Наивная для мажора

Глава 20

Я морально убита, растерзана последними ужасными событиями, гадаю сколько же впереди ещё поджидает горестей в этом злачном городе богатых людей, которые напрочь лишены моральных принципов.

В подобном неуравновешенном состоянии, предварительно захватив вещи из раздевалки, нараспашку выбегаю на улицу. Вечер. На улице настоящая зима и уже вовсю царит тьма. Настороженно оглядываясь по сторонам, удостоверяюсь в отсутствии преследующих лиц. Глубоко и часто вдыхаю и выдыхаю. Не могу надышаться. Сердце скачет, как обезумевшее. Боже, в таком темпе заработаю нервное истощение или разрыв сердечной мышцы, надо что-то делать и притом срочно! Нельзя дальше скрываться и убегать от проблемы. Вариантов ее решения немного, если исключить самые бредовые, такие как бросить все и вернуться в родной посёлок, остаётся лишь один.

Трясущимися руками набираю номер Мами и после непродолжительных гудков нервно мямлю, хотела ведь произнести уверенно и четко, а получилось так:

— Привет. Это… я… мне ты… нужна… по…по…

— Так, детка, выдохни и скажи конкретно! — прерывает мой бессвязный поток речи ценным советом, к которому предусмотрительно прислушиваюсь.

Ещё несколько раз громко выдыхаю. Нервы ни к черту! Собираюсь с мыслями и чётко проговариваю:

— Помоги, пожалуйста. Донован и Девин меня преследуют. Предлагают стать их девушкой…

Я, конечно, не жду от Мами паники или истеричных слез после моих слов. Она не такая, чтобы нервничать по пустякам, но… но хоть немного можно изумиться или посочувствовать? Меня ведь насильно заставляют быть чьей-то девушкой, а это значит целоваться, обниматься, ходить за ручку, притом с двумя мальчиками одновременно! Это же так странно и уму непостижимо.

Напрасно жду обратной реакции. Мами кажется не слишком заинтересованной темой разговора, будто бы пребывает в мире своих грез. На той стороне связи почти беспрерывно слышится странный звук, который что-то смутно напоминает. Кажется знаю, что это такое. Пилочка для ногтей. Равнодушная девушка пилит ногти вместо того, чтобы вникать в суть нашего разговора. Честно, мне даже становится немного обидно.

— А ты не хочешь? — вдруг уточняет она легкомысленно просто ради того, чтобы заполнить пустоту в беседе, а не ради того, чтобы помочь.

Я просто теряю дар речи. Глупо открываю и закрываю рот. Этого собеседница, естественно, не видит и из-за этого, соответственно, не может понять степени моего шока. А меня обуревает именно он, плюс оцепенение и удивление. Всё вместе. Едва справляюсь с этой лавиной новых эмоций, сразу же возмущенно выпаливаю:

— Нет, конечно, как я могу встречаться с двумя одновременно? Что это за извращенство? Да, и вообще они мне не нравятся. Я их не люблю!

— Кого-то другого любишь? — задает еще более провокационный вопрос.

И я снова, потеряв нить разговора, впадаю во временный шок из-за ошеломительного вопроса. Каким-то чудесным образом в памяти всплывает то необыкновенное снежное утро, когда, будучи под влиянием сильнейших эмоций, я бросилась в обжигающие объятия Александра. Как же там было комфортно. Поразительно! Там было так хорошо. И прежде чем я снова уплыву в бредовые фантазии о объятиях и поцелуях с наглым мажором, что в последнее время частенько происходит, странное воспоминание незамедлительно глушу. Отбрасываю в корзину с названием «забыть навсегда», после чего уверенно заявляю:

— Нет, разумеется. Причём здесь мои симпатии? Ты ведь обещала поговорить с ними!?

— Птичка, я бы посоветовала принять их предложение! Мальчики-огонь, а вдвоем, что творят… мммм…

— Мами!? — возмущенно перебиваю ее эротические намеки.

