Давай поспорим?

Глава 22.

Рома.

Пол ночи я не спал. В голове продумывал план, разбирал каждый пункт, каждое действие. Это раньше было проще: подошел, перекинулся парой слов и все. Но не сейчас.

На часах восемь утра, время, когда я должен был выезжать в офис. Но не сегодня, надеюсь Саня простит меня. И не уволит. У меня план, где согласно первому пункту я набираю номер, который мне передал наш безопасник.

— Алло, — нежный и тихий голос на той стороне. Возможно она проснулась недавно, а может с опаской отвечает на незнакомые номера.

— Марина Александровна?

— Да, это я.

— Это Роман.

— Роман?

— Да. Настя… она у вас?

— Нет.

— А где она? — Боже, когда я последний раз разговаривал с мамой девушки, узнавая где она? Просто пи*дец. В какой угол ты меня загнала, Каренина?

— … сказала, что осталась у подруги.

— Мне нужно с вами переговорить. Можно я подъеду к часу? Но Насти не должно быть дома.

— Хорошо.

Кладу трубку первым. Не знаю, как там положено по этикету, но этот непринужденный разговор, который длился минуту высосал все соки. Она у какой-то подружки. Какой? Где?

К дому Карениной подъезжаю, как и договаривались. Хорошо, что все задуманное пока выполняется. Осталось набраться храбрости и взглянуть в глаза матери девушки, которую очень сильно обидел. И которую по всем прогнозам не должен был полюбить, но полюбил.

Старая обшарпанная пятиэтажка. Нет, не хрущевка, но год постройки явно прошлого столетия. Да, все аккуратно, все убрано, но не оставляет ощущение, что я не в Москве нахожусь, а как минимум в Рязанской области.

Поднимаюсь к ней на этаж, и сердце стучит быстрее, дыхание учащается. Что, если она все-таки дома? Предвкушение встречи. Ты готовишь речь, что сказать и как оправдаться, но уверен, стоит мне посмотреть на нее и все забуду, увижу ее глаза и мыслей никаких не будет. Только единственная, увезти ее к себе, закрыть на все замки и никуда не выпускать. Она — моя.

Звонок не работает. Не удивлен. Стучусь. И дверь мне открывает миловидная женщина, на вид ей не больше сорока, но по документам, который мне дал Толян, наш безопасник, я знаю, что ей сорок семь лет. Такая же маленькая, с темными волосами. Но без конопушек. Откуда они у Карениной то?

— Добрый день.

— Добрый. Вы — Роман? Проходите.

Она пропускает меня в маленький и узенький коридор. Я видел планировку квартиры, но не думал, что здесь все настолько маленькое. Миниатюрное. Но надо отдать должное, несмотря на ремонт, здесь чисто, пахнет едой и уютом, а не побелкой, старой мебелью и пылью.

— Насти нет? — сам не знаю, что жду в ответ. Что она сейчас выйдет из своей комнаты и посмотрит на меня злым и обиженным взглядом или что ее нет, и я не увижу эти глаза цвета виски?

— Нет, она осталась у подружки. Приедет только к вечеру, чтобы собирать вещи. Мы завтра уезжаем.

Только сейчас я заметил сложенные коробки, из которых виднеются вещи. И одна небольшая спортивная сумка. Я прошел в комнату, где осталась мебель, но внутри — пустота, все убрано. Уже не могу сказать, что это квартира жилая. Мои шаги отдаются эхом.

— Пройдемте на кухню, — я прав, ее слова тоже отдаются эхом.

Даже жалко, что им придется все вещи опять разбирать обратно.

— Чай? Кофе? — предлагает Марина; в голове никак не могу ее по имени и отчеству называть, она старше меня на одиннадцать лет, разница такая же, как у меня с Настей.

— Чай, с сахаром, если можно.

— Конечно, — и отворачивается от меня, чтобы достать чашки, пакетики и положить в вазочку печенье — курабье, которое я терпеть не могу. Оно жутко крошится, а варенье в центре пристает к зубам.

