Влюбиться на максимум

Глава 36

— Какая разница, зачем я с ним поехала? Это причина мне под юбку лезть? Я своего согласия не давала, да он и не спрашивал! — завожусь, глядя на тупого следователя, который пытается вывернуть дело так, что это я дала повод скотине к действиям.

Мерзкий толстый тип с лоснящимся от жира лицом и потным лбом. Где таких берут? Они же вроде аттестацию проходят, и вот это расплывшееся на стуле тело её прошло?

— Ермолаенко, ты со своим " послужным списком" мне про нормы морали говоришь?

— Во-первых, не " ты", а "вы", мы не на дружеских посиделках с вами, — поправляет его Петр Дмитриевич. — Во-вторых, какое значение прошлые нарушения имеют отношение к нашему делу? Денис Артёмович, не путайте.

— Вы, Петр Дмитриевич, сына своего от тюрьмы отмазать пытаетесь, девчонку приплели, попытку изнасилования какую-то. А вот гражданин Максим Максимович Мерзликин утверждает, что ваш сын просто приревновал его и избил.

— Урод, — вырывается у меня.

— Есть заключение врачей о нанесённых травмах мягких тканей на теле моей клиентки, — тыкает пальцем в справки Калинин старший.

— Так может он и её избил, — противно лыбится, глядя на меня.

— Вы с ума сошли?! — взрываюсь. — Про презумпцию невиновности что-нибудь слышали?

— Ага, ты мне ещё про Гаагу начни втирать. Извините… Вы, — издевательски поправляется, косясь на моего адвоката.

— У нас есть разорванные вещи, которые сейчас на экспертизе и я уверен, там найдут ДНК Мерзликина, — приводит довод Петр Дмитриевич.

— А у нас их нет, значит, ваша экспертиза всего лишь пустая трата времени и денег. Улики не пришиты к делу. Вы же прекрасно знаете об этом.

Я бросаю взгляд на Калинина. Это что — правда? То есть всё бесполезно?

— Мы не отдали вам вещи, потому что они точно исчезнут во время следствия. Думаете, я не догадываюсь, за что вы тут так стараетесь?

— Ну, извините, тогда они незаконны, — нагло улыбается и разводит руками следак.

Даже не скрывает, что получает бабки за то, чтобы утопить Гордея. Дать бы ему по жирной морде.

— Это прокурор и суд будет решать, — даёт надежду адвокат.

Следователь тупит взгляд и меняется в лице. Конечно, на этих людей у него давления нет.

— Подпиши, — пододвигает ко мне протокол. — Свободны.

— Петр Дмитриевич, это правда? Экспертиза недействительна, — спрашиваю за дверью кабинета.

— Условно да, но приложить её к делу или нет — решит судья. Она независимая, а значит объективная.

Я качаю понимающе головой.

— Сколько Гордея там продержат?

— В течение трёх суток должно всё решиться. Твой отец сейчас пытается договориться о личной встрече с губернатором. Не волнуйся, Макс, вытащим мы Дэя. Маховик справедливости запущен, — теребит меня за щеку. — Ещё на свадьбе вашей погуляем.

— Какая свадьба? Вы что! — возмущаюсь, придумали тоже.

— Как какая? Красивая. С гостями, морем цветов, лимузином и белым платьем, — смеётся.

— Лимузин? Фу, гадость, какая, — улыбаюсь, понимая, что он шутит.

— Я пойду выбивать встречу с ним на завтра. Сам я его делом заниматься не могу, помощник мой самый шустрый работает. Так что только, как родственник.

— Передадите ему привет?

— Обязательно, — похлопал меня по плечу. — Ты куда?

— Подруга весь день телефон обрывает, думаю с ней встретиться.

— Правильно — отвлекись.

— Вряд ли у меня получится, — вздыхаю, мысли только о Дэе.

Я знаю, как за решёткой несладко. Меня там обычно несколько часов держали, но и они тянулись бесконечно, а тут три дня…

— Надо. Иначе с ума сойдёшь.

— Спасибо вам! — улыбаюсь ему.

Он качает головой и уходит куда-то по коридору, а я направляюсь на выход из отделения, на ходу набирая Линку.

— Макс! Ну наконец-то! С утра тебе долблю, а ты молчишь, — взволнованно.

— Извини, не до разговоров было.

