Что за девушка

ТРЕВОЖНАЯ ДЕВУШКА

Каждый вторник после уроков у меня пятидесятиминутный час с доктором Крейтер (так его называет папа, потому что встреча длится пятьдесят минут, но доктор Крейтер называет ее «час»). Еженедельные сеансы психотерапии — часть моей трехмесячной сделки с родителями. Вначале я думала, что доктор заставит меня раздеваться перед каждым сеансом, чтобы проверить, не появилось ли новых царапин и порезов. Я представляла себе, как буду объяснять невинные ранки: порезалась при бритье; рука соскочила, когда я помогала маме с ужином; упала с кровати и приземлилась на острый край металлического каркаса (такое и правда со мной случилось в шесть лет).

Но мои гипотетические объяснения оказались не нужны, потому что доктор Крейтер никогда меня не осматривала. Кроме того, я держу слово, и мне даже нечего объяснять. Доктор сказала, что, раз я обещала не лгать родителям о порезах, она может рассчитывать, что с ней я тоже буду честной. Мне это показалось несколько странным, потому что она, судя по всему, не была в восторге от нашей сделки, но, может, хотела доказать что-то насчет доверия между доктором и пациенткой (и ее родителями).

Доктора Крейтер посоветовали в больнице. Она хотела встречаться со мной несколько раз в неделю, но папа согласился, когда я сказала, что это совсем не обязательно.

Конечно, папа не знал, как долго я резала себя.

Он не знал, сколько раз я это делала, потому что поначалу шрамов не оставалось.

Что касается порезов, нужно понимать — это не случайность. Я читала статью о девушке, которая соскользнула в анорексию: она начала с диеты, ограничивала себя все больше и больше, и это переросло в болезнь. С порезами все не так. Я хочу сказать, наверное, найдется кто-то, кто порезался (или порезалась) случайно, испытал облегчение, а потом начал (начала) делать это намеренно, но как только ты начинаешь это делать намеренно, нельзя притвориться, что это случайность. Ты принимаешь решение, каждый раз заново.

Я резала только верхнюю часть бедер, где никто не заметит. В своей ванной, ночью, за закрытой дверью. Мама думала, что я принимаю долгие успокаивающие ванны. Обычно она такое не одобряет, считая пустой тратой воды при нашем довольно-таки засушливом климате, но тогда, к моему удивлению, говорила, что рада видеть, как я уделяю время себе.

Я резалась под струей воды (еще расточительнее, чем просто в ванне). Первые несколько порезов были неглубокими, только чтобы снять напряжение, как будто я приоткрывала окно, чтобы проветрить комнату. Даже почти без крови.

Ночью в кровати я пробегалась пальцами по ранкам. Я не царапала их, чтобы не пачкать кровью простыни и не оставлять шрамы.

В канун Нового года мама с папой пошли в гости к друзьям, а я осталась дома одна.

Майя была с Майком, конечно же.

Уже начались каникулы, теоретически мне было не о чем переживать.

Может, мне просто было скучно.

У меня затряслись руки. Вот и все.

В доме кроме меня никого не было, но, зайдя в ванную, я, как обычно, закрыла за собой дверь, хотя на этот раз не потрудилась даже набрать воду. Я вжала лезвие — специальное бритвенное лезвие, только для этого, которое я после каждого применения протирала спиртом, наверное, единственное, что мне удавалось держать в чистоте, — себе в ногу.

До той ночи я никогда не резала глубоко. Но в тот раз мне захотелось узнать, каково это. Я сказала себе, что это эксперимент, как будто я ученый.

Кровь полилась так сильно, что я должна была испугаться. Вместо того чтобы сочиться, как обычно, она текла струей. Как всегда, я отодвинула в сторону коврик, чтобы не испачкать его, но в ту ночь кровь шла слишком быстро. Она была повсюду.

Когда часы пробили полночь, я стояла на четвереньках, оттирая изо всех сил свои кровавые отпечатки со стены, со шторы для ванной, с коврика. Я залепила рану пластырями, но из-за движений она открывалась опять, и мне приходилось все убирать заново.

В конце концов кровь перестала идти, но тогда у меня впервые остался шрам от пореза.

Может, так продолжалось бы вечность, если бы не День святого Валентина. К тому времени мы с Тесс уже поцеловались, но еще не встречались официально, так что не собирались проводить праздник вместе: она уже договорилась встретиться с другой девушкой, с которой они то сходились, то расходились весь десятый класс. Майя была с Майком. Мои родители — на свидании.

И вот опять я оказалась дома одна.

И опять мои руки, полные энергии, которой не было выхода, затряслись.

Я не собиралась вонзать лезвие так глубоко. Я читала про порезы в интернете: некоторые любят всматриваться в раны, изучать слои мышц под кожей. Это не по мне. Обычно я хотела порезаться немного, просто чтобы снять напряжение, а потом останавливалась.

Но в тот раз — дома никого, впереди долгий одинокий вечер — маленького пореза было недостаточно. Каждый раз, когда я собиралась остановиться, мне приходила мысль о Тесс на свидании с другой девушкой. Или о Майе на свидании с Майком. Или даже о родителях на свидании друг с другом. (Папа говорит, что День святого Валентина — порочное дитя коммерциализации, но празднует его ради мамы.) Каждый раз, когда я останавливалась, ослабляла давление лезвия, в голове снова начинали роиться мысли о том, что я здесь одна, а все остальные — где-то с кем-то.

И вонзала лезвие все глубже, как будто могла вырезать все свои недостатки, все одиночество, все убожество. Ту часть меня, которой опротивело быть одной. Из-за которой я и оставалась одна.