Кухня такая же маленькая, как и все в этой квартире. Старый кухонный гарнитур. Одну ручку у дверцы уже заменили на похожую, и если не приглядываться, то она ничем не отличается от других. А вот сколы на столешнице ничем не скрыть. Старая раковина, хоть и чистая, старый фартук, выложенный белой плиткой, но без жирных брызг. Марина суетится и проливает кипяток, когда заваривает чай. Вижу, что волнуется. В этом она очень похожа на Настю, не умеет скрывать то, что творится внутри. Если волнуется, то волнуется, если боится, то боится.

— Может помочь?

— Спасибо, я уже справилась, — подарила мне улыбку. Настя улыбается так же.

На стол она ставит две одинаковые чашки — из сервиза, такой же есть у матери, и вазу с ненавистным мне печеньем.

— Роман, я так понимаю, что вы поссорились с моей дочерью, — начинает не совсем приятный для нее разговор.

— Это так. Но к вам я пришел не поэтому поводу.

— А по какому?

Я встаю из-за стола и отхожу к окну, хотя отходить то и некуда, там всего один метр от стола до окна. Но я делаю этот шаг, чтобы дать себе силы все сказать. Да, готовился, строил свою речь, но в действительности, все сложнее.

— Марина, — без отчества обращаюсь, — я знаю про операцию и знаю, что вы продали эту квартиру, чтобы ее оплатить.

— Да, все верно, но это не такая уж и тайна.

— Вы в курсе, как эта квартира дорога Насте?

— Она дорога и мне. Я в этой квартире прожила большую часть своей жизни, была счастлива с мужем.

— Тот вечер, когда Настя приехала ко мне, я встретил ее в слезах. Она больше не чувствовала, что у нее есть дом. Для нее это очень важным оказалось.

— Вы меня в чем-то обвиняете?

Да, бл*ть. Я ее обвиняю. Там, где надо защитить и оградить, мать отправляет работать в ночной клуб свою дочь, где к ней может пристать какой-нибудь утырок, а дом, где она чувствует себя счастливой, продает.

— Операция, которую вам будут делать в Германии, вполне удачно выполняют в Москве. Также есть центр в Питере, если постараться, то можно еще и квоту выбить. Вам об этом сказал ваш лечащий врач?

Все это время я стою у окна, не в силах посмотреть на Марину. Во мне бушует такая злость на нее, что если бы не ее упрямство в выборе места для операции, Настя бы спокойно закончила обучение в ВУЗе, нашла бы работу, которую хотела, а не ночами подрабатывала в ночном клубе, а днями разъезжала по всей Москве, раздавая бумажки. Не так должна жить девчонка в двадцать четыре года.

Информацию по поводу состояния здоровья и необходимой операции мне передал сегодня Толян. Там было сказано, что уже несколько лет похожие операции проводятся в нашей стране, нашими врачами. Довольно-таки успешно. И при мысли, что об этом знала Марина, но решила продать все, что у нее есть и отправиться в другую страну, прихватив с собой еще и дочь, просто не укладывается в голове. Что это, если не эгоизм в самом жестком его проявлении?

— Да, мне сообщили, что можно провести операцию в России.

Бл*ть!

— Но вы продали все, потратили несколько миллионов, чтобы сделать ее в Германии… — не спрашиваю я, скорее утверждаю.

— Я не доверяю нашим врачам. Что будет с Настей, если я умру на операционном столе. Мы остались одни друг у друга.

— Человеческий фактор есть везде. Пусть то России или Германия.

— Статистика говорит об обратном, — что ж, это ее правда.

— Вы в курсе, что в первую смену Насти в ночном клубе, к ней пристал какой-то обдолбанный мажор, который очень сильно ее напугал?

Об это мне тоже сообщил Толян. Готов был разорвать этого идиота на куски, что хотел прикоснуться к ней. Маленькая беззащитная, но упрямая и настырная. Что с ней могло произойти, если бы не удача?

