Похороны Мойше Дорфера. Убийство на бульваре Бен-Маймон или письма из розовой папки

Глава о кооперативной квартире, английской мебели и предотъездных разговорах

Любовь Алика к Райке заключалась главным образом в том, что он своей жизни без Райки не представлял. Они были вместе много лет и, с тех пор как однажды ушли с вечеринки у Жоры Сергеева, не расставались. Алик тогда заканчивал университет, а Райка — последний класс. У Алика были нелады с родителями, и некоторое время он жил у Райки. Райкина мама протестовала, но Алик и Райка так вели себя на людях, что придраться было не к чему. Алик умел очаровывать родителей своих девочек: у него был такой милый вид интеллигентного еврейского мальчика из хорошей семьи! После университета Алик отправился в Петрозаводск учителем истории и в течение пяти месяцев каждую субботу приезжал в Ленинград, к Райке. Это было утомительно и неудобно. Они решили пожениться, хотя Райке, увлеченной математической лингвистикой, казалось, что замужество помешает ее занятиям. Она не хотела выходить замуж и потому, что бы па уверена: ее дружеские отношения с Аликом ничем не похожи на то, что она, Райка, называла любовью. Но Алику было кошмарно трудно и тошно в Петрозаводске, другой возможности вернуться в Ленинград у него не было, ему нужно было помочь, и Райка, поддавшись уговорам матери, обеспокоенной «по меньшей мере странной ситуацией», предложила Алику пожениться. Впрочем, они решили ни в коем случае не заводить детей.

Райка всегда была хорошим товарищем, она оказалась и хорошей женой. Сначала они поселились у Райкиной мамы, а потом, примерно через год, когда появилась возможность строить кооперативные квартиры, Райка ухитрилась обегать достаточное количество родственников, друзей и знакомых и раздобыть деньги для первого взноса. Помогли и Аликовы родители, и Райкина мама, так что через год с небольшим Алик и Райка оказались счастливыми обладателями двухкомнатной квартиры недалеко от центра. Квартира довольно скоро была красиво обставлена: Райка двинула в бой ряды своих знакомых, которые помогли ей достать не только холодильник, миксер и финскую плитку для кухни и ванной, но и старинную мебель, недорогую и красивую.

Хозяйственные заботы не утомляли Райку, а развлекали и веселили. Ей было в большое удовольствие приобретать красивые и удобные вещи, расставлять их в квартире, устраивать кабинет для Алика, раскладывать книжки по полкам старого красного дерева, покупать и развешивать яркие занавеси, разыскивать кресло с резьбой, которое должно было гармонично сочетаться с бледно-зеленым немецким ковром во всю комнату. Алик принимал в этих делах самое активное участие: ездил занимать очередь, ходил с Райкой по комиссионкам, обсуждал, где что поставить и что купить. Он изображал, конечно, некоторое безразличие и пренебрежение, но с большим наслаждением усаживался в удобное вертящееся кресло за письменный стол, сделанный под «чиппендейль».

Они вдруг стали вести светскую жизнь. Литературные, киношные и музыкальные знакомства росли и разбухали, как снежный ком весной. Все знали Райку, и она всех знала. Ни она, ни ее приятели не устраивали приемов, но у Райки в доме можно было всегда перекусить и выпить; в крайнем случае — чаю. На диванчике в комнате, которая называлась «кабинет Алика», часто ночевал кто-нибудь из иногородних знакомых: таллинский журналист или грузинский адвокат, музейщик из Владимира, знаменитый автор эстрадных реприз из Одессы, московский физик или поэт из неофициальных. Райка никогда не набивалась на знакомства: ее буйный темперамент подхватывал людей и втягивал их в Райкину жизнь.

