В те холодные дни

5

Вечером в магазинах перед закрытием обычно спадает наплыв покупателей, приходят только опаздывающие деловые люди или холостяки. Именно в такое время у прилавка появился электросварщик Федор Гусаров, которого тут знали в лицо все продавцы и кассиры. Он не торопясь, аккуратно укладывал в сумку творожные сырки, свертки с продуктами.

На улице дул порывистый ветер, сек лицо сухим, колючим снегом, чуть не сорвал шапку с головы. Свободной рукой Федор придержал ушанку, плотнее застегнул пальто, прибавил шагу.

В окнах домов и в витринах магазинов ярко горели огни, на улицах и тротуарах тоже было светло, на перекрестках вспыхивали то красные, то зеленые фонари, звенели трамваи, хрустели по снежному насту тяжелые резиновые колеса автобусов и машин — словом, кругом шумела жизнь, как в настоящем большом городе.

Пройдя квартал, Федор свернул в булочную.

— Здравствуйте, — сказал он кассирше. — Два батона и плитку шоколада. Слыхали новость?

— Какую? — с любопытством спросила кассирша, оживившись в лице.

— Хотят сносить вашу булочную, и на ее месте построят большой фирменный магазин под названием «Хлеб».

— Когда это будет! — разочарованно пропела кассирша. — Я уже на пенсии буду, внуками займусь.

Федор сам взял с полки хлеб, сунул в сумку.

Кассирша скептически качала головой.

— Вроде хозяйственный мужик, а деньги пускаешь на ветер — шоколад покупаешь. Баловство.

— Это как сказать, Анна Тимофеевна. До свидания, пора закрываться.

— Бережет жену, все сам делает, — похвалила кассирша Федора. — Дай бог каждой такого мужа.

Он торопился, надо было успеть сделать все, что положено, действовал расчетливо, словно по ритуалу, который выработал для себя, стараясь закрепить «дисциплину жизни», как однажды объяснил он это своей Вере. Закупив продукты на ужин и на завтрашний день, он торопился зайти в техникум, где училась жена, рассчитав так,чтобы попасть к последнему уроку.

По каменной лестнице поднялся к подъезду техникума, вошел в вестибюль и, стряхивая снежинки с шапки и мехового воротника, остановился возле дежурного, читавшего книгу:

— Не опоздал?

Пожилой инвалид с перебитой рукой, в старом морском кителе, с черными усами, в очках, небрежно взглянул на Федора и тут же снова уткнулся в книжку.

— Повадился ходить каждый день, — недовольно сказал он. — Делать нечего?

— А что, нельзя? — пошутил Федор. — Читай, не помешаю.

— У нас не детский сад, без провожатых найдут дорогу домой.

— Правильно говоришь. Разреши заглянуть?

— Иди, мне не жалко.

Федор привычно пошел по коридору к стеклянной двери класса. Взобрался на табуретку, приник к матовому стеклу, стараясь заглянуть в аудиторию. По всему было видно, что он делал это не впервой, держался свободно, хорошо знал, что никто не помешает.

В аудитории шли занятия по физике. У доски стояла преподавательница — высокая женщина в очках, Екатерина Анатольевна Шкуратова. Она строго смотрела, как жена Федора Верочка Гусарова, покачивая светловолосой головой и подтягиваясь на носках, чтобы достать до верхнего края доски, писала какую-то формулу.

Федору не было слышно, о чем разговаривали преподавательница и Верочка, но он отчетливо видел, как Вера морщила лоб, стараясь вспомнить урок, наконец, начала писать, постукивая мелом по черной доске. Преподавательница удовлетворенно кивала.

Раздался звонок. Федор ловко спрыгнул с табуретки, побежал в раздевалку, торопливо снял с вешалки Верину шубу и помчался навстречу выбегающим из класса студентам.

Верочка уже искала мужа, оглядываясь вокруг, зная наверняка, что он здесь. И когда Федор появился перед ней, протягивая шубу, озорно расставила руки, прямо с разбегу попала в рукава.

— Опять подглядывал? — спросила она, довольная встречей.

— Чуть-чуть.

— Сумасшедший ты, Федька. Держи!

Молодые люди торопливо шагали по улице. Оживленно разговаривая, не заметили, как вошли в подъезд своего дома, поднялись в лифте. Федор прошел вперед, открыл дверь квартиры, зажег свет в прихожей, пропуская жену вперед.

— Какая ты, Верка!

— Какая? — спросила она.

— Красивая!

Она засмеялась и ушла в комнату. Федор пошел на кухню.

Вынимая из сумки продукты, деловито раскладывал на столе свертки, гремел бутылками с молоком, делал все быстро и ловко. Зажег газ, поставил чайник на плиту и тут же принялся накрывать на стол, стучал посудой, прислушивался к доносящемуся из комнаты голосу жены.

— Господи! Кто тебя просил натирать полы? — воскликнула Вера, и по ее тону было понятно, что она довольна такой неожиданностью.

Не отрываясь от дела, Федор добродушно крикнул из кухни:

— Плохо? Халтура?

— Замечательно! Скользкий, как лед, хоть коньки надевай. Натер, как заправский мастер.

Окончив все приготовления на кухне, Федор громко, как в театре, объявил:

— Кушать подано. Прошу к столу!

— Я же не ребенок, — сказала Вера, увидев на тарелке шоколад. — И не балуй меня, пожалуйста. Починил будильник?

— Так точно.

