Давай поспорим?

Глава 16.

Настя.

Такси подъехало к моему дому спустя целых сорок минут. Интересно, есть ли какой-то промежуток времени, когда можно спокойно доехать до нужной тебе точки без пробок и тянучек?

— Какой подъезд? — спрашивает водитель, на карточке указано, что зовут его Евгений, но выглядит он точно не как Женя.

— Второй, вон, где синяя лавочка, — указываю я. — Спасибо… Женя… — прощаюсь я, открывая дверь.

— Жасур.

— Что, простите?

— Жасур. Мое имя Жасур.

— Но здесь указано Евгений, — недоуменно я посмотрел на карточку, вложенную в подголовник сиденья.

— Э, да, не обращай внимание. Просили русское имя указать. Возьми карточку, если надо — звони мне. Так тебе дешевле будет. И тебе хорошо, и мне, — улыбнулся мне Женя-Жасур, у которого два передних зуба были как у зайчика — большие и выдвинуты вперед.

— Хорошо, — взяла быстро визитку, вдруг правда пригодится, и направилась к подъезду.

Мама смерила меня недовольным взглядом, как только я переступила порог, что почувствовала себя нашкодившим котенком. Я ведь никогда не перечила родителям, была послушной. Да что уж, я делала все, что они говорили, хоть внутри и не всегда была согласна с ними. Я считала, что надо слушаться родителей.

А сейчас… Я сама не пойму, что происходит со мной. Готова признать, что нагрубила вчера, была неправа, но и первый раз в жизни мне хочется отстаивать то, что мое. Первый раз в жизни я хочу молчать о том, что у меня в голове, какие мысли и какие чувства. Потому что боюсь, что мама сейчас меня не поймет. А ее осуждения не выдержу. Даже сейчас я отчетливо вижу разочарование в ее глазах. Да, мама, твоя дочь влюбилась во взрослого мужчину и этой ночью с ним занималась любовью. Трахалась я с ним, мама! И мне было хорошо!

— Проходи, — первой поприветствовала мама, — я поставлю чай.

Я сняла свои любимые кроссовки и скинула джинсовку. И прошла в комнату. Свою. А там пусто. Ничего нет. Только старые обои, выцветшие ровными прямоугольниками и одиноко висящая люстра.

И внутри у меня ничего нет. Никаких чувств, хотя вчера я хотела рвать и метать, что кто-то посмел войти без спроса.

— Сегодня вывезли всю мебель, — тихо сказала мама, которая подошла ко мне, пока я разглядывала комнату.

От мамы, как всегда пахнет едой. Сейчас это жареная картошка и какая-то ванильная выпечка. Мои любимые булочки с маком? Раньше это был запах уюта и тепла.

Помню, когда вернулась после своего первого свидания с Егором, легла к маме на колени и рассказала ей все в мельчайших подробностях. Куда пригласил, как стул мне отодвинул, когда пригласил присесть, что заказывали, было ли вкусно, как Егор поцеловал меня. И какие были у меня чувства. Я рассказала все-все-все. Мне казалось, что так было правильно, ведь ближе, чем мама, у меня никого и не было. Подружки? Да, возможно. Но таким сокровенным и глубоким я могла поделиться только с ней.

А сейчас… не могу.

— Пойдем, чай вскипел. Или может ты хочешь покушать?

— Нет, спасибо, мам. Я поела борща, — улыбнулась я, пытаясь сгладить неровности.

Мы прошли на кухню, где я заняла свое место. Любимое.

— Твои любимые, — кладет передо мной мои любимые булочки с маком.

— Спасибо!

— Настя, — начала мама, — я понимаю, что ты вчера очень расстроилась из-за нашей квартиры, из-за того, что происходит с твоей комнатой, но твое поведение… Это было очень грубо и невоспитанно и..

— Мам, стоп, — грубо я прервала маму, — я тебя услышала и ты права, я повела вчера себя по-детски. Было безумно обидно. И больно.

— Ну вот и хорошо. Не надо больше ночевать у малознакомого парня. Это тоже неправильно.

А что правильно, мама?