Алик и Райка привыкли друг к другу в том качестве, в каком каждый был. И каждый жил сам по себе. У Алика была служба в музее автодорожного транспорта, попытки написать и защитить диссертацию, приятели по книжному толчку и «Сайгону», длинные разговоры в «Демкниге», разговоры и шляния по Васильевскому, по Неве, долгие сидения у Володьки с обсуждением Бхагаватгиты, мистицизма Джами и евреиновской теории театра; а у Райки — математическая лингвистика, филармония, театр, выставки, трепотня с подругами и забавные знакомства.

У них были и общие друзья и знакомые, но в будни каждый жил сам по себе и со своим. Они не мешали друг другу, а даже нуждались друг в друге. Алик был Райкой ухожен, он не выходил из дому без свежего носового платка, Райка старательно следила за свежестью и белизной его рубашки, бранила за мятые брюки, заставляла стричься вовремя и бриться каждое утро.

А Райке Алик нужен был, чтобы было о ком заботиться, на ком проявлять свою способность к домовитости, умению вести дом, а когда приходили приятели, им не было скучно с Аликом, его знали в городе, — да что говорить: Райка привыкла к Алику. «Хорошо, что мужик есть в доме, — говорила она и добавляла: — Может, он и дерьмо, но дерьмо свое».

Это случилось через три года после того, как Райка окончила университет. Несмотря на пятый пункт и женский пол, ее оставили в аспирантуре. Она была без пяти минут кандидатом, а Алик все еще ковырял свою диссертацию. На службе он сидел прочно, хотя и поговаривал, что лучше бы уйти в лифтеры или в кочегарку. Ему опостылело ходить на службу, отсиживать положенное время, но за это платили зарплату (и неплохую — музей был ведомственным), и приходилось терпеть.

И вдруг начался отъезд. Всеобщий отъезд, поголовный отъезд. Уезжали все, и всем хотелось уехать. Первые страхи перед ОВИРом прошли довольно быстро и достаточно безболезненно. ОВИР стал не страшен, а быть в рядах отъезжающих стало делом почетным, делом доблести и геройства. Уезжали или уже уехали многие приятели, а многие боролись за отъезд и ходили в героях. Толкаться в толпе по субботам у синагоги, плясать там на Симхас-Тойре стало таким же привычным делом, как выпивать на октябрьские и украшать елку под Новый год.

Для Алика Израиль и еврейство сделались тем идеалом, который он искал, к которому стал стремиться. И его привлекла экзотика предотъездной жизни: сходки, разговоры, очень теплые и дружеские отношения между отъезжающими — общественная жизнь вопреки советским порядкам. Он стал бывать на проводах, появились новые знакомства — не столько интересные, сколько таинственные. Райка ходила с ним и почти сразу стала всех знать, со всеми водиться, во всех делах участвовать (кроме, пожалуй, связанных с иностранцами) и… готовиться к отъезду. И Алик с нею.

Они прошли все что полагалось: увольнения, собрания, слезы родителей, устроили грандиозные проводы — и уехали.

Они вместе преодолели обычные невзгоды первых лет репатриантской жизни, но как-то так случилось, что главной из них двоих стала Райка. Она знала точно, что хочет жить в Иерусалиме, что хочет работать по своей специальности, и нашла такую работу в Иерусалимском университете. Она знала, где должен работать Алик и нашла для него переводческую работу; к сожалению, не пригодилось его историческое образование, но было полезно, что он разбирался в автомобилях и в автомобильных дорогах. Появились разнообразные знакомые, а поскольку евреев из Советского Союза было немного, ее знал, почитай что, весь «русский» Израиль.

Оба достаточно зарабатывали (Райка, правда, лучше), ездили по Стране, устраивали междусобойчики. Покупали книги, не уставая приходить в восторг от обилия разного русского чтения, от возможности читать по-английски то, что в России было не достать. Ходили в концерты, в Синематеку, в музеи, радуясь возможности видеть то, что в России увидеть невозможно никогда, потому что это невозможно увидеть в России.

Потом случилось то, что Алик, как ему теперь казалось, чувствовал и предугадывал. Райка ушла.