Глас бесптичья

Ⅰ

Юноша плохо спал этой ночью. На улице выл ветер, старое окошко с рассохшейся рамой не могло удержать тепло, и потому в комнате холодало. Сверху доносились голоса соседей — вечно ссорящихся супругов, и это ещё ничего, но ведь ко всему прочему, у юноши ломило кости, живот пронзительно урчал, и на этой почве снились кошмары. Как тут уснуть… Подвал, казалось, желал заморозить парня в своей заплесневелой утробе, и тому приходилось укутываться в изодранный плед в надежде согреться. Этому больше поспособствовал бы огонь в камине, но дрова стоят денег, спички стоят денег, а последние копейки юноша потратил, сам того не заметив.

— Первое сентября, — открыв глаза, сонно прошептал Пьер. Он вспомнил, что сегодня ему предстоит неприятная встреча.

Приподнявшись на кровати, парень одёрнул занавески и посмотрел в маленькое мутное окно у потолка. На улице было темно, но слабые зачатки рассвета уже прорисовывались на горизонте. Юноше показалось, что трава, растущая с той стороны, за стеклом, покрыта инеем, и он поёжился. На душе стало гадко и одиноко. Захотелось поговорить с кем-то. Не рассказать о проблемах, но услышать человеческий голос, понять, что кому-то не всё равно, что кто-то беспокоится.

Одеваться юноша не хотел, но что делать, если и без того слабый сон окончательно рассеялся. Можно было почитать, но, как мы уже выяснили, ни спичек, ни керосина у парня не было. Надев засаленный халат, Пьер встал и тотчас рухнул на стул, не в силах стоять, из-за голода и утренней слабости. Бледное осунувшееся лицо юноши выглядело ужасно, будто странная маска, попавшая в руки неумелого мастера. Оттопыренные уши и острый нос придавали ему комическое выражение, но холодные серые глаза и губы, вечно сжатые и выдающие недовольство, делали его гротескным и пугающим.

Просидев в безмолвии несколько секунд, парень застонал, снова вспомнив о предстоящем визите. Он без всякой цели осмотрелся и вдруг усмехнулся, подумав, что это будет его последнее утро не только в этом омерзительном подвале, но и во всей жизни, которой тоже подошёл бы этот эпитет.

Под стать настроению перед глазами нестройными обрывками начали проноситься призраки былых времён. Его родители умерли, когда он был ребёнком девяти лет от роду, не оставив после себя никакого наследства. Спустя год жизни в сиротском приюте, мальчик попал под покровительство двоюродной тётки, внезапно вспомнившей, что у неё есть племянник. Именно у неё Пьер понял, как трудно жить, не имея собственного угла, не имея права голоса. Впрочем, длилось это недолго: тётку арестовали за какую-то сомнительную деятельность, и парень волею случая оказался при дворе мелкого дворянина, тем не менее, которому до зарезу требовался лакей. Это был сухой старичок лет шестидесяти, вечно вспоминавший про величие своего рода, впрочем, весьма сомнительное, так как никто из малочисленной его прислуги не мог сказать, чтобы когда-то у него было хоть какое-то влияние или богатство.

Так прошло несколько лет, старичок скончался, и Пьер оказался предоставлен сам себе, имея за плечами лишь домашнее образование, которое, стоит отдать должное, было дано ему покойной тёткой. Это делало возможным пристроиться в какой-нибудь конторке мелким служащим, но юноша никак не мог найти место, будто опавший лист, влекомый ветром. Он переходил от одних хозяев к другим и продолжал искать, словно имел роскошь выбирать ту жизнь, какую хотел, в то время как его ровесники брались за любую работу, чтобы выжить.

