Похороны Мойше Дорфера. Убийство на бульваре Бен-Маймон или письма из розовой папки

Глава вновь о тоске, об идеальном мужчине, о знакомой птичке и снова о читателе

Алик ходит по квартире, курит, пьет кофе, смотрит в окно. А там, за окном, ничего такого нет: нет детей, нет взрослых, нет собак, нет кошек. Дети в школе, взрослые на работе, собаки заперты дома, кошки тоже. И старики не выходят — жарко, деревья истомились от жары, трава полегла. Синее небо, слепящее солнце и душная тоска, влажная тоска, тоска непролитых слез. Эта, последняя, наступит позднее, когда Вера вернется со службы и — и что? И ничего. Тоска.

Описать ли тоску? Ведь коли не знаете, так и не поймете. А если вам известно, что это такое, то достаточно произнести: тоска… — и вы сами чувствуете, целиком погружаетесь в это состояние, имеющее причину нечасто, а чаще возникающее без причины: тоска, потому что тоска. И все тут: сумерки, тревожная дрожь во всем теле, изнуряющая дрожь, мучительная; и опостылевшие предметы обихода вокруг, и стандартная планировка квартиры, и скучные, позавчерашние разговоры, и унылое лицо оскорбленной, ни в чем не виноватой женщины, и еще что-то, такое же необязательное для тоски, как и все ранее перечисленное. Тоска есть тоска.

Психиатры по этому поводу имеют несколько мнений. Одно — такое состояние называется маниакально-депрессивным психозом. Другое — это состояние нормально, поскольку этим психозом страдает большинство ныне живущих людей. Существуют и другие мнения — оттенки предыдущих. Про тоску все знают, но заметил ли кто-нибудь, что последняя страница написана мною в тоске?

Бедный Алик! Не понимает он своего счастья! Живет он в прекрасной квартире, у прекрасной женщины, которой нужен мужчина, чтобы с ним спать, иногда говорить, обязательно заботиться о нем, готовить еду, стирать, шить, печь для него пироги, а также создавать для него условия творческого труда. Вере непременно нужно, чтобы труд ее мужчины был трудом творческим. Бедный Сенька, он был простым механиком…

Алик же ни о чем не хотел говорить с Верой. Когда она уходила, он спал. Когда она приходила, он сидел молча, уставясь на приближающиеся сумерки. Они ужинали и ложились спать. Молча. Так ли должен вести себя мужчина? А у Веры было свое представление об идеальном мужчине. Она была женщиной с идеалами. Среди ее идеалов был так же идеал мужчины.

«Странно у меня сочиняется, — подумал Рагинский. — Только я пытаюсь было поговорить о душевных муках моих героев, как обнаруживаю, что мне нечего сказать читателю такого, чего читатель бы не знал. Любой из моих читателей знает (и каждый со своей стороны!), каково живется человеку с нелюбимой женщиной/мужчиной. Почти каждый имеет, что сказать по этому поводу. Если же кому-то и довелось жить с любимым, то это было так давно, что как бы этого и не было».

Из чего складывается женский идеал мужчины? Оказывается, что он складывается из сказок Андерсена, рассказов о пограничнике Карацупе и его верной собаке Индусе, из подготовки к сочинению на тему «Женские образы в романе Л. Н. Толстого „Война и мир“», из книжки «Овод», из рассказов подруги, из кинофильма «Мост Ватерлоо», из фотографий актера Тихонова, из ночных размышлений, когда не спится перед контрольной по алгебре, из лекций на воспитательском часе о любви и дружбе, из сонетов Шекспира в переводе Маршака и романов Лема в переводе А. Громовой и Р. Нудельмана, из романов Хемингуэя в переводе И. Кашкина и рассказов Селинджера в переводе Р. Райт-Ковалевой. Последние переводы читаются в таком возрасте, когда идеал уже сложился, и истории, вычитываемые в означенных переводах, воспринимаются со скорбью человека, прожившего жизнь и познавшего печаль разочарований.

«Пьюти-фью-фью», — сказала знакомая птичка. А больше ничего и не скажешь.

Но если б Веру спросили про ее идеал, она наплела бы про то и про это, но правды не сказала б. Что знает она? Она-то думает, что ей нужен истекающий муками и словами Алик, а на самом деле ей нужен Сенька. При этом хорошо бы, чтобы и Алик был. С Сенькой хорошо было спать, он умел держать в порядке дом, он был, что называется, «мужчина в доме», а когда в доме есть мужчина, женщина живет спокойнее, чем когда его нет. Но идеал мужчины Вера сформировала под влиянием указанных обстоятельств, и Сенька этому идеалу не соответствовал. Вере нужен был «мужчина в доме» и нужен был «идеал мужчины». А где такого взять? Если бы «мужчина в доме» мог иногда изобразить творческую истерику, а «идеал мужчины» умел забивать гвозди и красить стены — тогда конечно. Если бы «мужчина в доме» был способен поговорить о свободе личности и о вечности, а «идеал мужчины» умел прочистить унитаз — тогда, безусловно, да. Если бы «мужчина в доме» знал толк в рефлексах и самоанализе, а «идеал мужчины» разбирался в ценных бумагах… Ах, если бы! Пьюти-фью-фью! Бедная Вера!

Алика ей очень жалко, она его очень жалеет, но хорошо понимает, что сам по себе он не уйдет. Так и будет сидеть в сумерках и заедать ее молодую жизнь. А жизнь свою Вере жалко тоже. И Алика жалко. Как она поступит?

Она поступит неординарно. Это я вам обещаю.

В тот день она будет необычайно весела, оживлена, болтлива. Она будет говорить Алику милые глупости, на которые он ответит молчанием. И Вера впервые позволит себе изобразить обиду. Потом Вера уговорит Алика поехать на вернисаж. Их пригласили. Пригласил художник. Тот самый, чьи картины будут представлены на вернисаже. И они поедут на вернисаж.

На вернисаж?

Видите ли, я мог бы затащить вас на вернисаж молча, ничего не объясняя. Какое, собственно, вам дело — куда? Вас ведут на вернисаж — идитеI Не нравится — закройте книгу. А если я объясняю, то лишь потому, что мне забавно заставить героев пойти туда, куда мне нужно. И вас отправить туда же, на вернисаж.

А на вернисаж вы отправитесь вслед за Верой только потому, что уже давно написана глава про вернисаж. И эта глава болталась среди моих бумаг совершенно зря. А теперь я ее использую. Вам-то все равно. Вам лишь бы глазами скользить по строчкам. Вы, читатель или читательница, ничего не понимаете. Я мог бы и повесть эту вам не показывать. Вот не писать ее я бы не мог. А уж если напишу — пожалуйста, можете читать. Мне все равно. И на ваши реакции, названные почему-то мнениями, наплевать. Ведь вы не дурак, читатель. И как же замечательно будет, когда вы, купив за хорошие деньги плотно сшитые листочки, на которых будет напечатана моя повесть, вдруг обнаружите эти прекрасные строки, которые объяснят вам, что вы — не дурак! Вы — рыбка!

Читайте дальше! За доказательствами — вперед!