Идеалист

3

Нежданной гостьей заявилась в один из дней Зинаида Хлопова, та полугородская-полудеревенская Зинка, что ещё в отрочестве Зойки слыла «Ресторанной рюмкой».

Что привело её к ним в дом – общее ли деревенское нетерпение разузнать счастливо ли пристроилась под писательским крылом Васёнкина сестричка, или просто бабье любопытство, всегда замешанное у Зинки на зависти, но в дом заявилась она приодетая, подкрашенная, выказывая едва ли не родственные чувства.

Зинаида не была подружкой из Зойкиного круга, но всё же гостья, из Семигорья, к тому же с приветным словом от Васёны Гавриловны. Зойка приняла Зинаиду с открытостью, чуть ли не с радостью. С чисто женским старанием показать, как всё хорошо сложилось в новой её жизни, она похвасталась и квартирой, и добрым отношением Алексея Ивановича, и маленьким Алёшкой, удачно устроенном в детском садике, угостила, выставив на стол даже свои необыкновенные захоронки из сладостей, которые держала на случай удивить и порадовать своих Алёшек.

Зинаида слушала Зойку пытливо. И когда осмотрела квартиру, рабочую комнатку Алексея Ивановича, спаленку, с неуклюжим раскладным диваном местного производства, Зойкину одежду, усунутую в самодельный, из досок шкафчик, пол с невзрачным потрескавшимся линолеумом, сказала в скорбном сочувствии:

− Собственно, так я и представляла. Все – ах - ах! Зойка – слышали! – стала писательской женой! Но что-то этих «ах – ах» я у тебя не вижу. Он же должен хорошо зарабатывать? Ты мало от него требуешь. Ты просто деревенская дурочка!.. В других писательских домах мне приходилось видеть настоящий шик-комфорт! Приходилось, приходилось, не делай удивлённые глаза. Круг моих общений вплоть до столицы!..

Зойка пробовала объяснить, что Алексей Иванович живёт другими интересами, даже заставил, вот, учиться.

Зинка сделала большие глаза:

− Тебя? Заставил учиться?!, Ну, дурочка. Кто же выходит замуж, чтобы учиться? Замуж выходят, чтобы жить. Тебя должны на руках носить. А он – учиться! Смех!.. Ты ещё не завела симпатию на стороне?..

Зойка смотрела на Зинаиду не понимая:

− Но я люблю Алёшу! – сказала она изумлённо.

− Ты-то, может, и любишь… Но вот, любит ли он? – умело подкрашенные губы Зинаиды сложились в насмешливую гримаску.

− У меня не муж. У меня только друг. Но посмотри на меня! – Она провела рукой от красиво уложенных волос до модного костюма и белых туфель на тонком высоком каблуке.

− Поменять одно на другое и остаться при скучных домашних заботах, - это, извини меня, не современно. Ты – писательская жена, должна и требовать соответственно!

Зойка погрустнела, призналась, что Алексей Иванович ещё не развёлся с прежней женой.

− Ну, знаешь! – искренне возмутилась Зинаида. – Если ты любовница, то надо знать своё право!..

Зинаида Хлопова и дня не провела в доме, но Зойкину душу замутила. Как ни силилась Зойка отогнать от себя дурные Зинкины внушения, многое в жизни её с Алексеем Ивановичем увиделось другими глазами.

Ну, зачем. Вот, каждый день он торопится на необязательную свою работу? Если и не на работу, то уж скорей в комнату, за стол, к непонятным своим листочкам? Уйдёт и оставит её одну в невесёлых заботах по дому. И не подумает, как тоскливо ей сидеть и ждать, ждать, когда явится красно солнышко, чтобы снова скрыться!

Тут ещё и те страшные слова, от которых до сих пор заходится сердце. Для Зойки, чья жизнь вся была любовью, услышать, что в жизни Алёши есть что-то важнее любви, было всё равно, что потерять любовь!

Пришло ей в голову, что и затея с её учёбой придумана Алексеем Ивановичем, чтобы как-то занять её, чтобы не очень-то надоедала она ему своими чувствами. Сама собой явилась и совсем уж тоскливая мысль: а так ли нужна она Алёше? Может, всё, что случилось у них, просто жалость к ней, дурной девчонке, блажь от случившегося в его жизни одиночества? Разве жена она ему? Права Зинаида: просто она любовница на какое-то время. К тому же, с чужим ребёночком…

Догадка ужаснула Зойку. Но что могла она? Что могла она потребовать от Алёши?