Было столько крови! Больше, чем на Новый год. Больше, чем могло сдержать несколько пластырей. Я обвязала ногу полотенцем, села в машину и поехала в ближайший травмпункт. Я не колебалась, даже понимая, что мой секрет раскроется: доктора позвонят родителям, родители встревожатся, все вот это. Может, сработал инстинкт самосохранения, но только потом я начала ругать себя за то, что резала так глубоко, что повела себя так глупо, что выдала свою тайну.

К счастью (или намеренно?), я резала левую ногу, а для вождения нужна правая. Кровь меня не пугала, даже когда ею пропитались насквозь пижамные штаны (единственное, что налезло поверх полотенца) и она стала стекать на водительское сиденье. До этого мне и в голову не приходило, что я могу нанести серьезный вред своим верным бритвенным лезвием. В конце концов, после нанесения порезов мне всегда становилось лучше, а не хуже.

Меня осмотрели доктора, и я лежала на узкой койке, ожидая, когда приедут родители.

— Ты могла умереть, — сказал один из врачей, не помню который — я не пыталась запомнить их имена.

— Я не самоубийца, — пояснила я, когда ко мне зашел местный психолог. Папа стоял у кровати, пока мама заполняла бумаги в коридоре. — Иначе зачем бы мне самой сюда приезжать?

Папа кивнул, как будто даже в такой ситуации был доволен тем, что я предоставила такой разумный довод. Он не знал (в отличие от меня — я прочла об этом в интернете), что определить причину самоповреждения в таком случае сложно, потому что доктора не знают, кто просто слишком сильно порезался, а кто действительно планировал умереть. Но, конечно, ко мне это не относилось, потому что я сама приехала в больницу. Даже врачам пришлось признать отсутствие попытки самоубийства, но они все равно хотели пару дней за мной понаблюдать.

— Это не обязательно, — сказал папа.

Возле койки не было стульев, но, думаю, он все равно не присел бы. Медсестра наложила мне на ногу жгут, но мы ждали, когда освободится доктор, чтобы меня зашить. Оказывается, в День святого Валентина травмпункты весьма востребованы.

Местный психолог объяснил, что по протоколу таких пациентов, как я, направляют в больницу для дальнейшего наблюдения и лечения, а затем переводят на внебольничную программу. Я видела, как папа напрягся при словах «по протоколу» и «такие пациенты, как ваша дочь». Папина работа — обходить протоколы.

Он настоял, чтобы меня отпустили домой под контроль родителей, и предложил подписать документы о том, что освобождает от ответственности больницу.

Так что когда мне зашили ногу, я вернулась домой. Мама отвезла меня на своей машине, а папа сел в мою и поехал следом.

Но еще мне досталась доктор Крейтер.

На первом сеансе я села напротив нее на краешек дивана. Я ни в коем случае не собиралась ложиться, как делают в кино.

Она представилась, потом сказала, что уже работала с такими подростками, как я. Я напряглась, как папа при слове «протокол». Мы едва познакомились, а она уже свела меня к стереотипу.

— В смысле, с самовредителями? — спросила я.

Несколько месяцев назад я уже почитала в интернете про селфхарм и резку. Оказывается, тяга к самоповреждению может выражаться более социально приемлемыми способами, например нанесением татуировок. А в некоторых культурах встречается ритуальное самоповреждение, и никто никого не обвиняет в отклонениях психики.

Я хочу сказать, не то чтобы я думала, что это все нормально. Я не идиотка. Я не просто так держала все в секрете, аккуратно промокала ранки салфетками или туалетной бумагой, не просто так смывала их в унитаз, чтобы скрыть улики. Я знала, что это ненормально, но, может, я и есть ненормальная.

Впрочем, судя по тому, что я читала, это не так уж и странно. На каком-то из сайтов говорилось, что один из пятидесяти подростков наносит себе порезы. Если эта статистика верна, то, учитывая количество учеников Норт-Бэй, по меньшей мере семеро моих сверстников занимаются тем же. Даже принцесса Диана какое-то время резала себя.

Кроме того, куча людей грызет ногти, срезает кутикулу до крови, сдирает корочку с незаживших царапин. Разве это не тот же (социально приемлемый) селфхарм? Мама не предлагала мне сходить к психологу, когда я грызла ногти. И да, я читала, что иногда у людей развиваются обсессивные расстройства, и кусание ногтей может зайти слишком далеко, так что такие привычки тоже могут превратиться в проблему.

Но у многих все гораздо серьезнее, чем у меня. Я читала, что некоторые подростки прижигают кожу или режутся, в отличие от меня, чем-то более толстым и грязным, например гвоздями или отвертками. Я читала про одну девочку, которая сломала себе руку, и про другую девочку, которая сломала коленную чашечку.

В течение долгих столетий люди наносили себе повреждения. В Викторианскую эпоху доктора пускали пациентам кровь, разрезали кожу, чтобы вылечить их. Эта практика давно признана неэффективной, но, возможно, она все равно помогала, пусть это было связано только с эффектом плацебо. А еще раньше люди занимались самоповреждением из религиозных соображений, например самобичеванием.

На самом деле мне не кажется, что тревога и ОКР — достаточно веское обоснование того, что я делала. Я прочитала в интернете множество статей о подростках, которые подверглись сексуальному насилию, домашнему насилию со стороны родителей и опекунов. А я просто переживала о своих оценках и о том, что мне не с кем провести субботний вечер.

Но доктор Крейтер сказала:

— Сейчас на подростков оказывается огромное давление. Недостаточно получать хорошие оценки, ты должен быть лучшим на внеклассных занятиях, иметь самых крутых друзей, самую модную одежду, самую крутую машину. Это тяжело.