— Мы сегодня созванивались со Станиславом Александровичем, в Германии меня будут ждать на следующей неделе, в среду. Осталось шесть дней и мы с тобой уедем.

Шесть дней и я улечу. И буду там без него. Без Ромы.

— Ты уже все оплатила? А билеты?

— Оплатить попросили в начале следующей неделе. А билеты, да, помощница Станислава Александровича помогла. Там же еще какие-то документы нужны, визы. Она всем этим занималась.

— Волнуешься?

— Да, даже больше, я боюсь, Настя. Но мы же сильные. И все будет хорошо, — подбадривает меня. И несмотря на то, что сейчас я не чувствую в себе душевную близость с мамой, она по-прежнему мой самый близкий человек.

— Тогда в среду я приеду рано утром, чтобы собрать вещи. И полетим.

— В смысле в среду? Настя?

Мысль о том, что я не хочу оставаться в этой квартире пришла ко мне внезапно, когда мама обозначила сроки нашего отлета. Так она поставила точку. Это больше не мой дом.

— Я останусь у Ромы.

— Нет, Настя.

— Что нет, мама? Я достаточно взрослый человек, чтобы решать, где мне находится, где спать. А главное, с кем, — снова я стреляю своими стрелами в родного человека. И пусть я потом буду об этом жалеть, но сейчас мне нужно защититься. Защитить свои чувства.

— Потому что я даже не знаю кто он, где он работает, сколько ему лет. А ты переезжаешь к нему. К незнакомому парню.

— То, что его зовут Рома, ты уже знаешь. Он финансовый директор в одной крупной компании. Ему… тридцать пять лет.

— Сколько? — мама ошарашенно смотрит на меня.

— Тридцать пять.

— Это получается у вас разница одиннадцать лет. Что у вас может быть общего, Настя? Я думала, он твой ровесник, ну может на пару лет тебя старше. Но это… Ты понимаешь, что ему от тебя только нужно?

— Мама, хватит, — я чувствую, как глаза начинают щипать, а сдерживать слезы становится невозможно. Комок в горле искажает мой голос, его просто не узнать: надломленный, хриплый. — Это мой выбор. Прошу, — уже умоляю я.

Она думает, я не задумывалась над этим. Не вижу, какая я, как выгляжу. Что просто никогда не сравнюсь с теми девушками, с которыми он был на тех фото. Но… по-другому уже не смогу. С первого его касания, с первого слова и взгляда я поняла, что хочу дарить ему то, что у меня внутри — мое тепло и мою любовь.

— А когда он с тобой наиграется, что будешь делать? — теперь уже надломленным голосом спросила мама — она тоже плачет.

Не знаю. Я не знаю. И боюсь узнавать. Что будет потом…Говорят, чем выше забираешься, тем больнее падать. Чем больше крылья, тем больнее их обрывать. Чем ярче чувствуешь, тем смертельно отказаться от этих чувств.

— Мам, я не знаю. Но и отступить уже не могу.

Я молча встала из-за стола, чтобы собрать вещи, которые могут мне понадобиться. Сумка получилась совсем маленькой. Получается у меня и вещей то особо нет. Помимо этого взяла еще свой старенький ноут, наушники и книги по учебе.

В квартире стоит тишина. Она давит. Как прошлое.

Мама молча смотрит, как я собираю вещи, укладываю их аккуратными стопками в спортивную сумку. И только слышу ее всхлипывания: мама плачет.

— Мам, я прошу тебя, не надо. Прости, не могу я вот так жить, когда ты вроде в своей квартире, а вроде и нет. Тут ничего моего уже нет.

— А у него, значит есть?

— Там есть ОН.

Больше я ничего не говорю. Не могу. Горло сдавил спазм, что любой вдох отдается болью. Болью счастливых воспоминаний, огорчений и ссор, приятных вечеров и радостных встреч.

— Я буду звонить, мам, — коротко целуя ее в щеку, я выхожу из дома, тихо закрыв за собой дверь. Довольно трещин.

И только выйдя из подъезда я решаю написать Роме, очень надеясь, что мое намерение пожить с ним не будет воспринято отрицательно. Потому что больше идти мне некуда.

