Время второго оборота

Путь воина

Бронетранспортёр остановился плавно, чтобы не поднимать пыль. Но её не проведёшь. Она здесь хозяйка. Быстро поднимается большим желтоватым облаком, опускается медленно, демонстрируя свою власть. Привезли раненых в ПВД [40], передали в мед-роту. Жара. Пыль, делающая краски одинаковыми, лежит толстым слоем на всём: на технике, деревьях, на оружейных стволах, на листьях цветущей амброзии. Олимпийские боги как будто бы питались её пыльцой. Наверное, это была другая амброзия. От этой у многих только щекочет в носу. В дивизионной разведке служат не боги, а обычные люди – «из праха». Поэтому у них тяжёлые стволы, снаряжение. Им положен сухпай: каша в банках, тушёнка из фрагментов чьей-то горькой судьбы, сухари. Такая еда забирает последние силы, и после неё хочется спать. Уснуть и проснуться где-нибудь в мире «слабоосвещённых салонов и изысканных комплиментов»…

Мясо, а тем более тушёнку он не ел уже год. Началось всё с перенесённой желтухи, что на Кавказе не редкость, а потом вдруг начало казаться, что и с тобой могут поступить так же, как с излучающими оптимизм животными на этикетках… Незаметно появилось чувство солидарности к тем, чью судьбу решают расчётливые и безразличные к чужой боли. Хотя, может, они просто «спокойные», и сердца у них всегда работают ровно… Умылись. В ПВД котловое питание, правда, на прибывших не рассчитывали, остался лишь жидкий суп.

Только сели обедать, прибегает посыльный:

– Товарищ капитан, вас вызывает подполковник Синько!

Синько был в то время начальником разведки бригады, а разведчики были приданным ей подразделением.

– По вашему приказу прибыл! Здравия желаю.

– Здорово. Нужно сопроводить колонну Н-ского полка. – Синько кивнул в сторону шлагбаума, где стояли с десяток машин и несколько БТР. – До поворота на Гойты.

– Я туда дороги не знаю.

– Ты ж ездишь постоянно. По твоему маршруту, только от водокачки – направо.

– До водокачки дорога прямая, спокойная! Они что, сами не доедут?

– Так, всё, не препирайся. Через двадцать минут начало движения.

– У меня пулемёты клинят, чистить надо!

Синько демонстративно начал куда-то собираться, показывая, что разговор окончен.

Вернулся к себе в расположение. Кроме солдат, с которыми он приехал, там был только повар и два водителя. Экипаж БТР чистил стволы. Солдаты встретили усталыми взглядами.

– Собираемся, товарищ капитан?

– Подождите пока…

Доел остывший суп из котелка. Посмотрел на колонну. У них пять БТР, народ более-менее свежий. А разведчики – грязные, небритые, сколько времени даже не раздевались.

Минут через десять снова прибегает посыльный:

– Вас подполковник Синько вызывает!

Как это не просто – в молчанье
коснуться рукой козырька… [41]

Эти строки ему ещё не были знакомы.

– Да пошёл он…

Посыльный больше не появился. Позже, конечно, пришло чувство вины и понимание, что всё-таки Синько – мужик… Не стал цепляться. Почистили оружие, побрились, заправили БТР и поехали назад, в комендатуру.

В секторе «духовских» позиций пулемёт Владимирова (танковый) уверенно взял фа-диез большой октавы. Его радостно подхватили «братья Калашниковы»: спаренный башенный, а с кормы из-за ящиков с песком – «ротный», пулемётчика-разведчика Макарова Бориса. Левый борт отстрелялся из бойниц. Нутро бэтээра густо заволокло пороховыми газами… Бандиты, наверное, балдели после обеда. Ответили вяло и не сразу: дали несколько очередей и сделали пару выстрелов из РПГ. Борис потом сказал, что одна граната не взорвалась – воткнулась в бруствер омоновского опорного пункта, стоявшего перед комендатурой.

