Не святой

Глава 23

Амелия

Его кровавый вид не испугал меня.

Должен был, но не испугал.

Но я снова бежала. Снова отключилась.

Эта война, которую я вела с самой собой, была самой тяжелой в моей жизни. В каждом решении, которое я принимала, я была уверена: от ухода от отчима до рождения Линкольна, но сейчас… Я чувствовала, что стены, которые я использовала, чтобы сохранить себя в безопасности, были разрушены и выведены из равновесия.

И это сделал он.

Как может человек, который мог утешить меня, когда я была в ужасе, который мог целовать, как мужчина, полный такой страсти и желания, быть тем же самым мужчиной, стоящим перед окнами, с бурей за спиной, покрытым кровью человека или людей, которых он, вероятно, только что пытал.

Он выглядел как дьявол, и на вкус был как грех, так что, возможно, это было уместно.

Но я отправилась на его поиски не просто так, но сейчас я отворачиваюсь от него.

Я остановилась на лестнице, чувствуя его взгляд на своем позвоночнике.

Он уже не пугал меня так сильно, как раньше, нет, меня пугало то, как я реагировала на его присутствие. Мое тело загорелось, а сердце подскочило к горлу. Я хотела снова почувствовать вкус его губ, но не могла, я хотела ощутить его желание к себе между ног и гнаться за наслаждением, которое, как я знала, он может дать.

Я привыкла не получать того, чего хотела, но кое-что я могла получить.

После сегодняшних событий, после страха, охватившего меня, и воспоминаний о прошлом, я заслуживала того, чтобы иметь что-то только мое, и если я не могла позволить себе иметь его, то я могла иметь это.

— Амелия?

От того, как мое имя сорвалось с его языка, у меня по позвоночнику пробежала дрожь, этот смешанный акцент вызвал бурю бабочек в животе, отчего мне захотелось сжать бедра вместе.

— Я подумала о твоем предложении, — я стою спиной к нему, чтобы мое лицо не выдало меня. — Я бы хотела это сделать. Если такая возможность еще есть.

— Да, — подтверждает он. — Я организую это для тебя.

— Спасибо.

Я начинаю подниматься по лестнице, чувствуя потные ладони.

— Leonessa, — снова окликает меня Габриэль, останавливая.

Я оглядываюсь через плечо и вижу, что он уже стоит у основания лестницы и смотрит на меня. — Я не забуду этот поцелуй.

— А стоило бы, — сглатываю я.

Он поднимается.

— Не забуду.

Он смотрит на меня с такой страстью, что я чувствую, как загораюсь, и делаю единственное, что умею, — бегу и не останавливаюсь, пока не оказываюсь запертой в своей комнате, прижавшись спиной к двери.

Линкольн был с Камиллой, и на сегодня так было лучше. Я знала, что с ней он в безопасности, и после сегодняшнего дня не хотела, чтобы он появлялся в доме до тех пор, пока мы не выясним причину стольких смертей.

Слишком потрясенная, чтобы уснуть, я включила лампу и достала свой этюдник, не позволяя мыслям вернуться к крови и смерти, произошедшим несколько часов назад. Шок прошел, но страх остался. Но, как всегда, он был не за меня, а за моего сына.

И это была одна из причин, по которой я никогда не могла отдаться Габриэлю.

Он был опасен.

Эта жизнь была опасна.

Я не для того бежала от своего прошлого.

Мой карандаш быстро движется по чистому листу бумаги, царапая его так, что успокаивается бунт в моей груди. Я рисую инстинктивно, линии пересекаются, черты смешиваются, когда я добавляю драматическую юбку к лифу, стилизованному под корсет, а подол расходится вширь и ввысь.

Я рисую часами, добавляя детали и тени к женщине на странице, это был не дизайн как таковой, а освобождение. Затем я приступаю к цвету, добавляя к платью насыщенный красный, который напомнил мне о крови, забрызгавшей прекрасное лицо Габриэля.

Сдвинувшись на кровати, я поморщилась от боли в ребрах и вздрогнула, случайно сбив все карандаши на пол.

— Черт.

Со стоном я слезаю с кровати, оставляя блокнот в центре, и приседаю, чтобы собрать их. Звук шагов останавливает мою руку.

Дверь открывается.

Габриэль стоит там, только что принявший душ, его темные волосы еще влажные и падают на лоб. Я сглатываю, разглядывая твердые линии его живота, изгибы хорошо сформированных мышц. Низко висящие брюки сидят на его бедрах, демонстрируя глубокий V-образный вырез и дорожку темных волос, идущую от пупка и исчезающую под ремешком. Его белая рубашка расстегнутая, закатана до локтей, что делает его предплечья рельефными, а вены выделяются на коже.

Он смотрит на меня горящими глазами, в его руках болтается полупустой стакан.