“Я могу пожить у тебя до отлета?”

“Конечно”

Через три минуты такси останавливается прямо напротив подъезда. Вовремя, потому что первые капли дождя уже упали на асфальт. А когда такси привезло меня к знакомому подъезду, начался ливень. Настоящая летняя гроза.

В кармане задорно позвякивает связка ключей. Это такой приятный звук, а еще приятно отщелкивает замок, когда я своими ключами проворачиваю ими в замочной скважине. Сама включаю свет, разуваюсь. И только потом улыбаюсь. Определенно здесь мне сейчас лучше. И пусть я поступаю, как эгоистка, но это то, что мне нужно. Я хоть чуть-чуть заслужила сделать то, что хочу именно я?

В таком приподнятом настроении я принялась готовить ужин. В голове уже даже мелькают картинки, как Рома будет говорить мне спасибо за томленый картофель с мясом в рукаве. Да, именно это я и приготовлю. Моя оплаченная подписка должна окупиться хотя бы количеством полученных оргазмов в ближайшие дни. Будучи в своих мыслях, даже не заметила, как открылась дверь.

— Вкусно пахнет! Ты решила покорить еще и мой желудок?

Он приехал. Приехал ко мне. Стоит, облокотившись на косяк и улыбается мне своей улыбкой. А в глазах так и мелькают его чертята.

— Рома!

Не выдерживаю и кидаюсь ему на шею, чтобы обнять. Глупо, наивно, по-детски. Так настоящие женщины себя не ведут. Они должны подойти, плавна раскачивая бедрами, мило чмокнуть в щеку и соблазнительно улыбнуться. Я же чуть не сшибла стул, когда бежала к нему, запрыгнула на него, повиснув, и первая поцеловала в губы. Сейчас они у него влажные от дождя и теплые. Любимые.

А потом меня накрывает паника, потому что к такому я точно не была готова: от него пахнет духами. Женскими, сладкими духами. И отхожу от него на несколько шагов, потупив взгляд.

— Настя? Ты чего?

— От тебя несет женскими духами, — выплевываю я.

Он мне ничего не обещал. Я не знаю, что он ко мне чувствует, потому что ни разу об этом Рома не говорил, а сама заводить этот разговор я боюсь. Поэтому я стою, облокотившись о стену и смотрю в пол.

— Иди ко мне, — слышу я его мягкий голос, на что я просто мотаю головой: я не готова снова вдыхать эту приторность, — Настя не дури, я сейчас все объясню.

Рома застает меня врасплох, когда за доли секунды преодолевает расстояние между нами и крепко прижимает меня к себе, а я как дикий зверек начинаю вырываться. Нет, нет, нет! Я чувствую, как выступили первые слезы, как звук жалобного всхлипа пронзил воздух.

— Пусти меня! Ненавижу!

— Настя, посмотри на меня!

Я понимаю, что его просьба срывает все предохранители. Потому что стоит мне посмотреть в его глаза, стоит ему улыбнуться, или, еще хуже, поцеловать, я ведь растаю и поверю ему. Вырываюсь еще усерднее, царапаю его, отталкиваю, но в ответ он только сильнее прижимает меня к себе, и я отчетливее улавливаю ноты этих духов. От них невозможно отмахнуться, они наполнили собой весь воздух вокруг.

— Пусти!

Я выдохлась. Это сражение с ветряными мельницами, я бы в любом случае осталась в проигрыше. А Рома удерживает меня и накрывает мои губы в жестком поцелуе. Боже, такой напористости я от него еще не чувствовала. Он забирает весь воздух у меня, мнет мои губы, терзает, что на миг становится больно. Рома прижал меня к стене и раздвинул мои ноги, я отчетливо чувствую, как он меня хочет.

— Ненавижу, — все что успела я произнести, перед тем, как он опять меня поцеловал.

Одной рукой Рома расстегивает пуговицу на моих джинсах, а другой фиксирует голову, потому что я все еще пытаюсь от него увернуться. Понимаю, что бесполезно, понимаю, что он этого мне не позволит, понимаю, что уже прощаю его и понимаю, что сама безумно возбуждаюсь.