Роковое пари

Глава 22. Дилан: когда понимаешь, что ошибался

Этот праздник запланировал отец, за пару месяцев до моего восемнадцатилетия, со словами о том, что популярность необходимо подкармливать. Как бросать собаке кость.

В целом мне было плевать на его ничтожную философию и собственную популярность, но мне нравилось, когда этому козлу приходилось раскошеливаться.

В одно из высококлассных кафе на берегу океана притащилась почти вся школа.

Выпить и развлечься на халяву, ну и показать себя, разумеется. Быть на празднике у самого сына мэра — это же такая высокая честь. Пафосные идиоты.

Я подхожу к открытому бару, заказываю колу и разворачиваюсь лицом к площадке, где шумит народ. Их разговоры и смех разбавляют негромкая музыка и шум волн. Смотрю на безграничную мощь океана и некоторое время наблюдаю за полётом чайки.

Красивое место, ничего не скажешь.

Но мне всё равно здесь не нравится.

Возле меня появляется Хайт, касается пальцами моего плеча и, поддавшись ближе к моему лицу, томно шепчет:

— С Днём Рождения, красавчик!

Я разворачиваюсь к барной стойке, облокачиваясь на неё, и тянусь за своим стаканом. Не люблю, когда меня трогают без моего на то желания.

— Паола, — киваю я заметно расстроившейся девчонке.

Впрочем, Хайт одна из немногих, кто в совершенстве умеет контролировать свои эмоции. Потому уже в следующее мгновение она встряхивает своими кудрями и широко улыбается:

— Восемнадцать, Холд! Стал совсем большим мальчиком.

— Ты по делу, Хайт? Знаешь же, что я не терплю пустую болтовню.

— О-о, даже лучше прочих. Но я здесь как раз, чтобы просто поболтать, уж извини мою бестактность.

Я сужаю глаза, догадываясь, что она врёт, но Хайт лишь пожимает плечами и выглядывает кого-то в толпе. Спрашивает между делом:

— Почему ты один? Разве, по школе не ходит слух, что великолепный Дилан Холд уделяет преступно много внимания одной конкретной девочке? Повторюсь: одной!

— Это акт ревности или зависти, Хайт? — усмехаюсь я. — Впрочем, и то, и другое без меня, пожалуйста. И Лейн оставьте в покое.

— Бонни Лейн… — качает та головой. — Кто бы мог подумать… Хотя, я в точности могу сказать, когда именно ты обратил на неё внимание.

— Удиви.

— Тот дурацкий концерт талантов в средней школе, — закатывает глаза Хайт. — Розовое платьишко, огромная, по сравнению с маленькой девочкой, гитара на коленях и до тошноты трогательная песенка о потерявшемся пёсике. Я выступала сразу за ней: стояла за кулисами и видела зрительный зал, как на ладони. — Хайт облокачивается одной рукой на стойку, подается ближе и таинственно выдыхает: — Ты не мог отвести от неё глаз, Холд.

И правда не мог.

В то время я чувствовал себя таким же потерянным щенком, о котором пела Лейн. Девчонка стала олицетворять для меня ту чистоту и непорочность, к которой я хотел хотя бы прикоснуться, но не имел на это права.

Смешно, но я тогда страшно завидовал её брату, который мог себе позволить подскочить с места и аплодировать стоя своей сестре, которая заилилась краской по самую макушку. Завидовал тому, что он может запросто пройти за кулисы к ней и поздравить с отличным выступлением, рассказать о том, что почувствовал, пока она пела, успокоить её тревоги и переживания.

Потому что хотел быть на его месте и чуточку больше этого, но не мог.

— А Лейн не глупа, верно? — возвращает меня в реальность Хайт. — Знает, как удержать внимание такого парня, как ты. Или у неё есть какой-то скрытый стимул…

— К чему этот загадочный тон, Хайт? — ровно интересуюсь я.

— О, ничего такого, — обворожительно улыбается она и подмигивает на прощание: — Хорошего вечера, именинник!

Я провожаю её спину взглядом, пока не замечаю ту, к которой она направляется.

Львёнок.