В динамике тут же слышится громкий хохот, девушка продолжительное время над чем-то смеется. Мне же не до смеха, мне страшно в данную секунду. Хочу, чтобы близнецы поскорее отстали со своим предложением и оставили в покое.

— Я шучу, — прерываясь между приступами хохота, признается великая шутница. — Сейчас с ними поговорю.

***

Дома пытаюсь успокоиться, но никак не могу почувствовать себя в безопасности, да хотя бы просто отвлечься на телевизор или на ужин не удается. Я, как истинная мазохистка, в мыслях представляю страшные картинки жестокой расправы надо мной, всевозможные варианты того, что могло бы случиться наедине с близнецами, если бы не удалось сбежать. Очень жду звонка Мами с подтверждением выполненной просьбы.

Мама тем временем, как сканер, фиксирует моё состояние. Дрожащие руки, нервозность, задумчивость, поглядывание на телефон. Однако, молчит, не расспрашивает и только пытается забавными рассказами отвлечь от тревоги.

Звонок телефона заставляет вздрогнуть и переключиться от ужасных мыслей. Но когда отвечаю на вызов и слышу до боли в груди знакомый голос, тело еще больше сжимается, а сердце заходится от бешеного ритма в груди.

Мой взгляд начинает беспокойно метаться, переключаться на все, что имеется в пространстве комнаты: то в один угол, то в другой, то на стол, то на родительницу. Не закончив ужин, под наблюдением удивленной матери нервно отбрасываю вилку в тарелку, слишком поспешно поднимаюсь со стула и абсолютно молча сбегаю из кухни в коридор, чем лишний раз доказываю свою неадекватность.

— Что делаешь в субботу? — Алмазов не считает важным представиться мне, и даже соблюсти минимальные правила приличия, такие как необходимость поприветствовать собеседника — приступает сразу к сути разговора.

— Я… я… — абсолютно не получается подобрать слова, от волнения телефон дрожит в руке и мысли путаются. Перво-наперво следует поинтересоваться его самочувствием, в конце концов, целую неделю отсутствовал, и я беспокоилась. Вдруг с ним что-то не так? Однако собеседник не позволяет этого спросить, грубо перебив:

— Придется отложить все свои дела. Для тебя есть выгодная работа. В субботу. Девять утра. У меня дома. Не опаздывай. Никого не будет, кроме охраны. Никто не помешает выполнению задачи: тебе необходимо к вечеру подготовить дом для важной встречи.

Четко по делу, ничего лишнего, не спрашивая согласия. Слово «нет», видимо, не принимается.

Я в полном недоумении относительно сказанного, не знаю, как реагировать на неожиданно свалившееся на голову предложение.

— Зачем? Почему именно я?

Зависает пауза, во время которой пытаюсь сообразить, как правильнее поступить. Разрываюсь между двумя вариантами: трусливо бросить трубку или принять предложение.

— Ты что еще думаешь? — на мое затянувшееся молчание получаю недовольный выговор. — Для тебя это прекрасная возможность.

После его фразы во мне побеждает трусливый заяц, и я невнятно мямлю:

— Я… я… занята в эти выходные!

— В самом деле? Это важнее заработка?

— А почему я, если моя мама закреплена за вашим домом?

— Тебе стоит пояснять очевидные вещи? Хорошо. Ты справишься гораздо лучше и быстрее. Или предпочитаешь развлекаться, когда твоя мать пашет на нас с отцом?

Застыдил, так застыдил. Последний вопрос действует лучше любых уговоров или приказов, мгновенно примиряя с фактом отсутствия выбора.

На этом риторическом вопросе мы завершаем необычный разговор.

Господин Алмазов, наверное, не желает, тратить свое царское время на обычных смертных.

Странно вообще, что оказал огромную честь, позвонив лично.

