Глас бесптичья

Пьер пошатнулся. Иллюзии, заполнившие его душу тёплыми волнами, вдруг взметнулись, вмиг замёрзли и застыли острыми безжизненными пиками. Они распороли внутренний мир Пьера, заставив парня издать жалобный стон. Винтехальт смотрела на него с поражающим безразличием. Через минуту она повернулась и зашагала по лестнице на второй этаж.

— И ещё… — остановившись, сказала она, — не смейте больше докучать мне. Только медицинские вопросы.

Пьер не слушал. Всё произошло так быстро, что он до сих пор не мог поверить, что всё кончено. На дрожащих ногах он двинулся вслед за девушкой, но не для того, чтобы уговорить её, а чтобы вернуться в палату, лечь в постель и умереть.

— Как много бы я отдал сейчас, чтобы мой сосед сошёл с ума и кинулся на меня с ножом. Ради приличия я бы, конечно, сопротивлялся, но в глубине души был бы ему благодарен. Нет, всё-таки в моём положении война — наилучший выход. Поле боя, благородная смерть от вражеской пули. Это прекрасно, — шептал Пьер, приближаясь к палате. Он слышал биение своего сердца, ощущал непрекращающуюся боль в солнечном сплетении и какой-то частью своего естества понимал, что она может продлиться не один месяц. Такое с ним уже бывало прежде.

К тому моменту, когда Пьер вошёл в комнату, Фриншлайт уже выспался и встал с постели в отличном расположении духа. Первым делом мужчина принялся чистить свою одежду, тщательно обирая с халата каждую травинку и складывая в одну кучку на полу. Туда же он ребром ладони смёл рассыпанный по полу песок и теперь раздумывал, как бы незаметно выбросить всё это в окно. Тут открылась дверь, и мужчина вздрогнул, однако, заметив Пьера, успокоился и, напустив на себя привычную холодность, спросил:

— Где был? Доложил уже?

Этой грубостью он хотел задеть юношу, чтобы потом перевести всё в шутку, но Пьер даже не посмотрел на соседа, а лёг в постель, как был — в одежде. Он закрыл лицо руками и что-то неразборчиво пробормотал, будто уговаривая себя успокоиться. Адел нахмурился, но продолжил импровизированную уборку, будто ничего не случилось. Он был слишком горд, чтобы расспрашивать кого-то. По его разумению, если человек хочет говорить, его не нужно просить об этом — он всё расскажет сам. Если же он молчит, значит, время ещё не пришло, и душевный груз ещё не позволяет ему открыть рта.

Наконец, дело было сделано, песок и трава выброшены в окно, а их остатки рассеяны по полу, так что уборщица, обычно появляющаяся в обед или чуть позже, скорее всего, ничего не заметит.

— Спасибо тебе, — сказал Адел, сев на свою кровать. — Не знаю, что у тебя случилось, да мне это и не нужно. Просто прими благодарность. Мало того, что ты помог мне, рассказав про ключи, но и не выдал меня. Думаю, ты благородный человек.

Фриншлайт замолк. После минуты, проведённой в тишине, он решил, что Пьер заснул, но тот вдруг привстал и, взглянув на соседа, ответил:

— Не за что… Только ты ошибаешься, я далеко не благороден.

— Думай, как знаешь, но моё мнение мне дороже. К тому же, отчасти благодаря тебе, я отстоял свою честь. Наверное, мне опасно о таком рассказывать, но мне удалось отомстить обидчикам сполна. Эти животные вместе с несколькими офицерами вчера напились. Ближе к ночи, они совершенно лишились человеческого облика, забыли обо всём на свете, включая и оружие. Ты ведь знаешь, что рядовым и прочей голодрани не полагается пистолетов, только винтовки, а вот офицеры — другое дело. Мой-то у меня отняли за прошлую драку, поэтому шёл я безоружным, а там уже воспользовался ситуацией и кое-что подобрал. Может быть, это подло, но мне, честно говоря, было всё равно. Можешь поверить, те, кого я пришёл наказывать, даже не узнали меня, лишь затем, когда я навёл на них дуло пистолета, они всё поняли и вспомнили.

— Ты убил их? — очнувшись, спросил Пьер. В его голосе послышался страх.

— Хотел, но нет. Я не убийца. Прострелил пару коленей и локтей, только и всего… По-моему, за мой глаз это равноценная месть, — помрачнев, сказал Адел.

Пьер вздохнул, лёг и снова застонал, от напряжения сжав кулаки.

— Что с тобой? — не выдержал Фриншлайт. Он не хотел вмешиваться, но поведение соседа показалось ему странным, и теперь мужчина раздумывал, не связано ли это с его ночным делом.

«Он раскаивается, что помог мне? — подумал офицер. — Если так, он, наверное, страшно переживает. Причём зря, если кому и надо бояться, то только мне».

— Да так, — сказал Пьер. — Не обращай внимания.

— Если это из-за твоего сообщничества, не волнуйся. Даже если, всё откроется, а это, скорее всего, случится со дня на день, максимум что ждёт меня — это разжалование, ну а ты… О тебе никто не узнает, — проговорил Адел.

— Подожди… — сказал русоволосый юноша. — Ты знал, что тебя найдут, и всё равно пошёл на это? Но тогда, как же твой недавний вопрос, не сдал ли я тебя. Разве это важно?

— Во-первых, это была шутка. Я хотел подтрунить над тобой, кроме того, я знаю, что это не в твоих интересах. А во вторых… От твоих поступков зависит, каким человеком ты являешься: благородным или подлым. Мне стало интересно, как в этом случае себя проявишь ты, — объяснил Фриншлайт. Пьер усмехнулся.

— Теперь мне это безразлично. Резон скрываться исчез, но я, в любом случае, ничего не выболтаю.

— Странно, раньше тебя это волновало. Ты чего-то боялся?

— Ударить в грязь лицом перед… Не важно.

Больше они не говорили.

На следующие сутки, рано утром в коридоре послышались шаги, и в палату вошли трое мужчин в чёрных одеждах. Пьер и Адел спали и не слышали, как один из вошедших указал пальцем на них и негромко сказал:

— Берём вон того, у стенки и этого тоже. Мало ли, что расскажет…