Бонни сжимает в руках небольшую праздничную коробочку с ядовито-зелёным бантом, хмурится, когда Хайт сжимает её пальцы в знак приветствия и что-то говорит. Ищет взглядом кого-то в толпе и напугано смущается, встретившись глазами со мной.

Чёртова Хайт и её длинный язык.

Впрочем, прямо сейчас, глядя на девочку, за которой долгое время наблюдал со стороны, зная, что теперь могу прикоснуться к ней в любое время, смирившись с тем, что её не пугает моя тьма, я осознаю, что счастлив.

Это приятное ощущение в груди с её появлением на моём празднике, умиление от вида подарка в её нежных руках, поразительная красота души, помноженная на шикарные внешние данные — теперь мне здесь нравится. Это место и люди вокруг будто созданы с одной лишь целью — показать мне то, что действительно важно.

Она важна для меня.

Мой глупый и смелый Львёнок.

Отталкиваюсь от стойки и иду к ней. Недавний разговор у меня дома не прошёл бесследно для наших отношений, пусть она и старается не показывать вида, но это пустяки. Ни за что не заставлю её менять свою сущность, просто буду рядом, чтобы по возможности уберечь от боли и разочарований. Да. Она не должна страдать. Ни из-за меня, ни из-за кого-либо другого.

— Дилан… — тревожно выдыхает она, когда я притягиваю её к себе.

— С Днём Рождения меня?

Вопрос, не требующий ответа.

Я сокращаю оставшиеся сантиметры между нашими лицами и глубоко целую свою девочку на глазах у «дорогих» гостей. Пусть видят и знают, что отныне только она по-настоящему что-то значит для меня. Может быть, она значит для меня всё.

Сбоку раздаётся глухой звон подарочной коробочки.

Но я лишь сильнее прижимаю к себе Львёнка и наслаждаюсь сладостью её губ, частотой дыхания и трепетной дрожью тела.

Моя…

— Твой… подарок… — шепчет Бонни, когда я не хотя отрываюсь от её губ, — упал…

— Ты — мой подарок, — целую я её в нос и улыбаюсь.

Бонни прячет глаза и вежливо улыбается в ответ, что мне не нравится, а затем вовсе осторожно выбирается из моих рук, чтобы поднять чёртову коробку.

— Вот, — вручает она её мне. — С Днём Рождения, Дилан.

— Выпьешь чего-нибудь?

Мне снова не требуется ответ, я беру Львёнка за руку и веду её к барной стойке. Заказываю для неё её любимый молочно-шоколадный коктейль и ровно интересуюсь:

— Всё в порядке? Хайт сказала тебе что-то неприятное?

— Н-нет, — запинается она, явно волнуясь. — Просто поздоровалась. А что?

— Как бабушка?

— Хорошо, спасибо, — хмурится Лейн. — Отказывается соблюдать пастельный режим, и на все наши с Ро уговоры привычно ворчит о том, что лучше знает, что для неё хорошо, а что плохо.

— Так вот от кого тебе досталось упрямство, — улыбаюсь я.

Она снова делает это: кивает и вежливо улыбается.

Я подхватываю её за талию и усаживаю на барный стул. Встаю близко и ловлю её немного растерянный взгляд:

— Тогда, у меня дома, я сказал что-то такое, что тебе не понравилось. Что именно, Львёнок?

Она смущается и отводит взгляд, тянется пальцами к колечку в вырезе платья на груди. Я ловлю её руку и касаюсь губами запястья, вынуждая вновь посмотреть на меня:

— Что тебя беспокоит, Бонни? Расскажи.

Она испуганно вглядывается в мои глаза, а затем её взгляд туманится от слёз. Мне невыносимо сильно хочется врезать самому себе. На хрена я полез к ней со своими нравоучениями?!

— Кажется, я поняла про какие сказки ты говорил, — шепчет Бонни. — И сейчас я пытаюсь свыкнуться с этим понимаем. Это… немного сложно, прости…

— Сказки? — не понимаю я.

— Знаю, ты посчитаешь это глупостью, — пытается она улыбнуться, стирая с глаз слёзы. — Но мне… мне тяжело осознавать то, что ты не…

Бонни не договаривает, потому что у меня за спиной раздаётся голос отца:

— Сын.

Какого хрена он сюда припёрся?!

