В чужом отражении

Глава 24

Бабушка пришла в себя уже к вечеру.

Мама расплакалась, рассказала бабуле враньё Соболева про заказ конкурентов, потом мы поплакали уже все втроём, а затем пришла медсестра и сделала нам с мамой суровое внушение.

Затем, во время вечернего обхода врачи предложили маме поставить ей самой укол успокоительного — даже не предложили, а посоветовали, убедив мамулю, что небольшой отдых ей не повредит – мол, бабушка всё равно скоро заснёт (сон лечит , и ей самой тоже надо отдохнуть перед завтрашним днём.

На удивление, мама не стала упираться и согласилась с предложением врачей. Как она мне потом шепнула, количество мониторов и врачей, следящих за этих мониторами, убедили мою мамулю в том, что за состоянием бабушки внимательно проследят и без её дилетантских страхов.

— Это всё Дима, — с придыханием произнесла мама, — Ты видишь, как нас тут обхаживают? Как королев.

В этот момент одна из зашедших в комнату сестёр – хозяек, принесла маме полотенце и чистое постельное белье, чтобы постелить его на диванчик. Мама после укола уже начала зевать, и я решила откланяться, пообещав заехать с утра.

Время было позднее, и я рассчитывала сегодня смирить свою гордость и попросить своих соглядаев довести меня до дома. Но на стоянке возле больницы меня ждал Соболев.

Он курил, жмурился от дыма, и поглядывал на выход, явно поджидая меня.

Я вдруг подумала о том, насколько несправедлива эта жизнь: вчера я бы сделала вид, что не знаю его — не хочу его ни знать, ни видеть; но сегодня… Он был и оставался монстром — моим персональным монстром; но я не могла не признать, что сегодня Соболев многое сделал для моих родных.

А потому, я заставила себя к нему подойти.

— Спасибо тебе, — просто произнесла я.

Соболев передёрнул плечами, явно недовольный моей благодарностью. Выбросив сигарету, он сжал мои плечи своими руками, и тихо процедил:

—Ты не должна меня благодарить. Ты – моя жена, а не служащая и не объект благотворительности.

— Жена? – я истерично рассмеялась. – Жена!

Нервы всё-таки не выдержали.

Я сначала начала смеяться, затем плакать, затем отбиваться от объятий Соболева. Последнее не вышло — Соболев никогда не проигрывал.

Он прижимал меня к себе и ничего не говорил — молчал! Молча же поглаживая меня по спине.

Наконец, меня немного отпустило.

Высвободившись из его рук, я отступила в немного сторону от него, чувствуя, что близость Соболева мешает мне нормально думать.

— Как себя чувствует Светлана Владимировна? – спросил Соболев, доставая новую сигарету. — Я узнавал у врачей о состоянии твоей бабушки. Но про маму они не в курсе.

— Она вымоталась, но врачи предложили сделать ей укол успокоительного. Она осталась ночевать в комнате рядом с бабушкиной палатой.

Соболев молча кивнул.

— Это хорошо, что они обе будут находиться под наблюдением профессионалов, — выдавил он из себя через какое-то время. — Садись, я отвезу тебя домой.

— Ко мне домой? — спросила я на всякий случай. Я настолько устала, что сил ругаться или пререкаться с Соболевым у меня уже не было, как и не было сил на вторую ночевку в том доме.

— Туда, где ты временно живешь, — уточнил Соболев, не называя это моим домом.

« В глобальном смысле он прав», — уныло подумала я. — «Это не моя квартира, и живу я там на птичьих правах».

— У нас завтра вечером приём у губернатора, — напомнил Соболев, когда мы практически подъехали к моему дому. — К сожалению, совсем пропустить прием мы не можем.

—И во сколько за мной заедет Марина? — усмехнулась я. — Можешь попросить заехать в больницу — завтра первым делом я хочу проведать бабулю.

— Почему ты меня об этом спрашиваешь? – удивился Соболев. — Когда Марина тебе ассистирует, она твоя подчиненная, а не моя.

— Подчиненная… , — многозначительно протянула я, — ну конечно.

Всё, нервы сдали у меня окончательно.

Я ведь каждый новый день начинала с мыслью, что сумею, что прорвусь через всё это — через любое испытание — и поплачу только потом, когда всё закончится. Ан, нет…

— Яна? – Нависнув надо мной, Соболев внимательно вглядывался в моё лицо. Так, как будто пытался найти на моем лице ответ на свой незаданный вопрос.

