Влюбиться на максимум

Глава 75

Холодно… Почему, мать твою, так холодно? Я тело не чувствую, оно онемело.

С трудом разлепляю веки, перед глазами белая пелена, через которую пробивается тусклый свет.

Кое-как удаётся поднять руку и схватиться за что-то. Тяну вниз, пелена с глаз сползает. Пытаюсь сосредоточиться на источнике света мутным взглядом. Если смотреть двумя глазами, то словно в банной парилке, всё расплывается, а по одному появляются чёткие очертания.

С усердием поворачиваю затёкшую шею. Комната, обложенная бело-голубым кафелем. Напротив пустая больничная каталка, я, судя по всему, лежу на такой же.

Вы что меня охладиться куда-то вывезли? Коновалы! Я на вас главному нажалуюсь, он всех порвёт на британский флаг.

Пытаюсь выгнуться и посмотреть назад. Это трудно из-за режущей боли в животе.

Ох, ты ж блядь! — откуда-то берутся силы, и я подскакиваю.

Там на стене дверцы, как в морге. В настоящем я не была, но в кино видела. Один в один!

Осматриваю себя. Рваная кровавая рубашка. Больше ничего.

Живот! Его нет. Ребёнок мой где?

Голова кружится, и снова ложусь на каталку.

Что за хрень здесь происходит?

Начинаю прокручивать в голове всё, что помню последнее.

Операция! Меня везли на операцию. Потом что-то вкололи, просили посчитать, и проснулась я здесь.

Брр… Холодно невозможно, поджимаю ноги к себе и обнимаю их. Надо отсюда выйти.

Заставляю себя сесть. Опускаю голые пятки на ледяной пол и морщусь он волны пробежавший по телу мурашек, которые колят, как иголки, заставляя тело биться в ознобе.

Внимание приковывает какая-то бумажка, привязанная к моему пальцу. Кое-как наклоняясь, сдерживая крики от боли, и сдираю её. На бирке имя, дата рождения, сегодняшняя дата и время. Шестнадцать тридцать шесть. Скольжу взглядом по стенам в поисках часов, но их нет.

Морг, бирка, время… Я что умерла? Тогда где я? Рай? Ад? Не так я их себе представляла. Дэй про бесконечную белую комнату рассказывал.

Валить отсюда надо, пока окончательно не окоченела. Только ноги не слушаются, и сил нет, и боль жуткая в животе.

Замечаю в углу шкафчик и, держась руками за стенку, прохожу эти пару метров до него. Не заперто. Там висит теплое больничное ватное пальто, кутаюсь в него. Только вот ноги голые, но никакой обуви.

Чтобы выйти отсюда, нужно пройти небольшой коридорчик до двери. И я, вдохнув побольше воздуха в грудь, пахнущего чем-то специфическим, снова припадаю руками к стенке и начинаю свой путь, превозмогая болезненные спазмы. Пальцы обжигает холодный кафель. Останавливаюсь, проваливаюсь спиной и пытаюсь согреть окоченевшие конечности, выдыхая на них теплом. Но то ли у меня самой температура на нуле, то ли здесь так холодно, что ничего не помогает. Замерзшие ноги с трудом передвигаются.

В метре от двери у меня была одна мысль — только бы не заперто!

Непослушными пальцами жму на ручку. Раздаётся щелчок замка, но дверь не поддаётся. Ещё один глубокий вдох и рывок на себя. Не получается.

Вот ты дура!

Ещё раз жму на ручку и толкаю вперёд. Дверь открывается. Правила пожарной безопасности перечитай, неуч!

Выйдя из холодильника, тут же стекаю по стенке на пол без сил. Прикладываю руку к животу, пальцы становятся алыми от крови. Швы могли разойтись. В глазах мутнеет, в ушах звенит и, кажется, я отключаюсь.

Борис Васильевич, вам надо камеру напротив морга повесить, у вас мертвецы по коридорам шастают, — возвращаюсь в сознание.

Ни одной живой души.

Как же это смешно звучит, — смеюсь про себя.

Идти сил нет — ползу. Но этот коридор, сука, бесконечный, а с виду метров пятнадцать. Пока добираюсь до двери, проваливаюсь в обморок раз пять. Очухиваюсь каждый раз на полу. Содранные колени и ладони невыносимо горят. Хныкаю, прижимая их к себе.

— Неужели здесь совсем никого нет? — срываюсь на слёзы в отчаянии.

Вот она дверь, до которой я так долго ползла. Толчок и она открывается. Перетягиваю своё тело через порог и попадаю на лестницу между этажей.

— Твою ж мать… — понимаю, что я, скорее всего, где-то в подвале, а мне надо туда, наверх. — Помогите! — кричу, но даже я понимаю, что голос очень слабый.

— Кто тут? — слышен тихий вопрос и осторожные шаги по лестнице.

Господи, неужели меня кто-то услышал?!

— Я. Помогите…

Вниз спускается какая-то пожилая женщина, застывает ненадолго между лестничными пролётами. Глаза становятся больше, а лицо бледнеет. Она падает в обморок.

— Ёбаный в рот… — срывается с моих губ ругательство.

Полгода не материлась, но тут не до церемоний.

— Женщина, вы там как?

Тишина в ответ.

Звездец! Перепугала до чёртиков человека.

Ещё бы! Если меня отправили уже на тот свет, то моё чудесное возвращение повергнет любого в шок.

Рано или поздно сюда кто-нибудь всё равно спустится, или эта женщина очнётся и меня найдут. Пятясь спиной, доползаю до угла и откидываюсь на стену. Так лучше… Так отдохнуть можно. Только болит очень живот, и кровь сочится через бинты. Я снова в отключку.

