1905 год. Репетиция катастрофы

Скоро Новый год

Я люблю заснеженный Петербург, его морозные зимы, легкий бег саней по широким проспектам, ширь застывшей Невы и унылый вид его дворцов. Когда смотришь на эти дворцы, кажется, что их печальные безжизненные фасады, обрамленные траурной белизной и увешанные ледяными сталактитами, оплакивают беды родной страны. Все официальные мероприятия и пышные церемонии остались в прошлом. Императорский дворец, которым гордится город, и кичатся цари, остался без хозяина. Он сразу покинул свой дворец, как только услышал залпы орудий на Васильевском острове, прозвучавшие, словно зловещий салют в его честь.

Времена настали тяжелые и какие-то непонятные. Однако жизнь продолжается. Стоит присмотреться к тому, что творится в эти предновогодние праздничные дни, и попытаться понять, что изменилось по сравнению с прежними временами. Официальных торжеств нет и в помине. На Неве не сооружают купель, и митрополит не ходит освящать невскую водичку, скрывшуюся под ледяным покровом. А как нынче поживают граждане? На их лицах что-то не видно праздничного выражения, приличествующего каждому благонамеренному русскому человеку в преддверии Нового года. А с каким настроением будем встречать Рождество?

Какой все-таки удивительный и неповторимый народ! Он такой терпеливый, что кажется беспечным, такой невозмутимый, что кажется смирившимся со своей судьбой. Потерпев поражение, он не чувствует себя ни подавленным, ни побежденным. Он полностью отдается радостям сегодняшнего дня, позабыв о вчерашней бойне, и не задумывается о возможности новых жертв.

Я бы покривил душой, если бы сказал, что на этой неделе, отмеченной забвением всего и вся, никто не занимался политикой. А петербургские кухарки! Они умудрились провести митинг под самым носом у полиции. Об этой истории стоит рассказать особо. Согласно традиции, всю рождественскую неделю кухарки отдыхают. Вот и в этом году они заранее закупили продукты и наготовили еды на неделю вперед. А поскольку у них появилось свободное время, то они решили его потратить на обсуждение своих «экономических требований». Однако в помещение, в котором они собрались, вскоре ворвалась полиция. Никогда еще на городовых не обрушивался такой поток ругательств, какие им пришлось выслушать в тот день. Самыми ласковыми словами, обращенными к городовым, были: антихристы, подлецы, ищейки, фараоны, христопродавцы, сукины дети! Тем не менее, помещение пришлось освободить. Но у кухарок родилась одна идея, которую они единодушно одобрили и немедленно воплотили в жизнь.

По соседству с упомянутым помещением имелась баня. Кухарки маленькими группами просочились в нее, скинулись по десять копеек и вновь собрались, но на этот раз в большом помывочном отделении, где были и душ, и бассейн, и парная. При этом были они, разумеется, совершенно голыми, как и подобает порядочным кухаркам, которых манифест от 17 октября не смог лишить права париться в бане. Не нарушив, таким образом, установленный порядок, кухарки приняли несколько резолюций радикального толка, которые, несомненно, заставят задуматься их хозяев. Между тем сведения о том, что в бане проводится политическое мероприятие, дошли до полицмейстера. Тот отправил для наведения порядка пристава и городовых. Но полицейские оказались бессильны, потому что вместо заговорщиков они обнаружили в бане только почтенных дам и девиц. Каждая была в костюме Евы, и все хлестали друг друга по спинам березовыми вениками.

В Царском Селе в предновогодние и рождественские дни отнюдь не царило уныние. В течение всего декабря непрерывной чередой проходили пиры, которые устраивали для военных. Приглашения по очереди рассылались всем гвардейским полкам, и господа офицеры обедали за императорским столом. На Рождество согласно традиции, в казачьих гвардейских частях устанавливались новогодние елки, и казаки вешали на них множество подарков, в частности портсигары для офицеров.

В Александровском дворце в честь каждого великого князя и великой княгини устанавливается отдельная новогодняя елка. Царь и царица тоже установили по елке друг для друга. Праздники прошли в атмосфере веселья.

После Рождества празднуют наступление Нового года. Здесь новогодние праздники называют «встречей Нового года». В новогоднюю ночь люди обычно отправляются в театр, где представление заканчивается в половине двенадцатого ночи с тем, чтобы к полуночи каждый уже сидел за новогодним столом с бокалом шампанского в руке и говорил добрые пожелания своим близким.

