Живущие во льдах

Такой необычный это зверь. Потому-то исследователи и считают его хорошей «биологической моделью»; изучение белого медведя помогает им вскрывать общие биологические закономерности.

Что еще известно о белом медведе?

Звери обитают только в Арктике и в своем распространении почти не выходят на юге за пределы плавучих льдов и узкой полосы арктических побережий. Достигают они даже Северного полюса; в ближайших его окрестностях, по наблюдениям полярников с дрейфующих исследовательских станций, появляются не только взрослые медведи — как самцы, так и самки, по и медвежата в сопровождении медведиц.

Наиболее многочисленны они в тех районах Арктики, где чаще бывают участки открытой воды: здесь скорее можно встретить и легче добыть тюленя. По этой причине звери тяготеют либо к южной кромке дрейфующих льдов, либо к полыньям, круглый год существующим в высоких широтах Северного Ледовитого океана.

Основная масса льдов, среди которых проходит жизнь медведей, находится в почти постоянном движении, и скорость их дрейфа достигает иногда десяти — пятнадцати километров в сутки. Льды дрейфуют главным образом в направлении движения часовой стрелки и выносятся из Северного Ледовитого океана в Гренландское море. С той же скоростью и в том же направлении льды переносят белых медведей, хотя, конечно, звери кочуют и самостоятельно, разыскивая корм и задерживаясь там, где он более доступен.

Летом в Арктике, когда льды становятся разреженными, равномернее распределяются и медведи. К зиме большинство зверей вновь собирается к открытой воде. Странствуя, они не так уж редко оказываются на суше, а в том случае, если льды от берегов отходят, звери надолго задерживаются на островах или материке, питаются отбросами, которые им удается собрать у подножий птичьих базаров, у человеческого жилья, леммингами, даже веточками и корешками карликовых ив.

Поскольку размеры Арктики относительно малы, невелика и область обитания на земном шаре белого медведя. Собственно же родина зверей и вовсе мала. Это отдельные островки, гористые, слабо освоенные человеком и расположенные на путях обычных медвежьих миграций. На них осенью собираются медведицы. Здесь они залегают в берлоги, рождают медвежат, а весной пускаются с ними в привычное путешествие. Одиночные берлоги можно встретить во многих частях арктической суши и даже, как было недавно установлено, иногда на дрейфующем льду. Но некоторые острова оказываются особенно удобными для залегания зверей, и сюда, словно в «родильные дома», каждый год приходит большое количество медведиц. Эти места, где родилось подавляющее большинство белых медведей, в зарубежной Арктике находятся на востоке Шпицбергена, на северо-востоке и западе Гренландии, на восточных островах Канадского Арктического архипелага. В СССР это главным образом Земля Франца-Иосифа и остров Врангеля.

Медвежьи горы на острове Врангеля внешне ничем не примечательны. Скорее это щебнистые увалы. Летом с самолета или вообще с большого расстояния на фоне желтовато-зеленоватой равнинной тундры они выглядят невысокими серыми холмами. Зимой, сглаженные снежными наносами, горы становятся еще более приземистыми и неприметными. На других картах да и в обиходе местных охотников они значатся также как горы Дремхед. Название это английское[1] и в переводе означает нечто вроде «вершины мечты» (от dream — «мечта», «грезы» и head — «голова», «головной»). Не знаю, каков был истинный смысл, вложенный в это поэтическое название при «крещении» гор, по меня они действительно манили долгие годы.

Еще из разговоров с пионерами освоения острова — Г. А. Ушаковым и А. И. Минеевым можно было заключить, что именно здесь находится самое главное отделение» медвежьего «родильного дома». Об обилии берлог на склонах Дремхеда мне позже рассказывали многие островитяне. Потом я все-таки попал сюда, и именно весной, когда это было нужно, но нам (моим спутником был местный охотник) не повезло с погодой. И хотя мы провели тогда в горах около суток, из-за начавшейся пурги обследованию их я смог уделить всего лишь несколько часов.

И вот спустя еще несколько лет у меня наконец появилась возможность подробно познакомиться с этой удивительной частью острова Врангеля. В конце марта трактор прибуксировал сюда довольно вместительный балок с железной печкой, запасом угля, продуктов, необходимым снаряжением и сразу же ушел в поселок. До приезда остальных участников экспедиции мы остались в балке вдвоем с Александром Александровичем Кищинским, тоже зоологом.

Утро следующего дня, тихое и ясное, застало нас в маршруте. И в этом году горы вполне оправдывали названием Медвежьих. Уже в ближайших окрестностях балка нам встретились, относительно невдалеке одна от другой, три берлоги — две полузанесенные снегом и, следовательно, пустые, покинутые семьями, и одна жилая. Ее хозяйка глухо рявкнула, показав на миг свою голову, и тут же скрылась. Ненадолго останавливаемся около каждой берлоги, чтобы описать се и нанести на карту. Рядом втыкаем в снег проволочный штырь с небольшим красным флажком на конце. В дальнейшем нам предстоит облететь остров Врангеля на самолете и провести учет берлог с воздуха; флажки будут служить ориентирами, помогут решить, насколько точными окажутся авиаучеты и вообще оправдывают ли они себя.