«Невозможно… От этих мыслей можно с ума сойти… Омерзительное место», — подумал парень. Встав и накинув на плечи серый поношенный плащ, Пьер обулся и вышел в тёмный коридор. Едва не споткнувшись на ступенях, юноша отворил деревянную дверь и оказался во дворе перед фасадом ветхого двухэтажного дома. Тотчас в лицо ударил ветер, и Пьеру пришлось зажмуриться. В носу зачесалось, парень чихнул. Секундой позже открыв глаза, он приблизился к прогнившей калитке, чьи реи заросли лишайником. Здесь Пьер решил дожидаться своего посетителя, ни в коем случае не желая возвращаться в подвал.

«Может, вещи собрать?» — мелькнуло в голове, но юноша был так слаб и морально, и физически, что ещё раз спуститься в комнату и вернуться сюда казалось ему слишком мучительным. В ожидании пролетело пару часов. Парень замёрз, ещё больше проголодался, но продолжал стоять. Наконец, послышались негромкие шаркающие шаги. Юноша пригляделся и заметил старческую фигуру, следующую по песчаной дороге. То и дело, ботинки раннего визитёра натыкались на вмёрзшие в дорогу камни и издавали характерный звук, так что даже в осеннем сумраке Пьер смог безошибочно определить местоположение своего арендодателя.

Невысокий старик приближался, и юноше показалось, что есть в его походке и манере держаться нечто потустороннее, нечто жуткое и отталкивающее. Правда, он тотчас объяснил себе это впечатление гнетущим утренним настроем и тем малоприятным делом, с которым им давно пора покончить, ведь был едва ли суеверен.

Вскоре гость стоял у калитки и смотрел на Пьера.

— Надо же, — промолвил старик, — так рано, а вы уже здесь…

— Это взаимное рвение, — несколько грубо отозвался молодой человек, но тотчас спохватился и добавил:

— Мне не спалось, и я вспомнил про вас.

— Да, как забудешь такое, — то ли насмешливо, то ли сочувствующе промолвил утренний посетитель. — Что в итоге? Будете платить, или у меня развязаны руки, и я могу искать новых жильцов.

— Ищите, — горько усмехнулся юноша. — Платить мне нечем…

Через час старик ушёл.

— Теперь нечего терять, — промолвил парень. — Рано или поздно я бы этим и кончил. Говорят, натуры, наделённые талантом, склонны к саморазрушению и подсознательно стремятся к смерти. Чтож, не назвал бы я себя талантливым человеком, значит, ищу покоя лишь от слабости. Пусть так, мне всё равно.

За день он сподобился собрать вещи, договориться со старым знакомым о перевозке и покинул город, решив в последнем приступе надежды искать счастья в деревне. Мысли о самоубийстве покинули его к вечеру описываемых суток, и петля, пистолет или мост были отвергнуты до определённого момента. Когда он наступит, юноша не знал, но подсознательно ободрял себя, решив, что очередная неудача окажется уж точно последней. Это наполняло его некой уверенностью, будто двери, за которыми он мог спрятаться от ужасов реального мира, были для него всегда открыты.

В деревню, выбранную им для нового витка жизни, он решил явиться пешком, чтобы по дороге не только обдумать собственное положение, но и успеть привыкнуть к новому месту, к его атмосфере или ауре, которые, по мнению Пьера, наверняка существовали. Кроме того, юноша желал прибыть до того, как привезут его вещи, ведь их, честно говоря, пока некуда было деть.

Стоит признать, по этому пути Пьер двигался наобум, потеряв последние капли здравомыслия. Даже деревня, которую он выбрал, была ему не знакома — он просто отыскал её на карте вместе с ещё несколькими и нашёл только её максимально приемлемой для себя на основании некоторых поверхностных знаний, почерпнутых из старых едва ли актуальных атласов. Эта безалаберность могла ему дорого обойтись, однако парень рассчитывал, что сможет не только найти жилище на постоянной основе, но и получить работу, будто его навыки письма или чтения могли кому-то пригодиться. Но, так или иначе, несмотря на явные огрехи, решение было принято, мосты сожжены, и новый мир, мир, гармоничный и чистый, а именно так себе его представлял Пьер, всё сильнее приковывал внимание юноши.