— Я занят, — веду я шеей, не оборачиваясь.

— Я тебя освобожу, — бросает он, вставая сбоку от нас с Бонни. Оглядывает её с головы до ног неприязненным взглядом и замечает холодно: — Я здесь как раз для этого.

Я не хотя отстраняюсь от Львёнка, но не выпускаю из пальцев её руку, интересуюсь у отца с тем же холодом в голосе:

— Для чего конкретно?

— Это та самая Бонни Лейн? — пренебрежительно спрашивает он, словно она здесь не сидит. — Повёлся на смазливую мордашку и ладную фигурку? И что тебе мешало просто трахнуть её и забыть?

Львёнок болезненно ахает и от слов этого ублюдка, и от того, что я сильнее сжимаю её пальцы, чтобы не сорваться и не врезать по уродской морде.

— Пошёл вон, — глухо выдыхаю я.

Этот козёл делает шаг ближе и рычит:

— Сын мэра не будет встречаться с дочерью жалкой наркоманки, ясно тебе, щенок? Я не позволю тебе испоганить мою предвыборную компанию! — Он смотрит на дрожащую Бонни и выплёвывает: — Чей это был план? Твой или твоей конченой мамаши? Впрочем, плевать — у вас ничего не выйдет!

— Я не понимаю…

— Что за чушь ты тут несёшь? — оттесняю я его от едва не плачущей Бонни. Внутри закручивается ураган ярости, который я сдерживаю. Пока. — Какой ещё грёбанный план?

— Тебя надули, мой мальчик. Обвели вокруг пальца, чтобы поживиться за мой счёт!

— Если ты сейчас же не скажешь, что конкретно случилось, клянусь, я разобью твою морду на глазах у твоих возможных грёбанных избирателей!

— Её мать, — тычет он пальцем в Бонни, — имела наглость прийти ко мне в офис и шантажировать меня!

— Боже… — совсем бледнеет Бонни, едва не упав со стула.

Я бросаюсь к ней и прижимаю к своей груди, смотрю на отца:

— Бонни здесь не при чём.

— Мне плевать, — шипит он. — Я сказал: ты. Не будешь. Встречаться. С ней!

— А мне плевать на то, что ты сказал.

— Эта мразь собирается пойти к репортёрам и испортить мне репутацию!

— Так заплати ей, или не плати, — рычу я. — Мне всё равно пострадает твоя репутация или нет!

— Ты, мелкий… — дергается он в мою сторону, замахиваясь для удара, но я перехватываю его руку, выкручиваю её ему за спину и бросаю его грудью на стойку.

Те счастливчики, что видят эту сцену, охают.

— Дурная привычка, да, па-па? — холодно насмехаюсь я над его ухом, пока он старчески кряхтит. — Столько раз бил меня, не сдерживаясь, что даже на людях сложно контролировать себя. Напомню: я давно не тот мелкий сопляк, на котором ты мог отвести душу. Я научился драться специально для тебя. Рад? Нет? Впрочем, неважно. Ты сейчас же уберёшься отсюда и сам будешь разгребать свои грёбанные проблемы, ясно?

Я выпускаю его руку из захвата и отталкиваю от себя:

— Спасибо за поздравления, ужасно здорово, что зашёл. Более не задерживаю.

Отец прожигает меня уничтожающим взглядом, оправляет свой щегольский пиджак и высокомерно осматривает притихшую толпу. Раздражённо морщится и бросает, прежде чем уйти:

— Ещё поговорим.

Я лишь хмыкаю и тоже оглядываюсь на народ:

— Не обращайте внимания, главное, что за всё заплачено — продолжайте веселиться.

Толпа нервно смеётся и под действием моего настоятельного взгляда, возвращается к давним разговорам. Или к новым, где нужно обсудить то, что только что случилось.

Но мне плевать.

Я разворачиваюсь к Бонни, на которой нет лица, и заключаю её в объятья.

— Мне так жаль! — тихо плачет она. — Я с ней поговорю, обещаю!

— Глупости, Львёнок, — целую я её в макушку. — Пусть сами разбираются.

— Ужасно стыдно за неё… Как она могла… Дневник, она прочитала мой дневник… Прости меня, Дилан…