— Когда ты все успеваешь? — удивилась Вера. — Такого бы работника в бюро добрых услуг. Фигаро тут, Фигаро там. Приглашали бы нарасхват.

Федор разлил чай, подвинул жене тарелку с едой. Они принялись ужинать, продолжая разговаривать. Он шутливо загибал пальцы, отчитывался за прошедший день:

— Посуди сама: пришел с работы в пять минут шестого. Подогрел обед — раз, съел — два! Потом взялся за полы. Семьдесят минут напряженного труда, почти героический рывок, полный блеск — три! Двенадцать минут мылся в ванной — четыре! Потом вдохнул жизнь в будильник — пять! Затем магазин — шесть! На обратном пути — техникум, встреча с тобой — семь! Дальнейшее течение моей жизни — на твоих глазах.

Слушая веселую болтовню, Вера делала бутерброды, поглядывала на мужа. Увидела на его щеке красное пятно:

— А что сие значит?

— Пустяки, — сказал он. — Не успел маску надеть, искрой обожгло.

— Когда-нибудь останешься без глаз, честное слово. Я же видела, как ты суетишься возле своих труб, чуть ли не обнюхиваешь со всех сторон. Андрей Никифорович много раз предупреждал тебя, какой-то ты чумной, везде суешься.

— Я плохой? — спросил он. — Да?

— Непослушный и упрямый. Вырабатываешь дисциплину жизни? План, исполнение, проверка, исправление ошибок?

— И за что ты меня полюбила? Отвечай, смотри в глаза! — Он уставился на нее, насупив брови.

— По глупости и по неопытности, — сказала она. — Да и вообще я тебя не люблю, разве это неясно?

— А известно тебе, что выходить замуж за нелюбимого человека безнравственно? Я, например, так не поступал. Я женился на горячо любимой женщине, разрази меня гром. За ваше здоровье, Вера Петровна! — Он поднял кружку с чаем, стукнул об Верину, нерасчетливо хлебнул большой глоток, обжегся, зашлепал губами. — Бр-р-раво! Какая сатанинская крепость, черт возьми! Даже заядлым самогонщикам не снился такой обжигающий напиток. Крепкий и горячий, как любовь.

— Кончай концерт, Федька, — оборвала его Вера, смеясь и раскачиваясь на табуретке. — Не проспать бы нам завтра. Шабаш!

— Не подавляй таланты, — сказал Федор. — Будильник знает свою службу, не подведет.

— Больно он тебя слушается! Хочет — звонит, хочет — нет.

— Я же починил.

— Это еще не факт, — сказала Вера. — Ужин прошел в дружеской обстановке, в атмосфере полного взаимопонимания. Хочу спать!

— Ладно, иди, я помою посуду, — сказал он и встал из-за стола.

— Сегодня моя очередь, ты мыл вчера, — запротестовала она.

— Не мешай, Верка! Адью, пока, спокойной ночи!

Он оттолкнул ее от стола, стал собирать посуду.

— Это нечестно! — возразила она, пытаясь отобрать у Федора чашки. — Я не усну, меня замучит совесть.

— Уступи дорогу, иду на зеленый свет.

— Моя же очередь, Федька!

Он двинулся вперед, чтобы пройти к раковине, хотел увернуться, но Вера толкнула его под локоть, и вся посуда с грохотом упала на пол. Со звоном разлетелись осколки.

— Поздравляю вас, мадам! — с огорчением и укором сказал Федор. — Какие были симпатичные чашечки!

— Прекрасный выход из положения, — сказала Вера, от души заливаясь веселым смехом. — И ничего не надо мыть. Прямо в ведро и в мусоропровод. Гениально!

Но Федор был огорчен: жалко чашек, придется покупать новые.

— Игра в благородство не получилась, — подвел он итог происшествию и принялся подбирать черепки. — Всегда знал, что с тобой каши не сваришь.

Пока Вера стелила постель, из кухни доносилось ворчание мужа.

— Ты должен учесть, — сказала она шутя, — что впереди у нас полвека совместной жизни. Представляешь: пятьдесят лет вместе — и дома и на работе.

— Неужели мы всю жизнь будем работать в одном цехе? — воскликнул Федор, вернувшись из кухни.

— А почему нет? — сказала Вера. — Очень даже может быть.

— Какой ужас! — сделал гримасу Федор. — Кончишь техникум, потом институт, станешь инженером, будешь командовать мной: «Не так делаешь, Гусаров, не то говоришь! Я тебе приказываю!»

— Дурень ты, Федька, артист погорелого театра. Разве я такая?

Федор закатил глаза, упал на кровать, дурашливо воскликнув:

— Умираю! Помогите!..

Будильник не подвел их, зазвонил громко, призывно, разбудил в назначенный час. В ту же секунду щелкнул выключатель, зажглась лампочка-ночник, и Федор первый вскочил с кровати. Взял продолжавший звонить будильник, поднес к уху жены.

— «Не спи, вставай, кудрявая!»

Она оттолкнула мужа рукой, натянула на голову одеяло.

— Заткни его, Федька. Перестань!

— За что голосуем: кофе или чай? — громко спросил Федор.

— Кофе! Ко-фе! — крикнула Вера.

За окном еще висела густая темнота, но в соседних домах уже зажигались огни, из подъездов выходили люди, торопились на работу.

В морозном тумане, как масляные пятна, расплывались разноцветные огоньки трамваев и автобусов, где-то лязгали звонки, визжали тормоза. Под ногами торопливо идущих людей скрипел снег.