Спустя неделю, во время перемирия, на этом месте боевики расстреляют БТР бригадной разведроты. Погибнет земляк – заместитель командира. Его оторванную руку чуть позже найдут омоновцы и похоронят недалеко от поста. Перемирия тогда начинались по инициативе боевиков и заканчивались по их произволу…

Эти события произойдут незадолго до того, как воюющие стороны подпишут соглашение о прекращении боевых действий. Будет заключён так называемый «Хасавюртовский мир». Как бы потом ни возмущались разные персонажи, мол «если бы нас тогда не остановили, то… уххх!» Может, и так, но разведчики в то время не сомневались, что генерал Лебедь спас им жизнь. «Ухарей» поблизости не было. В комендатуре остался только один бронетранспортёр, способный перемещаться самостоятельно, жалкие остатки боекомплекта к миномётам. Но главное – появившаяся, тяжело скрываемая и постоянно отгоняемая зависть к отправляемым раненым (конечно, не «тяжёлым»). Завтра-послезавтра они уже будут отсыпаться на чистых простынях, с лёгким запахом хлорки, а через открытое окно слышать звуки мирного города: Ростова, Саратова, может быть – даже Питера, на худой конец – Моздока или Владикавказа… Кроме того, пролил кровь – получи орден… Кадровики в частях спешно начнут готовить наградные документы, не зная реальности, придумывая несуществующие эпизоды. Тех же, кто выдержал все передряги и продержался в строю до конца, большей частью вообще оставляли без наград.

Скептики говорили, что если по наградным документам посчитать количество уничтоженных боевиков, то цифра будет даже превышающей всё население мятежного региона… Или одного и того же бандита уничтожили несколько раз: начальник отдела кадров, начальник какого-нибудь клуба, просто хороший, с точки зрения командования, парень. Споров такие предположения обычно не вызывали.

Что будет дальше здесь, на южной окраине Грозного, никто не знал. Было лишь чувство нарастающей опасности, жара, антисанитария. И возможность наблюдать, как в моменты коротких перемирий на крыши прилегающих домов высыпали вооружённые люди в чёрных косынках и зачем-то вывешивали флаги с арабской вязью. В блокированной боевиками комендатуре бронетранспортёр разведчиков был единственным исправным. Боевые задачи за этот последний месяц были разные, но в основном – вывозили в ПВД раненых и убитых, доставляли боеприпасы, сопровождали едва «живую» водовозку. Всё это перед позициями боевиков, закрепившихся в прилегающих к комендатуре многоэтажках. Каждый выезд сопровождался обстрелом со стороны противника, высокой вероятностью минирования маршрута и засадных действий дальше – в «зелёнке». Приближаясь к домам, лупили из всех стволов, не давая бандитам вести прицельный огонь из гранатомётов. Правда, скорость оставляла желать лучшего. Дорожную змейку когда-то щедро переложили бетонными блоками, создавая препятствие для чужих…

После объявления «мира» боевики выходили из города шумно. Ликовали. Постоянно стреляли в воздух очередями. Даже ранили кого-то из своих. Он не слышал. Спал. Проснулся, когда уже всё кончилось. На второй сотне машин наблюдатели начали сбиваться со счёта. Впрочем, эта информация никому и не была нужна. Постоянно туда-сюда сновала «духовская» БМП [42]с надписью на борту кривыми белыми буквами: «СВОБОДНАЯ СТАЯ ВОЛКОВ. СТАРЫЙ АЧХОЙ». На корме: «МЕНЯЮ НА ЕЛЬЦИНА»… Сейчас такие «адепты», чтобы привлечь к себе внимание (для чего?), клеят на задние стёкла: «Спасибо деду за победу», «Спасибо, любимая, за дочку» и прочие, никому не интересные рефлексии. «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые»… [43]Блаженные девяностые. Хаос давал возможность думать самостоятельно, «напрямую», без всяких равнений на чужую грудь. А будущий оперуполномоченный военной контрразведки, с хорошей чекистской фамилией – Шкиба, был юн и, наверное, полон романтики битвы добра и зла…

Вернувшись «домой» в ППД [44], ещё какое-то время, садясь в транспорт, рефлекторно чуть поджимал справа бедро и локоть. Когда выезжали из комендатуры, под обстрел вставал правый борт. Когда возвращались – наверное, так же сжимался водитель… В какой-то газете писали, что во время ещё прошлой, большой войны девочка при артиллерийском налёте наивно закрыла голову ладошками. Осколок, летевший в неё, тогда застрял в сухожилиях кисти…