— Всё в порядке, — пожала я плечами. – Прости, пожалуйста. День был тяжелый.

Мило, коротко, лживо.

Нет, ну а что бы я могла сказать ему в ответ? Что с тех пор, как мы разъехались, его секретарша каждый раз, когда мы вынуждены встречаться, смешивает меня с грязью?

Да, я не очень разбираюсь в моде и макияже. Я искренне не понимаю, зачем люди отказывают себе в самом необходимом, чтобы купить сумку за десять тысяч долларов или платьишко за пятнадцать. Я до сих пор путаю консилер с корректором, у меня в косметичке нет накладных ресниц и даже лака для волос.

Меня восхищает, когда девушки отращивают длинные ноготочки и делают разноцветный, очень красивый маникюр, но мне длинные ногти мешают. У меня чаще всего самый простой, бесцветный лак (за который можно не переживать, если вдруг покрытие повредится), и строение моих ногтей позволяет рукам выглядеть аккуратно даже без нарощенных ноготочков.

И при этом при всём я не чувствую себя хуже от того, что я очень не интересуюсь модой или косметикой. Это в школе ты переживаешь, что выглядишь беднее или хуже одноклассниц, во взрослой же жизни каждый, переболев подростковым максимализмом, выбирает то, что ему больше нравится.

Впрочем… я лгала самой себе.

Дело не в том, что Марина «проезжалась» по моему внешнему виду в присутствии стилистов, визажистов и парикмахеров.

Дело в том, с каким видом она это делала.

Яркая, красивая девушка не скрывала, а наоборот, гордо декларировала перед всеми, что мы обе делим одного мужчину.

—Как на востоке, — хихикала она со стилистами, — первая, почётная жена, дома, а вторая, любимая, всегда при муже.

Она много раз называла себя «офисная жена» и всячески давала понять, что именно входит в это определение.

Подчинённая… нет, Марина была кем угодно, но только моей не подчиненной.

Наспех распрощавшись с Соболевым, я отправилась в свой временный дом и первым делом, как только открыла дверь квартиры, поспешила в ванную, чтобы смыть с себя последние пару суток. И неприятное ощущение, что я всё сильнее тону в трясине. Вода очищала, вода дарила надежду…

Через пару часов, уже засыпая, я сидела на кухне и пила чай, ожидая, когда волосы чуть подсохнут, прежде чем ложиться спать. В голове крутились мысли о том, что произошло за последние два дня. Об измене Соболева, об Ане, о документах, которые готовила моя сестра…

Точно, документы!

Если честно, со всеми этими неприятностями, я совсем забыла про поддельное свидетельство, которые целый день таскала с собой в сумке вместе с костюмом медика.

Сбегав в прихожую, я вытащила документ на имя Яны Соболь.

Яны Соболь…

У меня было только две догадки, зачем Анька могла это сделать — две абсолютно диаметральные идеи. Аня либо хотела помочь мне сбежать, либо…

Я горько усмехнулась, откладывая удостоверение беженца сторону.

Передо мной стоял всё тот же старый вопрос: зачем Аня сделала это?

Зачем она «отослала» меня к Соболеву, вместо того, чтобы просто рассказать о том, кем на самом деле является мой молодой человек. Может, она боялась, что я ей не поверю? Может, хотела наглядно продемонстрировать мне то, кем он на самом деле является. А может…

Я покосилась на документы. Имя выбрано явно не случайно. Как вариация моего собственного имени. Да, по бумагам я уже давно была Соболевой, а не Белых…

Посмотрев на часы, я вздохнула и решила позвонить человеку, который знал Аню куда ближе, чем её родные. Достав сотовый, я набрала номер Анжелики, надеясь, что Анжелика ответит и возможно, расскажет про идеи и планы моей сестры.

Анькина «супервайзер» ответила почти сразу.

— Не звони меня больше, поняла? — Прошептала она вместо приветствия. — Я тебя знать не знаю, никогда не видела.

—Анжелика?

— Ты слышала, что я сказала? – рявкнула девушка. — Не звони мне больше. Вообще, забудь моё имя и мой номер телефона.

И она бросила трубку.

Глядя на погасший дисплей телефона, я с ужасом сознала, что Соболеву известно о том, с кем именно я была в ночном клубе.

Что ему известно ещё? И настолько это опасно для моей непутёвой сестры?