Дорога была не из сложных. Любуясь берёзовыми зарослями, деревьями, чьи стволы источали приятный чуть гнилостный аромат, чувствуя, как вокруг всё ещё вьются последние осенние насекомые, на следующий день Пьер всё больше погружался в мечтания, рисуя новую жизнь исключительно светлыми красками. Его недавняя хандра прошла, что можно объяснить молодостью души, всегда, даже после самых страшных ранений, стремящейся к исцелению. И наш герой не стал исключением. Он, как и любая тонко чувствующая или, если угодно, восприимчивая натура, ощущал себя счастливым в «счастливом» окружении. Покинув мрачные застенки, убежав от жутких урбанистических пейзажей, Пьер как бы пришёл в себя, позволил сознанию отдохнуть, нашёл источник сил в природе, в естественной мирской красоте.

К вечеру он вступил в пределы деревни со странным названием Рух. Это маленькое поселение, состоящее всего из десяти улиц, встретило Пьера видом сырых серых крыш, покосившихся заборов и уже убранных огородов — зрелищем унылым и едва ли гармоничным, как показалось парню. Рух находилась в низине, и юноша смотрел на неё с холма, стоя выше самого высокого из домов. Он подумал, что там внизу должно быть сыро и оказался прав: повсюду, в переулках, на обочинах, а то и в центре утрамбованных песком улиц лежали зеркальные лужи. К вечеру деревню окутал белесый туман, и Пьеру пришлось поспешить; иначе он рисковал промокнуть.

Добравшись до первого дома, весьма неказистого, но, кажется, жилого, парень отдышался и застучал по сырым воротам, надеясь, что к нему кто-нибудь выйдет. Вскоре где-то в глубине двора послышались шаги, и юноша радостно улыбнулся. Кажется, эту ночь он проведёт в тепле и не под открытым небом. Дверь со скрипом отворилась, и перед Пьером возникла молодая светловолосая девица в простом сером платье. Она с любопытством и страхом посмотрела на позднего гостя и тихо спросила: «Кто вы?»

Пьер на мгновение растерялся, почувствовав, как мысли в его голове вертятся, словно волчки, но всё-таки ответил:

— Я пришёл из Лейтрига. Прошу вас, позвольте остановиться на ночь. Клянусь, я не доставлю неудобств…

После этих слов девушка насторожилась и собиралась было закрыть дверь, как вдруг Пьер упал на колени и, едва не плача, произнёс:

— Мне больше некуда идти. Умоляю…

Сам же подумал: «Давай, милая, я же умру, если не впустишь».

О, как хотела девица отказать ему, сослаться на больных родственников, сварливую бабку или сказать, что в доме нет места, но её душа была открыта, и селянке ничего не осталось, как согласиться и впустить молодого человека, пусть и на свой страх и риск.

Девушка кивнула и жестом пригласила Пьера во двор. Юноша охотно перешагнул через деревянный порожек и ступил на влажную и всё ещё зелёную, несмотря на время года, траву. Пройдя вдоль тёмного деревянного фасада, Пьер и его новая знакомая приблизились к сеням, поднялись по ступеням и оказались в прихожей. Очутившись внутри, Пьер понюхал тёплый сухой воздух и радостно отметил, что в доме явно есть что-то съестное. Скрипнула очередная дверь, юноша и девушка вошли на кухню, где их встретил деревянный стол, накрытый тканевой скатертью, две низкие скамейки у окон и старая громоздкая печь, опрятная и тёплая, хотя огонь в ней уже погас. На белых подоконниках стояли коричневые глиняные горшки с фиалками, на полу лежали полосатые половики, стены были выбелены голубоватой известкой.

— Мило у вас, — оглядевшись, промолвил парень. Девица недоверчиво ухмыльнулась и вышла в соседнюю комнату. Вернулась она вместе с согбенной старухой, чёрной и морщинистой, словно вымазанной в саже. Пьер со страхом воззрился на неё, но девушка махнула рукой, приглашая его сесть за стол.