«Ну, и пусть, любовница, - думала, страдая, Зойка. – Сама виноватая. Слишком уж размахнулась, глупая мечтательница!»

Как и прежде, был у них свой час любви, когда, ближе к ночи, в маленькой спаленке, раскладывали они диван-кровать, неуклюжий и такой уютный для них. Это час ласки и радости как-то искупал дневную разлуку. Это был её час, один-единственный за весь долгий день! Теперь и это час печалил Зойку. Она знала, наступит утро, и Алёша, не жалея ни её, ни себя, уйдёт в чужие заботы, и до позднего вечера будет где-то там, за стенами дома, далеко-далеко от неё.

Алексей Иванович, возвращаясь с работы, всё чаще заставал Зойку в несвойственной ей задумчивости над нераскрытыми книгами и тетрадями. В кухонке, на приглянувшемся ей месте за обеденным столом, у тёпленькой батареи, о которой в прошлой своей жизни она мечтала, как о несбыточном счастье, смотрелась она как-то сиротно, будто не в своей квартире, и глядела на явившегося Алексея Ивановича вроде бы даже без радости, тоскливо, будто прощалась.

«Устала, Зойченька!» - мысленно жалел её Алексей Иванович. Он переодевался, умывался, садился за стол в ожидании ужина, толкуя по своему плохое её настроение, успокаивал:

− Ну, ничего, ничего, Зой! Ну, ещё немножечко… Вот, закончу мучиться над книгой, всем печалям – конец!..

Зойка думала: что книга! Что изменит книга, если нет у тебя, Алёша, любви ко мне… И стоя у плиты, разогревая приготовленный ещё днём ужин, она с ещё большей остротой чувствовала всю непрочность своего пребывания здесь, в квартире Алексея Ивановича. И в словах его о том, что скоро придёт конец их мучениям, слышалось ей совсем, совсем другое…

Зойка доходила до отчаяния от истерзывающей её догадки: ей мнилось, что Алёша вовсе и не хочет разводиться с прежней своей жёнушкой - артисточкой. Сама она враз оборвала всё, чем жила, и без возврата, добилась развода в первый же год своей новой жизни. А , вот, Алёша, умный, сильный Алексей Иванович, не торопится, и не хочет, чтобы она стала для него женой. Только и скажет: «Неужели, Зойченька, никчёмная бумажка может что-то изменить в жизни?»

Знал бы он, как смутно бывает от того, что где-то всё-таки есть, не ей, не Зойке, принадлежащая бумажка! Вот, заявится в какой-то из дней красивая, законная его жена-жёнушка, и Алёша, Алексей Иванович, в растерянности обернётся к ней, к Зойке, и скажет смущённо, что… что – Зойка страшилась договаривать то, что может сказать Алёша.

Как-то вечером, купая в ванне сыночка, она стала говорить ему:

− Ты помнишь тётю Васёну? Хочешь к ней поехать? Там песочек, Волга, лошадки…

Алексей Иванович работал в своей комнате, услышал, спросил удивлённо:

− Ты собираешься навестить Семигорье?

У Зойки чуть слёзы не брызнули. Так захотелось высказать всё что изгрызало её нехорошими предчувствиями! Сдержалась. К чему разговоры? Если так ему хорошо, пусть так и будет. Будет просто любовницей. До какого-то дня. А там… там… уж, как получится!..

Что же Алексей Иванович? Не видел, не хотел видеть душевных переживаний самого близкого человека? Что он?..

Уверовав в безоглядность Зойкиных к нему чувств, он слепо возрадовался открывшейся ему возможности уединяться, думать и писать, писать свою исповедальную книгу. Причин встревоживаться Зойкиной молчаливостью он не находил. Порой, когда сидели они за вечерним чаем, он перехватывал печальный взгляд Зойки. Удивлённо поднимались над очками светлые его брови, он интересовался:

− Что с тобой?..

Зойка не отвечала. Отвлекая его от невесёлых своих мыслей, спрашивала:

− Чаю ещё налить?..

Он пожимал плечами, целовал в скорбно подставленную щёку, молча уходил к себе в комнату работать.