О том, что эта часть острова особенно приглянулась медведям, свидетельствует и обилие их следов. Цепочки отпечатков овальных ступней тянутся вдоль нашего пути, пересекают его во всех направлениях. Следы принадлежат и одиночным животным, и семьям;, местами они сливаются в настоящие медвежьи тропы. Среди них есть совсем свежие, вчерашние или даже сегодняшние. Есть и старые, оставленные неделю назад и еще раньше. Кстати, следы — зверя, человека или машины — «старятся» в Арктике совсем иначе, чем, скажем, в лесу. Там, где только что прошел медведь (если, конечно, это не рыхлый снег, выпавший в тихую и теплую погоду), можно заметить лишь слабые отпечатки когтей. Однако снежный покров в тех местах, где ступают медвежьи лапы, уплотняется, и в пургу следы разрушаются медленнее, чем остальной снежный покров. После каждой вьюги след проявляется все сильнее, поднимается на высоту до десяти сантиметров и более и постепенно принимает форму гриба. Но «гриб» уже недолговечен. Следующая же пурга перепиливает его ножку, и след исчезает окончательно…

Солнце клонилось к закату, когда на одном из склонов был обнаружен целый медвежий «городок». Он состоял из четырех вскрытых и пока еще жилых берлог, расстояние между которыми не превышало двадцати — двадцати пяти метров (как выяснилось позже, на этом же пятачке зимовали еще две самки с детенышами, а в следующем году мы нашли на этом склоне две берлоги, разделенные снежной перемычкой лишь в полметра толщиной). Хозяек трех убежищ увидеть так и не пришлось, но с четвертой мы познакомились довольно близко.

Мы были еще метрах в двухстах от берлоги, когда медведица показалась из узкого лаза и, вытягивая свою и без того длинную шею, стала присматриваться к пришельцам. Три черные точки среди ярко-желтого меха — глаза и нос — то опускались, то поднимались. На поверхность снега ложилась, повторяя медленные движения животного, густая тень, в косых закатных лучах особенно отчетливо выделялись полосы больших и малых заструг, вход в берлогу, разбросанные вокруг него снежные обломки. Складывались почти идеальные условия для фотосъемки, и, приготовив аппараты, мы не спеша направились к берлоге. Карабин, который висел теперь на груди у Саши, он предусмотрительно перевел на боевой взвод.

До берлоги метров пятьдесят. Медведица втягивает голову в убежище, но продолжает изучать нас, пока еще спокойно и вроде даже миролюбиво. Теперь выясняется, что это жилище имеет два входа, устроенные один над другим примерно на расстоянии метра. В нижнем виднеется обращенная к нам физиономия матери. Через верхний, отпихивая друг друга, попеременно выглядывают любопытствующие медвежата.

В аппаратах уже по нескольку кадров — и с медведицей, и со всей семьей. Но хочется снять их крупнее, и мы продолжаем приближаться. До берлоги остается метров двадцать, затем пятнадцать, наконец — десять. Здесь терпение медведицы иссякает. Она показывает лобастую голову, опять прячется, снова высовывает голову и шею и неожиданно, обломив тонкий снежный свод, прыжком выскакивает наружу.

Я шел первым и теперь останавливаюсь. Зная, что рядом Саша и с ним карабин, стою спокойно, рассматривая зверя. Медведица явно «берет нас на испуг». Из вытянутых дудочкой губ слышится ее сердитое шипение. Вздыбив на загривке шерсть, она пытается показаться большей, чем она есть на самом деле; видимо, с этой же целью она подпрыгивает на одном месте раз, другой. Опять шипит и, пятясь задом, уходит в берлогу. Оборачиваюсь к Саше и вижу, что карабин мирно покоится на его груди, а сам «оруженосец» замерзшими пальцами тщетно пытается перезарядить кассету в аппарате.

Так же как и медведица, пятясь, отходим от берлоги, оставив семейство в покое. Поскольку хозяйка следующего жилища может оказаться не столь миролюбивой, карабин перемещается на мое плечо. Впрочем, уже наступают сумерки, и мы поворачиваем обратно к балку.

Уже первый маршрут по Медвежьим горам показал, что снега этой зимой очень мало. Берлоги поэтому неглубоки, и, чтобы вскрывать их, самкам не приходится прокапывать длинные коридоры. Звери иногда просто проламывают свод и сразу оказываются «на улице». По этой же причине снежные выбросы у входов в берлоги невелики и убежища зверей заметны плохо. Подчас их удается обнаружить, только подойдя к ним вплотную. Было ясно, что ходить по склонам в одиночку сейчас нельзя: велик риск наступить на тонкий снежный потолок и оказаться непрошеным гостем хозяйки жилища. Зато малоснежье помогало объяснить различия в поведении животных, в реакции их на приближение человека. Стало очевидно, что затаиваются в убежищах (так поступает подавляющее большинство медведиц), считая их достаточно безопасными, звери, скрытые более или менее толстыми снежными наносами. Некоторые самки, как и наша знакомая, в этом году не смогли устроить глубоких берлог и, не полагаясь на прочность своего жилища, предпочитали оборонять его активно.

медведицу, образуют вокруг нее и стену, и потолок. Но если она находит осенью достаточно глубокие снежники, то, очевидно, закапывается в них полностью.

Устроены берлоги, как правило, однотипно и просто. В подавляющем большинстве случаев это овальные в разрезе камеры длиной и шириной около полутора метров и высотой около метра, образовавшиеся в результате обтаивания снега, прессования его спиной и боками и окончательной отделки помещения лапами. Гораздо реже берлоги имеют разной глубины ниши, туннели или состоят из нескольких камер. Толщина снежного потолка чаще бывает около метра, но может составлять и десять — двадцать сантиметров, и два-три метра. В потолке берлоги иногда встречаются узкие вентиляционные отверстия; такое отверстие, хотя оно и затянуто толстым слоем инея, позволяет обнаружить весной еще не «распечатанную» самкой берлогу.