Лично я пошел в Михайловский театр. В тот вечер шла премилая комедия Ромена Колюса «Маленькая язва». Играла мадемуазель Старк. Эта актриса слишком талантлива, чтобы так надолго застревать в Санкт-Петербурге. Когда она покинет этот город вслед за Сюзанной Мюнт (с нее, кстати, министерство двора потребовало 45 тысяч франков неустойки за то, что она в погоне за славой отправилась встречать Новый год в Париж), я смогу рассказать ей, кто в действительности находился в тот вечер в императорской ложе за задернутыми занавесками. Кстати, когда публика поняла, что в ложе кто-то есть, раздались жидкие аплодисменты. Так вот, там не было ни царя, ни царицы. В ложе находилась всего лишь сестра царя Ольга Александровна со своим мужем князем Ольденбургским. Это говорит о том, что члены царской семьи несмотря ни на что посещают театр.

После спектакля я оказался в просторном зале ресторана «Медведь».

Наступила полночь… После двенадцатого удара (удары отбивали по серебряному блюду) оркестр заиграл «Боже царя храни». Яркое освещение, цветы, драгоценности, пышные туалеты дам, обнаженные плечи, ордена, офицеры в парадных мундирах, штатские во всем черном. Все встают.

Недалеко от себя вижу молодого человека, практически юношу, студента. У него мягкие черты лица, добрые глаза и розовые щеки. Он совсем не похож на студента-революционера. Это, скорее, подросток, который в этом возрасте может хотеть лишь одного: жить! Когда гимн исполняли первый раз, молодой человек встал. Потом сел. Затем гимн заиграли второй раз, он опять встал и при этом небрежно уперся в стул коленом. За это он лишился жизни!

Внезапно какой-то человек в черном публично оскорбил юношу. Он пытался представить дело так, словно, поставив колено на стул, молодой человек совершил преступление. Юноша ответил, что сначала он закончит ужин, а потом они выяснят отношения. И вот юноша ужинает… последний раз в жизни.

Шампанское, смех, женщины беззаботно веселятся, к потолку взлетают воздушные шарики, гремят хлопушки. Внезапно в общий шум врываются пять разрывов хлопушек. Они громче обычного. Началась кутерьма, слышны крики, одни пытаются сбежать, другие кидаются посмотреть, что случилось. Оказалось, что человек в черном пять раз выстрелил в студента из револьвера. И теперь между столами лежит труп.

Вот так. Стало известно, что мужчина в черном и студент вышли из зала, и юноша отвесил обидчику пару звонких оплеух. Мужчина достал револьвер, на что юноша заявил:

– Если ты не трус, то стреляй.

После этих слов повернулся к нему спиной, и тот выстрелил. Пуля лишь слегка оцарапала юноше руку.

Студент вернулся в зал, размахивая окровавленной рукой, дошел до своего стола и собрался продолжить прерванный ужин. Шедший за ним мужчина приблизился к студенту и всадил ему в голову пулю, а потом еще четыре пули в тело, что уже явно было лишним. Присутствующие бросились к убийце, завязалась драка. Полетели бутылки шампанского. Бутылку Сен-Марсо, которую только что подали людям за соседним столом, схватил какой-то рассерженный господин, чтобы использовать ее, в качестве метательного снаряда (ему-то эта бутылка обошлась даром). Офицеры, возмущенные подлым преступлением, схватились за сабли. Какая-то женщина нырнула под стол, где уже находился ее муж. У убийцы все лицо и манишка залиты кровью. Это его и спасло. Кое-кто решил, что он и есть жертва. Осколком бутылки убийце оцарапало кожу на голове. Его увели.

После этого все успокоились, даже у женщин прекратилась истерика. Ужин продолжился. Вот, что значит Россия! Тело бедного мальчика накрыли скатертью. На ней сразу проступили пятна крови. Принесли опилки, потом еще одну скатерть. Сообщили, что полиция прибудет через час. Весь этот час за соседним столом пили, как ни в чем не бывало. Стол им застелили синим флисом, потому что скатертью со стола прикрыли труп.

Я громко выразил удивление. Мне сказали: «Ну, не станем мы выпивать. Кому от этого будет лучше? Мертвого не вернешь.»

Январь 1906 г.