— Нет…

Не удивительно. Настя бы никогда об этом не рассказала матери. Сама на себя взвалила то, что должен был делать взрослый человек, у которого жизненного опыта больше. Но сейчас глядя на Марину, я понимаю, что не только Настя росла в сказке из книжки, но и сама Марина. Они обе верят в самое лучшее и хорошее, что мир дружелюбен, а люди всегда готовы прийти на помощь. Только жизнь она не такая. И если Насте еще простительно не знать этого, то Марине — нет.

— Марина, почему вы ушли с работы, как только узнали о диагнозе. Ведь вам ни слова не сказали об ограничении, кроме активного спорта? — наверно злость все-таки проскальзывает, потому что сдерживаться получается все хуже и хуже.

— Я боялась, что может что-то случится…

Оправдывается передо мной, но сама понимает в душе, что не права. Она спряталась в стенах квартиры, не желая смотреть правде в лицо. Не желая взять ответственность полностью на себя. Можно ли ее обвинять, зная, что она такая же маленькая девочка в душе, которая хочет защиты и крепкого мужского плеча рядом? Злюсь, но уже нет, не обвиняю. Не всем быть сильными.

Я отхожу в коридор, чтобы взять папку с документами, что оставил на нелепом шкафу у двери. Несколько важных документов, которые стояли мне целое состояние. Но мне ни сколько не жалко, зная, для кого я это делаю.

— Это вам…

Она берет папку с документами и дрожащими пальцами пытается достать бумаги. Вижу волнение. А еще ей больно от моих слов. Как они могут ранить…

— Я не понимаю, что это, — смотрит она на меня, а в глазах слезы. Нет, она все прекрасно поняла.

— Это документы на квартиру. Вашу квартиру.

Марина пробегается глазами по документами, где черным по белому написано, кто новый владелец их скромной двушки.

— Но как? Мы же уже заключили договор, все документа на собственность у новых владельцев. Я, конечно, в этом мало что понимаю, но догадываюсь, что за столь короткое время изменить что-то — нереально. Да и что я скажу новым владельцам? — быстро тараторит Марина, я не успеваю за ее мыслью.

— Новые владельцы согласились ее продать. А в том, что это не очень быстрый процесс, вы правы. Я сделал все, что мог, чтобы как-то узаконить приобретение, но все-таки связь с моим человеком вам придется поддерживать, чтобы собственность окончательно перешла к вам, точнее к Насте. Но, гарантирую, ваши новые-старые владельцы вас не побеспокоят.

Я отстегнул им в два раза больше, чем сумма купленной ими квартиры. В два раза! Им хватило пары минут, чтобы согласиться. Деньги и не такое могут.

— Роман, я не маленькая девочка. Что вы хотите за это?

Ошибаешься, Марина, ты маленькая девочка.

— Ничего, Марина, ничего.

— Так не бывает. Квартира стоит целое состояние, а вы просто так берете и покупаете ее. Для Насти.

Думаю о том, что квартира стоила мне действительно целое состояние, говорить не следует.

— Да, так просто.

Она мне не верит. То и дело смотрит то на бумаги, перечитывает заново, то на меня. Наверно, будь я на ее месте, я бы тоже не поверил. Хотя, будь я на ее месте, я бы в корне поступил по-другому.

Выхожу обратно в коридор, обуваюсь. Я сделал сегодня все, что планировал, пусть и с некоторыми оговорками. Уже собираюсь открыть дверь, но меня окликает голос Марины. На секунду даже задумался, потому что сейчас он очень похож на ЕЕ голос. Сердце опять заболело. Заныло.

— Роман, стойте!

Стою и не оборачиваюсь. Каким-то чувством знаю, что она сейчас спросит или скажет. Но одно дело, признаться самому себе, другое — другу, и совсем другое — незнакомому человеку.

— Настя… она очень домашняя девочка. Мы с отцом ее возможно слишком оберегали, помогали верить в чудеса и сказку. Она не знает, что в мире не так все весело и хорошо. Она очень ранимая и… влюбчивая. Может влюбиться в образ человека, не зная его на самом деле и сильно на этом обжечься.