Ты здесь живёшь?

II

— Тебе его дали! — крикнула Вальгердюр Йоунсдоухтир мужу, едва он, закутанный, с красным от мороза носом, влетел в дом. — Тебе его дали! — повторила она, бросилась к Пьетюру Каурасону и повисла у него на шее.

— Что дали? — спросил он, растерявшись от столь бурного проявления чувств.

— Работу! — Она поцеловала мужа. — Место! — добавила она и снова поцеловала мужа.

— Все равно не понимаю, — ответил он, уклоняясь от ее поцелуев. — Присядем. — Он сел и усадил ее к себе на колени. — Давай сначала. Что мне дали?

— Место, братец, место.

— Какое место, милая? — спросил он, теребя мочку ее уха. — О чем это ты?

— Ну и тупой же ты у меня! — Она провела пальцами по его затылку.

— Непонятно как-то говоришь. — Он куснул ее за мочку, так что она вздрогнула и слегка вскрикнула.

— Ты что, много заявлений посылал?

— Да о чем ты?

— Сообразил?

— Пришло письмо?

— Точно!

— Из Города?

— Именно!

— Ну и?

— Опять неясно?

— Мне дают место!

— И как это ты угадал? — спросила она, вставая. — Ты просто гений.

Теперь он звонко поцеловал ее.

Когда Пьетюр снял с себя старую и безобразную меховую куртку, перчатки, шарф, шерстяную кофту, сапоги и шерстяные носки, Вальгердюр спросила:

— Хочешь кофе?

— Где малышка?

— Внизу у соседей. Хочешь кофе?

— Лучше бы водки. Найдется?

— Кто его знает, — ответила она, снова принимаясь на кухне за свои дела.

— Прекрасно. — Он опустился на просиженный диван.

— А где письмо?

— Тут, — отозвалась она из кухни. — Если господин библиотекарь немножко потерпит, то в скором времени я появлюсь с письмом, кофе и водкой.

— Ну и ну! Ты вскрыла письмо! Разве ты не знаешь, что читать чужие письма безнравственно?

— Это в тебе говорит почтовый служащий. — Вальгердюр появилась в дверях со стареньким подносом, на котором размещались чашка с вложенным в нее письмом, кофейник с горячей водой, банка растворимого кофе, рюмки и заиндевевшая бутылка водки. — Я вообще безнравственная женщина.

— Придется, старушка, взяться за тебя как следует, — заметил он, пробегая письмо. — Нам дадут отдельный дом! — воскликнул он.

— Не кричи так, — сказала Вальгердюр и села рядом. — Дом деревянный, — добавила она, наполняя рюмки.

— Это хуже? — спросил он и сложил письмо.

— Лучше. Стены дышат. Твое здоровье!

— Твое здоровье. — Он выпил. — Приятная. Холодная, крепкая и приятная.

— И в голову ударяет. Вторую?

— Да. А что нам делать со всеми этими комнатами?

— Какими комнатами?

— Ну, в новом доме. Пять комнат. А нас только трое.

— Жуткая проблема, — улыбнулась она. — Решай ее сам. А я пока выпью… Мне уже захотелось переехать, — помолчав, снова заговорила она. — Когда я сегодня вернулась домой и на коврике перед дверью увидела письмо, я едва не задохнулась от волнения. Посмотри, как я открыла конверт. Весь разодран. Посмотри!

— В сегодняшней «Могги» напечатали рецензию, — вдруг сообщил он, не слушая жену.

— Рецензию?

— На книгу.

— Ну и какая она? — взволнованно спросила Вальгердюр.

— Плохая.

— Как это?

— Стиль, мол, плохой. Текст сырой, корявый. Образы не убеждают, хотя за ними легко угадываются реальные лица. Недопустимо так изображать живых людей.

— Н-да, — протянула Вальгердюр. — А чего ты, собственно говоря, ожидал?

— Не знаю, — задумчиво ответил он. — Я написал аллегорию… Они же ее не поняли.

— Я в ней кое-кого узнаю.

— Так и было задумано. Но я вовсе не стремился, чтобы какой-нибудь тип из «Могги» понял роман так, будто действующие в нем лица — это госпожа такая-то и господин такой-то, живущие в некоем захолустном городишке на востоке нашей страны.

— Ты устал.

— Да, пожалуй.

Некоторое время они молча пили кофе, изредка делая глоточек водки.

Затем она встала, притянула его к себе, тряхнула рыжими волосами, отчего ее белое лицо показалось еще белее, и в ее зеленых глазах блеснул огонь.

— Забудь про это, и я буду очень нежна с тобой. Иди ко мне!