Я медленно поднимаюсь, как будто в комнате со мной не человек, а животное, и одно быстрое движение может привести его в бешенство. От хищника не убежишь и не надеешься спастись. Я и не заметила, что начала отступать назад, пока позвоночник не ударился о стену.

Я не могу удержаться, чтобы еще раз не пробежаться по нему глазами, замечая шрамы на его загорелой коже, которые я не заметила, когда он впервые появился в дверях. Он поднимает свой бокал и делает глоток, после чего снова опускает его. Его мускулы пульсируют и напрягаются, каждый сантиметр его твердой фигуры так же грозен, как я и думала. Но он прекрасен. Чертовски красив.

— Ты пьян? — спросила я едва ли не шепотом.

После нашей предыдущей встречи я не знала, куда он пошел, но он явно принимал душ.

Он делает шаг ко мне, и, хотя я пытаюсь вжаться в стену, как бы раствориться в ней, я понимаю, что деваться некуда.

Есть только определенный предел, который я могу вынести.

Он делает еще шаг, еще, пока не оказывается прямо передо мной, и его огненные глаза буравят меня. Я чувствую запах виски в его дыхании и наблюдаю, как он поднимает стакан, опрокидывая оставшуюся жидкость в рот. Я смотрю на его горло, наблюдаю, как оно дергается, когда он делает глоток, а затем осторожно, так чертовски осторожно, словно он не был человеком, созданным для насилия и греха, он ставит стакан на прикроватную тумбочку, и тот не издает ни звука.

— Я — что-то, — наконец отвечает он на мой вопрос.

— Я не хочу сейчас драться, Габриэль, — я устала и была близка к тому, чтобы сломаться.

Что случится после того, как я сломаюсь? Я не была готова узнать это.

Он наклонился вперед, потянулся к моим волосам и стал перебирать их между пальцами.

— Такие мягкие, — пробормотал он.

Я чувствовала его запах, пряный и кожаный аромат его средства для мытья тела, смешанный с его собственным естественным запахом, мускусным, пьянящим ароматом, в котором был весь Габриэль. Весь этот прекрасный смертоносный мужчина.

Я сглотнула.

— Пожалуйста, уходи.

— Potresti amarmi, Amelia, — слова срываются с его языка, его глубокий баритон и то, как звучит язык, посылают восхитительные волны по позвоночнику, которые заканчиваются между моих ног, заставляя мои бедра сжиматься от потребности, которую я не хотела называть. Это оказало на меня глубокое воздействие, даже если я не понимала ни слова из того, что он говорил.

— Ты могла бы любить меня, Амелия, — наконец перевел он.

Подождите… что? Это то, что он говорил раньше?

— Если ты отбросишь эту ненависть, — говорит он, не сводя с меня глаз. — Ты сможешь полюбить меня. Я мог бы обеспечить тебя.

— Ты мне не нужен.

— Нет, не нужен, — он соглашается.

Его пальцы отбрасывают мои волосы, и инстинкт заставляет меня отступить еще дальше назад, немилосердная поверхность стены упирается мне в лопатки, я зажмуриваю глаза, и страх проникает в мой организм, когда он поднимает руку.

Меня больше всего раздражало, что простое движение обнажает все мои слабые места. Что поднятая рука выталкивает на поверхность глубоко запрятанные воспоминания, заставляя меня вздрагивать каждый раз, когда это происходило, заставляя заново переживать боль от каждого удара каждого мужчины, который когда-либо прикасался ко мне. Их было много. И очень долго.

В этом убедился мой отчим. Я была уверена, что это какая-то его больная игра, удовольствие — видеть, как мне больно, как я падаю, страдаю, истекаю кровью. Он делал это часто и с улыбкой.

Я тренировалась, училась защищаться, но Габриэль был больше, сильнее и в десять раз смертоноснее. На его фоне все мужчины моего прошлого выглядели кроликами.

Я наконец открываю глаза, сглатывая желчь на языке, и вижу, что Габриэль пристально и с любопытством смотрит на меня.

Когда я не струсила и не отодвинулась, он провел пальцем по краю моей челюсти.

— Ты вздрогнула. Ты часто вздрагиваешь. Почему? — я не отвечаю. — Почему ты так сильно боишься меня, Амелия? Почему ты отказываешь себе в том, что так очевидно между нами. Ты чувствуешь это. Я знаю, что чувствуешь.

Он наклоняется, его дыхание веером пробегает по моим губам, но я быстро поворачиваю голову, разрывая контакт с его рукой и пресекая любую возможность прикосновения его рта к моему.

Он прижимается лбом к моему виску.

— Ты будешь любить меня, Амелия.

В этих словах не было ни угрозы, ни злобы, ни обмана. Это было обещание, и когда он отстранился и я снова подняла на него глаза, я увидела в них решимость, пылающую, как лесной пожар. Это была клятва.

Он не примет ничего меньше, чем все мое сердце.

И я боялась больше, чем он, что отдать его ему не займет много времени.