Наивная для мажора

Глава 29

Дорогие читатели, полная, откровенная версия этой 29 главы доступна в нашем сборнике эротических сцен к мажору.

Машина с визгом срывается с места. И летит в неизбежность. Я зажата с одной стороны Камилем, а с другой — незнакомцем из его компании.

Теряю счет времени, вся реальность смазывается, произошедшие события и вся моя жалкая жизнь сливаются в сознании, смешиваются в одно черное мерзкое пятно боли, страха, непроглядной черноты и грязи. С каждым ударом сердца обреченность ощущается острее, обретает четкие границы, нарастает и довлеет надо мной расплатой за все мои действия и ошибки. С роковой быстротой увеличивается расстояние, отделяющее меня от прежней жизни, от каких-либо возможностей и шансов на новую нормальную жизнь. Все закончилось для меня, увы, так и не начавшись, жалкие шансы упущены, пропали в беспамятстве на мерзких простынях дорогого отеля в компании похотливых уродов, перечеркнувших мою жизнь, сломавших меня, как куклу.

И вовек не отмыться от мерзкой грязи, в которой испачкала не только тело, но и доверчивую наивную душу.

А сейчас всё в тумане. Слабо различаю звуки музыки вперемешку с гулом голосов присутствующих, будто бы сквозь пелену слышу этот отвратительный гогот, терзающий душу, выворачивающий последнее живое во мне наизнанку. Не вижу их лиц. Но чувствую на себе множество взглядов, в которых плещется жгучая звериная похоть.

Я добыча для них.

Мерзкий гогот в салоне постепенно нарастает, им весело, у них ничего не меняется, прожигатели жизни кайфуют в моменте, плевать на чужую боль. Они сыплят оскорблениями, а я в ответ на издевки устремляю невидящий, равнодушный взгляд в сторону, слез больше нет, внутри — безразличие и пустота.

Одиночество. Боль. Обреченность. Безразличие.

Нет сил противостоять мерзким людям. Я полностью разбита, сломлена и побеждена жестокой судьбой.

Обреченно лечу в бесконечную пропасть и точно знаю, что ждет там в конце, осталось немного и разобьюсь и больше никогда не обрету под ногами твердую поверхность.

— Теперь она моя! Слюни не пускай, руки убрал, — глухим голосом жестко прерывает мерзкие поползновения в мою сторону Камиль. Тот ужасный Камиль, которого до безумия боялась. Кого уже доводилось видеть в той ситуации, когда его истинная суть проявлялась наружу. Интуиция подсказывает: он опаснее всех, поиздевается сполна и с особым удовольствием. Никто не поможет. Это конец.

— Не поделишься, брат? — никак не уймется мерзкий хам — друг Камиля.

В душе разрастается и становится больше и больше невыносимая рана от предательства, боли и… бездушия людей. Мне уже не вылечить эту рану и грязную, потасканную душу тоже уже не спасти. Что-то надломилось и треснуло в ней, что никогда не исправить и не починить.

Когда машина въезжает на огромную территорию с многочисленными постройками, ощущение тотальной обреченности обостряется в миллион раз, разрывая сердце от боли.

Сейчас все воспринимается иначе, чем раньше. Я всегда имела силы, чтобы действовать и защищаться. Не считая последнего случая, когда жестокие люди, играясь со мной забрали эту возможность, напоив запрещенными препаратами и лишив воли.

А сейчас нет больше сил. Одна лишь беспросветная пустота и мрачная обреченность.

За что бороться, когда они все забрали, растоптали, сломали, изувечили? Нет той Саши.

Меня резко дергают за руку, поторапливая на выход из машины. Дрожащие ноги не выдерживают, и я обессилено падаю из машины в снег.

Резкая сильная боль простреливает коленку, колючий снег с ледяным ветром попадают в лицо. Даже боль физическая не ощущается: наплевать на это грязное тело. Пусть теперь хоть его все изувечат, изуродуют, выпотрошат.