И только завершив разговор я вдруг осознаю, насколько сильно перенервничала, что забыла поинтересоваться состоянием его здоровья. Впрочем, судя по манере общения, он более чем в порядке, в отличие от меня.

Мама, казалось бы до этого момента целиком занятая приготовлением ароматной выпечки, внезапно появляется из-за угла и, если бы я не знала присущую ей деликатность и уважение к личным границам, грешным делом заподозрила, что она грязно подслушивала мой волнительный разговор с Александром.

Испуганная ее появлением, я вздрагиваю, схватившись ладонью за грудь — то место, где в который раз беспокойно забилось сердце. До чего же испугала! Смысл подкрадываться, так можно сделать человека заикой!? Был у нас в деревне один паренек, который в пятилетнем возрасте увидал мертвеца в гробу и всё. Финита ля комедия. Мальчишка с тех пор и по сей день заикается.

— Мама!? — нервно спрашиваю. — Как же ты напугала!

— Саша, кто звонил? — после ее вопроса я всё сильнее верю своему же предположению о том, что она следила за мной, тайком подслушивая из-за угла. Такое несвойственное матери поведение немного смущает. Я даже задумчиво и недовольно хмурюсь после вопроса, больше похожего на откровенный допрос. Тем не менее, не желая ссориться на пустом месте и без доказательно обвинять мать во грехе, вкратце делюсь последними событиями. Зря с радостью озвучивала приглашение на работу, от матери получаю немедленный категоричный приказ:

— Откажись! Ты работаешь неофициально в клининговой компании и никому ничем не обязана. Дом Алмазовых обслуживаю я!

Я недоверчиво присматриваюсь к родительнице, не понимая настолько грубой и недовольной реакции на более чем щедрое предложение от работодателя. Она выглядит, как бы сказать… очень напряженной и злой. Руки уперла в бока, брови свела в одну линию, губы сильно сжала в одну тонкую полоску, а прищуренными глазами метает молнии.

Да, я хорошо помню, что мама не любит Александра, но на последней встрече мне показалось их отношения немножко наладились. Совсем капельку.

Словно, услышав нас с дальнего расстояния, Александр дает о себе знать сообщением. На моем телефоне раздается сигнал, на который мы обе отвлекаемся. Открыв сообщение, на экране я вижу перечисление из банка и притом такое перечисление, что у меня открывается рот. Мама же, нарушив всякую деликатность, нагло врывается в личную переписку и вынимает мобильник из рук, рассматривая пятизначную сумму.

— Откажись, Саша! Немедленно! — возвратив телефон мне в руки, твердо приказывает.

— Да, как я могу!? Он ведь уже перечислил деньги! — нервно отвечаю.

— Почему он меня не позвал? Почему тебя?

— Не обижайся, пожалуйста, но он сказал, что я побыстрее выполню его поручения, чем ты.

— Нет, дорогая, это не так…! — мама почему-то замолкает на полуслове и притом нервно проводит пальцами по волосам.

Она еще несколько раз просит не ходить, но как я могу отказаться от таких денег, которые получу всего лишь за один день легкой работы? Это такой шанс, такие деньги.

На удивление, родительница сегодня очень настырная, наша словесная пикировка едва не приводит к пылкой ссоре, мы аккуратно балансируем на грани превратить всё это в знатный скандал.

На следующий день с самого утра уговоры продолжаются. Я с малых лет была довольно свободна в своих выборах, а сейчас, когда мне уже восемнадцать, что-то странное творится с мамой. Не даёт сделать полезное дело, пытаясь решить за меня, как лучше жить. Не выдержав эмоциональной атаки, я откровенно спрашиваю, в чем причина нервного поведения. Уж тут она тихонечко сдувается и прекращает клевать, как дятел дерево.

Сдается, напоследок просит об одном:

— Как только закончишь, сразу возвращайся домой. Хорошо? И помни, у нас официальный рабочий день до шести. Не позже!