1905 год. Репетиция катастрофы

Визит к адмиралу Дубасову

Сегодня холодно и сухо, примерно десять градусов ниже нуля. В Санкт-Петербурге все покрылось ледяными корками. Бороды извозчиков стали белыми и твердыми, словно у статуй. Я решил застать его превосходительство адмирала Дубасова врасплох, скажем, в постели. Задача эта не из легких. Я понимаю, какие трудности ждут меня впереди. Начнем с того, что таких людей, как адмирал Дубасов, не принято заставать врасплох. Адмирал Дубасов – грозный хозяин Москвы, и, хотя находится он в Санкт-Петербурге, куда, как говорят, приехал отдохнуть, полиция приняла все необходимые меры, чтобы оградить адмирала от возможных сюрпризов… Не далее как вчера по телеграфу пришло известие, что в Москве раскрыт небольшой заговор, имевший целью по возвращении его превосходительства в старую столицу «застать его врасплох»… Не приходится сомневаться, что вся полиция поставлена на ноги, а сам адмирал Дубасов в ответ на мою просьбу о встрече, скорее всего, ответит, что в настоящий момент он не расположен вступать ни в какие контакты.

Однако, чем черт не шутит. И вот уже мои сани несутся стрелой по набережной Мойки.

В конце Сергиевской улицы стоит большое светлое здание, построенное в стиле модерн. Двойная застекленная дверь подъезда, парадная цвета морской волны, мраморная лестница без перил. В большом камине горят поленья. К нему я и направляюсь. Швейцар, по виду бывший военный, с Георгиевским крестом на груди, преграждает мне путь к пышущему жаром камину. Чего изволите? Я к адмиралу Дубасову. Швейцар мне не перечит. Он просит мою визитную карточку, помогает снять шубу и галоши и, двинувшись по мраморной лестнице, исчезает. Я остаюсь в компании двух охранников. По виду они немые, но явно не слепые. Охранники, облаченные в черные пальто с воротниками из поддельного каракуля, внимательно осматривают меня со всех сторон. Ощущение такое, что они видят меня насквозь, вплоть до содержимого моих карманов. Один из них выходит на улицу, чтобы справиться обо мне у извозчика, а когда возвращается, начинает с очевидным беспокойством наблюдать, как я зажигаю сигарету. Появляется швейцар, позади него полковник в повседневном мундире. Полковник внимательно меня рассматривает, что-то говорит немым и уходит по лестнице наверх. Тут швейцар сообщает, что если я имею сообщить его превосходительству что-то чрезвычайно важное, тогда адмирал готов меня принять… через два часа. Говорю швейцару, что вернусь к одиннадцати часам (то, что я сообщу его превосходительству, не является чем-то срочным), и возвращаюсь к моим саням. Очевидно, что с этого момента я нахожусь под наблюдением… Не успел я выйти из подъезда, как немедленно возникли два других черных пальто с воротниками из поддельного каракуля… Все четверо немых оказались похожи друг на друга, как родные братья. Униформа у них одна и та же, и все они одинаково молчаливы. Слов люди в пальто не произносят, чтобы не лишиться таинственности, но зато у каждого на спине твердой рукой «главного начальника» выведено: тайная полиция. Это для того, чтобы они не потерялись.

Видеть их можно повсюду, и выглядят они довольно мило. Если эти люди и опасны, то только для тех, кому они служат.

Одиннадцать часов. Меня уже ожидают… Ждет меня… жандарм. Он тоже интересуется моей визитной карточкой и смотрит мне прямо в глаза, словно пытается загипнотизировать. Жандарм спрашивает, действительно ли я являюсь «тем самым» Гастоном Леру. Я отвечаю, что не пытаюсь притвориться этим персонажем, после чего мы поднимаемся на третий этаж. Меня приветствует уже знакомый полковник. Я приветствую его в ответ, и он приглашает меня в прихожую. Там уже находится какая-то дама. Мне ее не представляют, тем не менее я ей кланяюсь. Дама, похоже, «местная». Она буквально вьется вокруг меня. У нее русые волосы, стальной взгляд и мужской лоб. Одета она во все черное, на лице отпечаток ума и решительности, но в движениях сквозит беспокойство. Она приглядывает за мной…

В течение всего времени, что я находился в этом доме, дама находилась подле меня, даже когда я ее не замечал.

Что касается меня, то я был буквально восхищен ею, и не столько тем, что все, касающееся безопасности ее мужа, находилось у нее под контролем, сколько тем, что она с готовностью обрекла себя на такую жизнь. Можно относиться к действиям ее мужа, как к чему-то отвратительному, но нельзя не признать, что эта женщина по-настоящему отважна.

Из прихожей меня заводят в кабинет, где я оказываюсь лицом к лицу с одним из руководителей городской полиции. Он обращается ко мне по-французски. Полковник не знает ни слова по-французски, но он присутствует при разговоре с полицейским и не сводит с меня глаз. Внезапно открывается дверь. Госпожа Дубасова знаком показывает, что я могу войти. Маленькая гостиная. На диване сидит полицейский. Госпожа Дубасова произносит: «Проведите его в большую гостиную. Уже можно». Я остаюсь один в помещении большего размера. Подхожу к окну, из которого хорошо виден купол Таврического дворца. В нем должна заседать будущая Дума. Созерцая из окна адмирала Дубасова дворец, в котором разместится русское национальное собрание, начинаю чувствовать смятение. Дума?.. Но когда?.. И как?..

Обе двери в помещении остаются открытыми. Чувствую, как смотрят мне в спину. Замечаю, что в соседней комнате находятся два офицера. Внезапно одна из дверей полностью распахивается. Входит адмирал Дубасов.