Я дезориентированная так и сижу в снегу около машины.

— Двигайся быстрее! — слышу чей-то приказ.

Наплевать…

Терять нечего. Больше с места не сдвинусь. Нет сил.

Пусть уничтожат.

Я уже сломлена. На самом дне. Падать дальше некуда.

— Тащите ее в дом! — раздается приказ Камиля.

Меня поднимают, болезненно хватая, но я не обращаю внимание на дискомфорт. Закрываю глаза, отвлекаясь от обстановки, когда силком волокут в огромный незнакомый дом.

Здесь большая тусовка, гремит энергичная музыка. Алкоголь, всеобщий драйв и веселье создают атмосферу. Только я — не гостья на этом празднике жизни богатеньких отпрысков, я — сломанная кукла, которую притащили для развлечения, бросив им под ноги.

Я медленно сползаю по стенке на пол. Сажусь, обхватив колени руками, полностью отрешаюсь, смотрю в одну точку перед собой и ничего не вижу: все-все они лицемерные, фальшивые нелюди становятся единым грязным пятном, к которому я равнодушна.

— Девка отлетела! — сквозь туман сознания доносится очередной хохот.

— Она до сих пор одуревшая от счастья, никак не отойдет от близнецов! — тут же получаю порцию крепкого дыма в лицо, от которого слезятся раздраженные давно высохшими слезами глаза.

Но я не чувствую дискомфорт, не чувствую больше издевательств, не вижу этих мерзких тварей.

Так и сижу, давно потеряв счёт времени и почти перестав понимать, где нахожусь, пока меня вновь твердо не хватают под руку и не тащат в неизвестном направлении. Правильно, развлекла народ, теперь еще кого-то буду.

Тянут по ступенькам на верхний этаж, ватные ноги не слушаются, периодически спотыкаюсь. Мне все равно, куда ведут и зачем.

Слышу чей-то голос, словно в тумане. Мне что-то говорят, а я не понимаю, будто на другом языке изъясняются.

Входим в комнату, в которой встречает непривычная тишина. Здесь нет громких терзающих звуков музыки, жутких выкриков, отвратительного гогота лживых людей.

Меня подводят к дивану, слегка подталкивают, чтобы разместилась на нем. По инерции падаю на мягкую поверхность и смотрю вперед немигающим взглядом.

Голос Камиля врывается, пробивая преграды сознания.

— Жаль, конечно, что подпортили мой цветочек! — в его голосе звучат опасные, уже знакомые веселые нотки.

Камиль, пододвинув кресло и усевшись напротив, наклоняется к низкому столику, чтобы наполнить два бокала.

— Детка, ты так разочаровала меня. Как так? Не сберегла себя для меня! — пристально смотрит, с едкой ухмылкой продолжая. — Плохая девочка. А таких плохих девочек я наказываю! — взглядом прожигает, и я понимаю, что больше не чувствую к нему страха.

— Выпей… — жестом указывает на бокал.

Не двигаюсь. С его лица исчезает улыбка, а глаза по-звериному вспыхивают зловещим блеском.

— Давай, пей. Ты мне не нужна полудохлой! — голос звучит уже требовательнее, предупредительно и при этом расслабленно.

Лениво зажигает сигарету: дает немного времени выполнить указания.

Выжидающе смотрит.

Я же полностью безразлична к его приказам, к его словам.

— Я смотрю ты стала слишком дерзкой, деревня? Ты забыла, когда дядя Камиль что-то говорит, что надо делать?

Смотрит пристально, и медленно, не отнимая взгляда, поднимается с кресла.

Подходит. Склоняется ближе, нависая надо мной, и вдруг резко хватает за лицо, приблизив свое вплотную.

— Надо слушаться! — его тон становится угрожающим.

А затем он начинает грубо действовать…

Я не сопротивляюсь и даже не двигаюсь, уже давно нечего терять, все, что могло случиться уже случилось, больше не прошу ни о чем.