— Это правда, да? То, что Калинин в тюрьме?

— Нет, пока в обезьяннике сидит. Ты откуда знаешь?

— Вся школа на ушах. Менты приходили, его искали. Говорят, он человека до полусмерти избил.

— Преувеличивают. Слушай, ты уже свободна? — подхожу к своей машине.

— Да, а что?

— Подъезжайте с пацанами в кафе на Московской, там всё и расскажу.

— Лады. Скоро будем, — бросает трубку.

— Вот это дела, — протягивает Лавров, услышав мой рассказ. — Мы можем чем-нибудь помочь?

— Чем вы поможете? Проберетесь к нему в больницу и дадите звездюлей? Нет. Не хватало вас потом ещё вытаскивать, — откидываюсь на стуле.

— Было бы круто.

Официантка приносит ещё по чашке кофе мне с пацанами и латте для Лины.

— Наши отцы землю роют, чтобы его оттуда освободить. Мой даже компромат какой-то на губера нашёл. Не удивляюсь, там если копнуть, то столько дерьма можно найти.

— Да все они во взятках и воровстве погрязли, — задумчиво произносит Егор. — Извини, Макс. Про твоего батю я так не думаю, — смотрит виновато.

А я думаю. У отца нет бизнеса, а деньги откуда? Зарплата? Не смешите меня.

— Ничего…

— Никогда бы не подумала на Калинина, что он может быть таким вспыльчивым, — произносит Линка.

— А я бы подумал, — трёт скулу с синяком Фролов.

Мы все слегка посмеиваемся над ним.

— Он всегда такой сдержанный был, строгий. А тут…

— Это маска… — смотрю на дно пустой чашки, пытаясь разгадать тайну кофейной гущи. — Он не такой. Скорее на нас с вами похож, как подросток. И это не отставание в развитии — просто характер. Дерзкий, наглый и порой абсолютно обезбашенный. И заводится с пол оборота.

— Макс, ты несёшь романтическую херню, — прерывает меня Кирилл. — Раньше я за тобой этого не замечал. Влюбилась?

— А если так, то что? — поднимаю на него глаза.

— Ничего. Это нормально в нашем возрасте, — кидает взгляд на Егора. Тот сидит темнее тучи. — Ты согласна со мной, малышка? — слегка щипает Линку за талию, приобнимая.

— Придурок, — шлёпает его по плечу. — Конечно, нормально.

Фролов неожиданно встаёт, громко с шумом отодвигая стул и молча уходит.

— Блин… Не надо было при нём, — жалеет его Макарова.

— Жизнь боль, а любовь не всегда взаимная, — произносит с горечью Лавров.

— Да ты поэт, Лаврик, — удивляюсь.

— Вот, слышала? — обращается к Линке. — А ты говоришь со мной никакой романтики.

— Посидите немного, я пойду с этим надутым индюком поговорю. Пора нам, наверное, объясниться, — иду вслед за Фроловым.

Он стоит на пороге, заложив руки в карманы брюк, и смотрит куда-то вдаль.

— Егор, — вывожу его из задумчивости.

Он нехотя поворачивается ко мне на мгновение, потом снова возвращает взгляд на прежнее место.

— Ну, извини, что так получилось. Сердцу ведь не прикажешь. Если бы ты раньше о своих чувствах признался, то всё могло быть иначе…

— А я их до появления Калинина и не замечал, — произнёс вкрадчиво с легким вздохом. — Увидел в лагере, как он на тебя смотрит, и вдруг стал ревновать ни с того ни с сего. Я ненавижу его, Макс, — поворачивается ко мне.

— Тогда и меня должен…

— Тебя? Нет! Тебя я люблю…

— А я его. Прости…

— Тебе хорошо с ним? — неожиданный вопрос.

— Не всегда. Иногда он меня пугает двоякостью своего поведения. И злит из-за чрезмерной откровенности, — хочу быть честной с другом. — Но с ним рядом я другая…

— Тогда желаю счастья, — смотрит вымученно, с болью в глазах.

Быстро сбегает с порога и удаляется от меня, забирая с собой частичку моей души, которую я ему отдала за годы нашей дружбы. У меня в глазах снова появляются слёзы, которые я пытаюсь сморгнуть, пока не потекли. Опять я превращаюсь в рохлю.

Я не хочу терять друга.