Человек он сухой, роста среднего, лицо удлиненное с близко расположенными кровеносными сосудами. Он кажется очень худым, но не угловатым. Глаза у него серо-голубые и совсем не зверские. Я бы сказал, что его лицо лишено какого-либо выражения, а также признаков большого ума. В усах и шевелюре адмирала много седых волос, нос у него тонкий, подбородок невыразительный. Физиономист, глядя на него, только развел бы руками. Такой вот человек. Таков образ Московского Террора.

На нем повседневная адмиральская форма с Георгиевским крестом и орденом Святого Владимира на шее.

Он пожимает мне руку.

– Вы просили о встрече. Я к вашим услугам. Но я ненавижу давать интервью.

– Разумеется, ваше превосходительство. Я и сам давно отказался интервьюировать представителей российского правительства. Здесь все официальные лица предпочитают держать язык за зубами. Я все понимаю и никогда ни на чем не настаиваю. Понятно, что ничего хорошего никто мне сказать не может, а в такой ситуации, если что-либо и говорят, то сразу просят, чтобы в публикациях я не приводил их слова.

Похоже, что адмирал сбит с толку прямолинейной логикой моих слов. Он спрашивает:

– Так что вы хотите от меня услышать?

– Подтвердите, ваше превосходительство, что в Москве восстановлен порядок. Такое заявление никого не может скомпрометировать.

Адмирал заявляет:

– Порядок восстановлен, причем навсегда!.. Нет оснований опасаться новых выступлений. Правительством приняты исчерпывающие меры.

– Можете ли вы объяснить, ваше превосходительство, почему правительство, которое ныне столь уверено в будущей стабильности, в недалеком прошлом проявляло такую неосведомленность? Означает ли это, что его плохо информировала полиция? Разве не было признаков того, что восстание наберет такую силу и будет разворачиваться с такой уверенностью?

Адмирал отвечает:

– Полиции все было известно, так же, как и правительству.

– Тогда как это все понимать?

Его превосходительство смущен. Он мягко потирает руки и упирает взгляд серо-голубых глаз в потолок.

После недолгого колебания адмирал Дубасов произносит следующие пять слов:

– Все было пущено на самотек…

Именно в этот момент позади меня открывается дверь. Дама с седеющими волосами и мужским лбом появляется в гостиной и говорит:

– Друг мой, я пришла сказать, что приехал Василий Иванович. Ваше время очень дорого…

Все понятно. Мне совсем не хочется заставлять ждать Василия Ивановича. Прощаюсь. Вроде, больше спрашивать не о чем.

Ее превосходительство говорит мало. Но она говорит понятно.

Февраль 1906 г.

Современная Жакерия75

Верхи в современной России представлены верхушкой ее административного аппарата. Срединное положение в государстве занимает третье сословие. Тем и другим посвящено немало моих статей. Настала пора поговорить о тех, кто находится в самом низу социальной лестницы, о крестьянстве.

У нас во Франции многие считают, что Россия не готова к свободному избранию органа народного представительства. При этом ссылаются на то жалкое состояние, в котором из-за действий правительства пребывают российские землепашцы. Недавно опубликованы статистические данные о грамотности крестьянского населения. Оказалось, что 80% крестьян не умеют читать. Но даже если констатировать, что подавляющее число русских крестьян неграмотны, то все же нельзя не признать, что они обладают, хоть и наивным, но здравым смыслом и руководствуются определенной логикой в своих рассуждениях, притом, что логика их подчас выглядит странно, а рассуждения не свободны от предрассудков. Думаю, что ни в одной стране мира не сыщешь крестьян, которые столь же твердо настаивали бы на своем праве владения землей, которую они обрабатывают. Иногда кажется, что в этом вопросе русские крестьяне руководствуются каким-то звериным инстинктом. Впрочем, ничего другого им и не остается, потому что никаких других возможностей им не предоставили. Остается лишь добавить, что осознанное бездействие властей и злоупотребление алкоголем часто низводит крестьян до скотского состояния. Какие же из этого можно сделать выводы, спрошу я уважаемых читателей? Все, конечно, согласятся с тем, что крестьян необходимо направить на путь цивилизации и прогресса. Но в таком случае неизбежно должна произойти радикальная смена власти, потому что самодержавная власть никогда не станет вытягивать крестьян из их нынешнего состояния. Правда, и удерживать крестьян в этом состоянии самодержавие также больше не может. Все надежды для крестьянского «четвертого» сословия отныне связаны с приходом к власти третьего сословия.

Конечно, мне могут возразить: а что будет делать третье сословие, когда его захлестнет эта погрязшая в нищете крестьянская масса? Проблема, действительно, очень серьезная, и она бесконечно далека от разрешения. Но как бы остро ни стояла эта проблема, дальнейшие события неизбежно пойдут своим чередом. Попробую осторожно предположить, что обострение крестьянского вопроса лишь ускорит неизбежную развязку, и события начнут развиваться по известному сценарию.

Я понимаю, что параллели и сравнения в таком вопросе не всегда уместны. Пути, по которым шло развитие русского общества, кардинально отличаются от исторического пути, пройденного обществом французским. Начиная с XIII века, когда русские княжества испытали татаро-монгольское нашествие, принесшее с собой азиатский жизненный уклад, пути развития европейских и славянских государств существенно разошлись. Но коль скоро возражения слышны на нашей, французской, стороне, то почему бы не поговорить о наших собственных французских крестьянах и об их положении накануне нашей Революции. Полагаю, что в моей стране землепашцы совсем не изменились со времен Лабрюера76.