Спасительное безразличие захватывает сознание.

Чувствую себя бездушной куклой, которую ломают. Самыми омерзительными методами они стерли меня прежнюю, начиная с лживого предательства и лицемерия Мами, заканчивая близнецами, а Александр с триумфом поставил точку, окончательно изуродовав доверчивую душу.

Лежу неподвижно выпотрошенной наизнанку, безликой, полумертвой оболочкой. Он склоняется надо мной, пристально всматриваясь в лицо.

Получаю легкий шлепок по щеке. Еще один. Чтоб очухалась, в себя пришла.

Избалованный роскошью парень не привык к равнодушию. Вероятно, для многих богатеньких самок его окружения он желанный и идеальный вариант, которого жаждут, хотят заполучить и сходят по нему с ума. А я не такая и его это бесит.

Надо признать: он всячески и активно старается пробудить бездыханное тело. Очень страстно и нежно целует, шепчет милые бредовые комментарии. Одним словом, с вдохновением отдается задаче: пробудить спящую красавицу. Чем дольше не получает необходимой реакции, тем сильнее старается. Вскоре от чрезмерного усердия покрывается потом и начинает тяжело дышать, будто бежит далеко не первый километр.

В отличие от Камиля я ничего не чувствую от поцелуев, от касаний, лишь тошноту, подкатывающую к горлу. Не боюсь и не дрожу от возбуждения. Я напоминаю выжженную пустыню. И душа моя теперь бесчувственная, темная. Куда ни посмотрю, вижу лишь непроглядную тьму. Которая, как оказалось, всегда окружала: в этом городе, в университете, даже в семье. Наивная девочка не рассмотрела эту темноту за блеском роскоши и богатства. Не распознала ложь и лицемерие в фальшивых улыбках.

И вдруг у меня…меня… Срабатывает болезненный триггер, вспоминаю как аналогично гладили мерзкие близнецы. Резко сглатываю, чтобы подавить очередной, сильный позыв тошноты. Еще и еще раз повторяю действие.

Везде одна мерзкая грязь… и его руки в ней и мое тело тоже, внутри и снаружи я вся испачкана, с ног до головы в ней. И в этот момент она настолько переполняет, что буквально выворачивает наизнанку, уже не могу сдерживать ее в себе. Меня резко скручивает от сильнейшего позыва, едва успеваю свеситься с кровати, как безжалостно рвет.

Закрываю глаза. Так и зависаю вниз головой, тяжело дыша.

— %:№:№" какой-то! — сквозь невыносимый шум в ушах слышу глухой голос Камиля.

О, какое это для него унижение… девушку стошнило от его поцелуев…

Затем после жуткого гробового молчания Камиль, тщательно замаскировав лицо от проявления чувств, ровным глухим голосом велит:

— Вали, деревня…! Что я чувствую?

Ничего. Ни радости от чудесного спасения, ни ликования. Все та же пустота, безразличие, апатия и нежелание жить твердо поселились в моем сознании.

Наверное, должно быть страшно от этого зародившегося бесчувствия? В таком темпе недалеко и до психического расстройства. Впрочем, уже с десяток я, вероятно, приобрела.

***

Покидаю логово похоти и разврата. Порыв холодного колючего ветра тут же ударяет в лицо. Снова ничего не чувствую, ведь, как уже говорила, я мертва внутри.

Медленно бреду по дороге с абсолютно пустой головой. Совсем не боюсь, что сейчас уже стемнело, путешествую в полном одиночестве по трассе. Не боюсь окончательно измотать силы, выдохнуться и насмерть замерзнуть. Не боюсь опасных преследователей. Страшнее того, что уже произошло быть не может.

Когда устаю идти, ледяными дрожащими пальцами в кармане нащупываю мобильный телефон, возвращенный «заботливой» Мами.

В полубредовом состоянии сажусь в приехавшее такси и на заднем сидении машины отключаюсь.