Плахта

Я тогда совсем не представляла, какой будет эта война. И что, как писала Светлана Алексиевич, «человека в человеке немного». Понимала, что для каждого выстрела нужна ненависть, а мы для подобного не давали ни малейшего повода. Живем дружно, сеем исправно, собираем яблоки и груши. Выращиваем кукурузу и ячмень. Молимся в Соборе Святой Софии и в Спасо-Преображенском. Добываем уголь, марганец, уран. Пишем стихи и философские трактаты. Снимаем фильмы о Тарасе Бульбе и зачарованной Десне. Катаемся на лыжах в Карпатах, поем «Розпрягайте, хлопці, коні» и готовим по выходным котлеты по-киевски. Обожаем Ужгород и Львов. Рождество и Пасху.

Поэтому решила, что ребенку нужно привычное: ее спальня, постель, пижама и заяц, по имени Марина. Перед сном Тоня потребовала рассказать о будущей поездке к морю. Я повторила нашу любимую историю, как будем просыпаться в три утра и ехать по ночному Киеву в аэропорт. Как тетя на паспортном контроле скажет, что она самая красивая путешественница из всех ранее увиденных. Как закажем в ресторане сырники, и их подадут с большой плошкой сметаны. Как папа закутает ее в свой свитер, потому что у самолета поднимется ветер, а капитан корабля, поздоровавшись с пассажирами, расскажет о маленькой и очень послушной девочке Тоне. В салоне зазвучат аплодисменты.

Засыпали неспокойно. Сон больше не выглядел цельным. Скорее, лоскутным. Он прерывался каждые пятнадцать минут. В моменты пробуждения ощущала, как между грудей бежит струйка холодного пота. Ухо все время прислушивалось к звукам и от напряжения деревенело. На него невозможно было лечь.

Около четырех утра раздался мощный взрыв. За ним еще один. Небо вспыхнуло, и яркий красный свет заполнил комнату, словно в летний изжарившийся полдень. Появилось ощущение, что бомбят рядом, как минимум через дорогу, но оказалось, что обломки сбитой ракеты упали на дом, находящийся в трех километрах по улице Кошица, 7а. Тоня подпрыгнула в постели и горько заплакала. Муж стал шипеть, что ребенка нужно замотать в одеяло, вынеси в коридор или спустить в убежище. Я отрезала, чтобы сам шел в коридор, продолжая рассказывать дочери о грозе и громе. В сотый раз завела про сверчка, сидящего за печкой. Про орехи-сладости, золотую сабельку и месяц, плывущий в большой вместительной лодке. Когда ребенок уснул, некоторое время не могла понять, что же мне мешает. Оказалось, собственные ноги. Они мелко дрожали и ходили ходуном. Тело напоминало натянутую струну, и у меня не получалось свернуться калачиком. Так и пролежала еще час, пока не сморил сон. Крепко верила, что взрыв больше не повторится.

Утро явилось растревоженным. Почти бездыханным. На улице людей не было. Даже супермаркет NOVUS, круглосуточно выглядевший многозначительно и сановито, светился совершенно жидким бесполезным светом. Дороги пустовали, хотя в такое время всегда наблюдалось оживленное движение. Киевляне спешили на работу, дудели и толкались, везли детей в школу, повторяя на ходу таблицу умножения и есенинский «Шаганэ ты моя, Шаганэ». Тормозили у небольших флажковых кофеен и брали кофе с собой. Светофоры сбивались с красных и зеленых последовательностей. Нервные водители клаксонили. Улыбчивые подпевали любимой волне, выбивая пальцами по рулю бачату. В это утро ничего привычного не наблюдалось, а в наших душах крепчал крупнокалиберный страх.

Все валилось из рук. Я не могла себя заставить сложить с вечера разбросанные игрушки, дважды варила кашу и дважды она пригорала. Через час за Юлей на бронированной машине приехал муж и увез в село к нашим родителям. Мы втроем остались в городе, и я ощутила себя сиротой.

Дальше, как в бреду. Из дома массово выезжали люди. Лифт носился вверх-вниз. Клацал дверями, находясь в какой-то явно выраженной безнадеге. Консьержки прощались с каждым отъезжавшим и плакали. В спортивном клубе, находящемся в подвале, срочно оборудовали убежище. Туда стягивали бутылки с водой, матрасы и складные рыболовные стульчики. Вдоль детской площадки носилась совершенно обезумевшая женщина в шапке набекрень. Она задавала всем вопросы и не слушая ответы, бежала дальше. Вдалеке слышалась стрельба.

Через два дня в нашем доме из семидесяти пяти квартир осталось десять.

Войны я боялась с детства. Она меня преследовала и мерещилась. Снилось, что выбегаю во двор, а перед глазами— колонна из мотоциклов. К ним приставлены коляски-гробы. Странные нездешние люди с абсолютно гладкими лицами. Едут, улыбаются, что-то показывают своими длинными острыми пальцами. На головах — пехотные каски с дурацким названием штальхельм. Изъясняются рвано, рублено, а потом земля летит комьями и ветер свистит похлеще любой цыганской нагайки.

Не знаю, откуда взялся этот страх. Наверное, бабушки и дедушки, клейменные войной, передали его на генетическом уровне. Бабушка Дуся только закончила школу и отпраздновала выпускной. Говорила, что встречали на лесном пригорке солнце и танцевали босиком под баян. Лето пролетело быстро. Покосы, копание картофеля, антоновка без малейшего румянца. Сентябрь вплыл теплым густым паром. Обдал освободившиеся от приплода огороды, космы сена, папахи георгин. В один из дней проснулись, а в селе отдыхает немецкая пехота. Спят и в ус не дуют. Подстелили под спины шинели, ноги закинули на плетни и дают хропака. Явились за полночь и решили селян не будить. Утром, конечно, пробежались по хатам, собрали молоко, яйца, но надолго не задержались. Взяли курс на Киев.

Мне казалось, что война будет скоротечной. Продлится от силы месяц-другой и рассеется ночной мглой. Рассосется, как гематома. Надеялась, что она окажется человечнее, чем восемьдесят лет назад. Без миллионов смертей и разрушенных городов. Без танков, авиации и артиллерии. Ведь я же не иду к своей коллеге по перу с кулаками только потому, что она пишет, на мой взгляд, депрессивное или не на том языке. Не требую от нее сокращения философских размышлений, смены главных героев и, вообще, полного пересмотра идеологии.

Но кто-то решил, что имеет право на подобное. Зайти в чужой дом, воткнуть осколок в крышу, расстрелять хозяина только потому, что в его гараже стоит две машины, а не одна, изнасиловать вдесятером его жену, добить несчастную сапожищами, вывезти из дома мебель и посуду, а плачущих детей погрузить в БТРы и отправить в неизвестном направлении. На край земли…

Мы были шокированы и потрясены…

Мы были к подобному не готовы…