Как-то незаметно появился миф об исключительности борцов-бойцов с Кавказа. Впрочем, регулярно подтверждаемый на спортивных соревнованиях по разного рода единоборствам, в бытовых, криминальных разборках. И коллективный разум как-то незаметно стал в это верить. Правда, история говорит о том, что одними из самых грозных воинов всегда были славяне. Прямое тому подтверждение – огромная территория страны, которую не могли завоевать и отстоять слабые люди. Конечно, снова дурную шутку сыграла цивилизация, которая позволила создать все виды оружия массового истребления. И начался процесс обратной селекции. Если в рукопашных схватках побеждали самые здоровые и ловкие, то в современных условиях они стали погибать в таких же пропорциях. Именно из таких людей начали формировать наиболее боеспособные части и подразделения, возлагая на них самые важные и опасные задачи. Это их кровью были пропитаны Днепровский плацдарм и Зееловские высоты, сталинградская степь и курский чернозём, афганские камни и чеченская опока…

Сравнивая национальный состав погибших военнослужащих даже в Великой Отечественной войне, появляются ответы на вопросы, связанные с демографическими потерями, восполняемым не так быстро, как казалось отдельным военным теоретикам. Из «сети»: «И вот эта мобилизационная концепция и уверенность в том, что „бабы ещё нарожают“, оставалась актуальной в русской военной мысли до самого момента краха СССР. Анатолий Квашнин (в то время бывший начальником Генерального штаба ВС России), человек небольшого ума, сказал на одном совещании прекрасную фразу: „Подвели нас бабы, товарищи!“» (из лекции «Реформа армии, реформа государства: проблемы взаимосвязи» военного эксперта, журналиста А. Гольца). Из материалов того же автора, с коротким экскурсом в историю: «За двадцать лет Северной войны Пётр провёл двадцать шесть наборов, обескровив страну до последней степени. У наших военных всегда было колоссальное численное превосходство, и именно оно обусловило наступление золотого века русского оружия, начавшегося победой над Карлом XII, продолжившегося разгромом Фридриха Великого и завершившегося изгнанием Наполеона. Приведу только два примера, объясняющие смысл этой военной стратегии: Суворов пошёл в итальянский поход с пятьюдесятью тысячами, одержал блестящую победу и вернулся с десятью тысячами. Вот она, квинтэссенция российской военной школы. Ещё один исторический анекдот: Наполеон был в Москве уже и думал, что надо как-то заканчивать войну, победу-то он одержал, а что дальше – непонятно. Он запросил переговоры, и ему прислали не очень значимого чиновника. Наполеон сказал:

„Ну вот вы набираете рекрутов, а что ваши рекруты против моих солдат? Когда ещё они смогут воевать?“ Он был прав, но со своей точки зрения. Кутузов бросил в бой рекрутов через два месяца, они гибли, но обеспечивали победу русской армии».

Немного коснусь Великой Отечественной войны и одного из самых кровопролитных сражений – битвы за Днепр. Среди тех, кто форсировал Днепр в районе Букрина, был известный советский писатель-фронтовик Виктор Астафьев, который вспоминал: «Когда с одной стороны в Днепр входили двадцать пять тысяч воинов, то на противоположном выходили – не более пяти-шести тысяч», «Так… переправляться и так воевать могли заставить нас только те, кому совершенно наплевать на чужую человеческую жизнь. Мы закидали Германию трупами, залили её своей кровью»… Ещё: «Густо плавали в воде трупы с выклеванными глазами, начавшие раскисать, с лицами, которые пенились, будто намыленные, разбитые снарядами, минами, изрешеченные пулями. Сапёры, которых послали вытягивать трупы из воды и хоронить их, не справлялись с работой – слишком много было убито народу… А потом за рекой же продолжалось сгребание трупов, наполнялись человеческим месивом все новые и новые ямы, однако многих и многих павших на плацдарме так и не удалось отыскать по балкам, чтоб похоронить».