания оказались не оценены. Богиня же сама показала ему путь, как выбраться из тех цепей, которыми он был связан, сколько себя помнил. А теперь ее жнецы жаловались на большую работу. Но все же жнец ‒ это не Грот, и пусть это была хоть сама Санта Муэрте, первая и главная слуга богини смерти, ее слова не должны остановить Зеда.

И он последовал за всеми остальными в горы Крика, откуда когда-то бежал. Знал бы, что там тоже был дом Грот, проверил бы в первую очередь. Но сейчас там обитала совсем другая богиня, которой поклонялся маленький, но страшный народец горных гномов. У Зеда было преимущество ‒ он примерно знал, где находились пещеры злобных дэргаров, поэтому решил потратить больше времени, но обойти их стороной. Жаль, что ему не дали шанса предупредить о них Мару. Но Грот их не оставит в беде.

Трясущийся от холода в маленькой пещере, куда задувал снег, гонимый сильным ветром, Зед боролся с подступающим сном. Закрывать глаза было нельзя. Сон в такой холод означал смерть. Но Зеду было не привыкать выживать в жутких условиях. Кутаясь в красный плащ, он думал о Маре, мечтал, как снова встретит ее, как они вместе будут служить Грот. Возможно, она научит его чему-нибудь ещё, как учила рисовать. Ему нравилось проводить с ней время.

‒ Эд… Зед, мальчик мой, ‒ услышал он голос и встрепенулся, решив, что ненадолго уснул. Так ласково к нему обращалась только Грот во снах. Он даже на мгновение расстроился, что нельзя спать. Ему бы хотелось вновь услышать голос любимой богини.

Прошло ещё несколько часов, ветер снаружи наконец-то стих, на горы спустилась ночь, принося тишину. Зед смог немного согреться, когда его временное жилье не пронизывал ветер со всех сторон. И он не заметил, как, ослабив внимание, погрузился в сон. В этих местах его вновь мучали кошмары прошлого. Ему снилось, что он по-прежнему заперт в клетке, откуда его выпускали только для того, чтобы причинить боль. Его кололи, резали, заставляли пить отвратительные настои, заставляли спариваться с их отвратительными лысыми женщинами, а если у него не получалось, бросали в яму, где он должен был драться с другими такими же невольниками до смерти на потеху хозяевам. И всему этому не было конца, Грот не приходила к нему, никто не спасал бедного мальчика, который даже не помнил, как попал к дэргарам.