Резкий запах ударяет в нос и приводит в сознание.

— Фу… — пытаюсь слабо отмахнуться.

— Живая. А ты говоришь мёртвая, — говорит мужчина кому-то.

Надо мной двое в форме охраны и та самая женщина, что в обмороке была.

— Да говорю тебе, умерла она вчера днём, вся больница в курсе, — шепчет санитарка. — Я как увидела её на полу, так и сама того, — слегка присвистнула.

— Филипповна, ты опять в процедурке спирта хряпнула? Шевелится, видишь же. Значит живая. Тащи каталку, к хирургам повезём, пусть смотрят. У неё швы разошлись.

— А можно меня к главврачу? — еле шевелю языком.

— Не можно. Он сам явится, поверь мне, — подхватывает меня на руки один из мужчин.

— Борис Васильевич! — кто-то настойчиво теребит за плечо.

— Ммм… — отмахиваюсь, как от назойливой мухи.

— Борис Васильевич! У нас тут такое творится! — переходит на тон выше.

Открываю глаз и смотрю на медсестру из хирургии. Мозг плохо соображает после выпитого коньяка, тело болит от того, что заснул прямо за столом, сложив голову на руки.

— Что ещё? — трясу башкой, но виски сдавливает боль.

— Мы вам уже два часа звоним, а вы не отвечаете…

Переворачиваю телефон, лежащий на столе. Сдох бедняга без зарядки.

— Думали вы дома, — продолжает. — А потом охрана сказала, что не уходили. Я сюда.

— Короче.

— Это видеть надо, на слово вы не поверите, — тяжело выдыхает.

— Попробуй, — смотрю в сторону дивана, на котором в неестественной позе спит Гордей.

Нахерачились мы с ним вчера знатно.

— Идёмте, и сами увидите.

Прежде чем выйти из кабинета, подхожу к Дэю и подставляю палец под нос. Дышит.

Ну и отлично.

Голова гудит, в лифте хватаюсь за неё и держу, чтобы не лопнула.

Мы поднимаемся на восьмой этаж, к реанимациям.

Назарова ведёт меня за собой аккурат к той палате, что для Макс готовили.

— Посмотрите, Борис Васильевич, — кивает на дверь.

— Я что пустых палат не видел никогда?

— А она не пустая…

Кого, блядь, без моего распоряжения сюда положили? — дергаю за ручку и вхожу, с желанием наорать.

— Это как? — не отвожу ошалевшего взгляда от кровати.

Макс… Живая… Разговаривает с Супруновым, нашим дежурным хирургом. Трубка с кислородом подключена к носу.

На ватных ногах подхожу к ним и чувствую, что у меня пробиваются слёзы радости.

— Макс…

— Это я, Борис Васильевич, — измученно улыбается.

— Мы наложили заново швы, сделали УЗИ, — слышу, словно из банки голос Супрунова. — Есть переохлаждение.

— МРТ срочно подготовьте, — проговариваю на автомате.

Врач внутри меня понимает, что если была клиническая смерть, то может повредиться мозг.

— Как только Носов приедет, так сразу. Я попозже зайду, — уходит.

— Как же так, Макс?

— Вот видите, меня даже там не принимают. Не нужна я им, — шутит. — Буду дальше вам тут надоедать. И воевать с болезнью…

— Воевать? Да, обязательно воевать… — крепко обнимаю.

Гордей

— Дядь Боря, хуевые у тебя шутки, — выслушиваю бред, который он несёт. — Совсем несмешные.

Протираю руками лицо, пытаясь разогнать сон.

— Какие нахер шутки, Дэй?! Я сам охуел когда увидел. Но она там, в палате, — показывает за дверь. — Лежит и улыбается. Ну, не там сейчас — её на МРТ повезли. Но факт есть факт — Макс жива! Я своими глазами видел, — резко падает в кресло, словно у него силы закончились.

— Разве так бывает? — всё ещё не верю.

— Про синдром Лазаря что-нибудь слышал?

— Нет. Но по названию догадываюсь, что это про воскрешение…

— Да, Дэй. Второе пришествие… В медицине это называется ауторесусцитацией. Воздух, скапливаясь в лёгких, давит на сердце и оно перестаёт биться, а когда констатируют смерть и прекращают реанимацию, давление спадает, то оно само запускается. Макс очнулась в морге, скорее всего сразу, как её туда привезли. Но наркоз и холод не дали проснуться, а только ночью. Охрана просмотрела по камерам, она шесть часов добиралась от морга до лестницы ползком. И не одна сука этого не заметила. Расстреляю нахер всех вместе с реаниматологом криворуким!

Вот сейчас я начинаю приходить в себя и понимать, что он не прикалывается.

Срываюсь с места и пулей лечу по коридору в сторону нужного кабинета. Поскальзываюсь на мокром полу, скольжу несколько метров на пузе, поднимаюсь и снова бегом.

Врываюсь в комнату.

— Молодой человек, сюда нельзя! — возмущается какая-то женщина.

— Это жених, — дергает её за рукав вторая.

— Женихам можно, — посмеивается мужчина, сидящий за компьютером. — Не каждый раз такое увидишь. Я тридцать лет врачом работаю и в моей практике это впервые. Кстати, жених, — разворачивается ко мне. — С головой всё в порядке, удивительно, но ничего не пострадало. А остальное лечить надо.

Я смотрю на экран компьютера, который транслирует с камеры внутри аппарата всё происходящее.

Макс… Моя любимая Макс хлопает вяло глазками.

— Ну, теперь-то точно вылечим, — задыхаюсь от распирающего чувства счастья.

Это трудно объяснить, нет таких слов, чтобы описать моё состояние.

Спасибо, Господи, за чудо!