Что за девушка

— О чем это вы? — спрашиваю я. Что именно он дал Джуни?

Хайрам снова откидывается назад:

— Ни о чем таком. Просто родителей я особо не волную, и они много чего не замечают.

Я не успеваю больше ничего спросить — в кармане начинает вибрировать телефон. Я догадываюсь, кто это: только мама звонит, а не пишет, если не считать редких бесед с папой, — но я все равно глубоко вздыхаю при виде ее имени на экране:

— Мне бы сейчас родителя, которого я не волную!

Ну, зато ее звонок отвлечет меня от еды.

— Привет, мам.

— Где ты? Я с ума схожу от беспокойства!

Это не первый звонок с тех пор, как мы уехали из школы, просто я не брала трубку.

— Все нормально, — закатываю я глаза, так и не отвечая на ее вопрос.

— Ты не представляешь, как я переживаю! Ты столько от меня скрывала, как я могу быть уверена, что с тобой все хорошо?

— Извини, — говорю я, хотя виноватой себя не чувствую. Да, я пару часов не отвечала, но мама, как обычно, все сводит к себе: как она беспокоится, как переживает, как ей больно из-за того, что случилось с ее дочкой. Я вздыхаю. Разве это не она должна утешать меня?

— Извини, — повторяю я. — Все нормально. Я с Джуни. Потом поеду домой.

Я вешаю трубку, прежде чем она успевает спросить когда, прежде чем она попытается разыграть мамочку и впервые в жизни назначить комендантский час. Она никогда не возражала, когда я допоздна гуляла с Майком.

— Твоя мама опять до тебя докапывается? — спрашивает Джуни, кивая на мой телефон. До того, как мы с Майком начали встречаться, я почти каждый день жаловалась Джуни на маму.

— Конечно, — отвечаю я.

— Слава богу, мой телефон остался в школе, — вздыхает Джуни. — Я хочу сказать, представить не могу, что мне сейчас высказали бы родители. Особенно папа.

— Ты что, шутишь? — спрашиваю я. — У тебя классные родители!

Если бы мама Джуни была тут, она бы обняла меня и спросила, чем помочь. Семья Джуни всегда ужинает вместе, за столом на кухне, а не перед телевизором. Аарон — папа Джуни — за нее горой. Он радуется всему, за чтобы она ни взялась, и, готова поклясться, считает, что вообще никто на свете не достоин встречаться с его дочкой.

— Не уверена, чем папа будет разочарован больше — моим прогулом или тем, что это не я ударила Майка, — говорит Джуни наконец.

Я киваю, думая о шраме, который увидела сегодня. Не только у меня есть секреты.

— Мне кажется, мой папа расстроится, когда узнает, что я больше не с Майком.

— Когда узнает? — повторяет Джуни. — Ты не рассказала ему…

Я закусываю губу:

— Я не знала как.

— Я тоже не рассказывала родителям о нас с Тесс.

— О вас с Тесс?

— Мы расстались.

Джуни говорит быстро, но я слышу, как у нее перехватывает дыхание. Я качаю головой:

— Господи, и это подруга, называется! Мы весь день провели вместе, а я даже про нее не спросила.

— Ничего. — Джуни пожимает плечами. — Нам было о чем поговорить.

— Но я же твоя подруга, — настаиваю я.

— Нельзя сказать, что мы много общались последние полгода, — замечает Джуни и поспешно добавляет: — Я хочу сказать, я знаю, ты не виновата.

— Нет, виновата, — возражаю я. — По крайней мере, отчасти. Он не запрещал мне общаться с другими.

На самом деле не только Майку хотелось все время проводить вместе. Я жду, что Джуни начнет меня упрекать в том, что я провалилась как женщина, как феминистка, как человек. Но она молчит.

— Разве ты во мне не разочарована? — спрашиваю я. К горлу подкатывает комок.

— Из-за чего?

Из-за того, что я все еще по нему скучаю. Из-за того, что не бросила его сразу же, как только он меня ударил.

— Ты бы никогда не осталась с тем, кто причиняет тебе боль.

— Я сама себе причиняю боль, — замечает Джуни. Она так погружена в свои мысли, что забывает мне возразить.

Хайрам молчит. Он отлично умеет сливаться с толпой, не выделяться. Может, благодаря этому он так долго продержался в Норт-Бэй безо всяких проблем, несмотря на все прогулы. Может, учителя просто не замечают, в классе он или нет. Но он не сливался с толпой сегодня вечером, когда Майк меня догнал.

Хайрам сказал, что лучше не любить совсем, чем любить так.

Я протягиваю руку. Беру чипсы, обмакиваю в гуакамоле.

— Видимо, уже неважно, что я ем. — Я засовываю еду в рот, почти не жуя, и острые края чипсины царапают мне горло. — Все равно Майк больше никогда не захочет видеть меня голой.

Опять хочется плакать. Что со мной не так?

— По-моему, ты отлично выгладишь, — говорит Хайрам, а Джуни в то же время выпаливает:

— Кому какое дело, что думает Майк?

Она не замечает, что под взглядом Хайрама я краснею.

Что подумает Джуни, если я расскажу ей про него? Может, решит, что Майк имел полное право меня ударить, раз я ему изменяла. Знаю, она никогда этого не скажет, но, может, в глубине души подумает. Никто не будет жалеть — ну, по крайней мере, сильно жалеть — девушку, которая изменяла своему парню.

Может, даже Джуни не будет.

Может, даже я сама не буду.

— Кайл живет где-то рядом, так ведь? — спрашивает вдруг Джуни.

— Да, — кивает Хайрам. — Мы проезжали его дом по дороге сюда.

— «Большая ночь» завтра будет у него, да?

Хайрам пожимает плечами:

— Ну да.

Джуни поворачивается ко мне:

— Мы пойдем.

— Куда пойдем? — Я пока не хочу уходить. Мне нравится в этом большом стеклянном доме, таком чистом, как будто в нем никто не живет.

— Завтра. На «Большую ночь».

— Ты серьезно?

Джуни оживленно кивает:

— Ага! Я покажу Тесс, что не стесняюсь находиться с ней в одной комнате, пусть она и бросила меня на глазах у всей школы.

Я моргаю:

— Она бросила тебя на глазах у всей школы?

— Да, но не меняй тему!

— Какую тему?

— Ты войдешь к Кайлу, как к себе домой. Потому что Хайрам прав: ты не сделала ничего плохого. Майк сделал.

Мне не кажется, что я не сделала ничего плохого. Я изменила Майку. Из-за меня у него неприятности. У меня все еще есть секреты.

— Туда придут все, — добавляет Джуни. — Можно будет рассказать о демонстрации. К нам присоединится больше народу теперь, когда все видели, что произошло на парковке, так? Все видели, как он тебя схватил, я хочу сказать.

Но он брал меня за локоть медленно, осторожно. Он специально сделал так, чтобы это выглядело ласково, чтобы все увидели хорошего парня. Я кручу на запястье браслет Майка. Он подарил его мне, но я никогда не считала его своим.

— Мы должны пойти, — говорит Джуни. — Разве не за этим мы устраиваем акцию в воскресенье? Не за тем, чтобы ты могла находиться, где хочешь, не думая о нем?

Я отмечаю, что, когда Джуни о чем-то очень переживает, в ее речи гораздо реже появляется это ее «я хочу сказать». Может, ей нужно разгорячиться, чтобы забыть о страхе кого-то обидеть. Может, потому что она говорит так уверенно, мне больше не хочется плакать.

Я говорю:

— Да, ты права. Мы пойдем.